Последний Люцифер: утраченная история Грааля - Светлана Поли

— Убийство и есть первородный грех?

— Да. Убийство, которое только замышляется. То есть мысленное убийство, но не спонтанное действие.

— Намерение, — ты хотела сказать?

— Ты молодец, схватываешь всё буквально на лету… Намерение. Иногда это можно назвать инициативой…

— А инициатива, как известно, наказуема.

— Совершенно верно! Всё начинает своё бытие с мысли, то есть с невидимой энергии. Обогащаться можно ведь не только за счёт материи, но и за счёт знаний. Знание это тоже своего рода власть. Это как непреодолимая жажда. Остановиться очень сложно.

— Именно о ней говорил Христос?

— Да. Жажда — это болезнь мозга. Жажда и есть отец дьявола.

— И от него невозможно избавиться?

— Он обитает только в существах, способных мыслить и анализировать. Дьявол — это извращённый и искажённый образ мыслей.

— То есть искажённое намерение, умысел, контролируемое заблуждение.

— Ты хорошо сказал: контролируемое заблуждение.

— Но Иисус говорил, что имеет силу погасить эту жажду, чтобы люди не страдали. Что же может утолить такую жажду?

— Истина. Правда.

— Но что есть Правда?

— ОСОЗНАНИЕ, то есть понимание. Понимание всего происходящего во Вселенной. Знание реальности, знание себя, знание законов Вселенной, знание выживания, знание своей истории. Понимание ещё одна составляющая часть Разума. Разум — это инструмент Господа и Его орудие. Не знающий «технику безопасного использования» этого инструмента, может пострадать сам и погубить окружающих. А знающий помнит о чувстве меры и предостережениях древних Праотцов. Все имеющиеся ныне и существовавшие когда-либо прежде заповеди и законы есть общий свод предостережений. Чрезмерности приводят к жажде, то есть к дьяволу, или как его называли в древности, — архонту.

— А драконы были подвержены этой заразе?

— Нет. Они не знали индустриализации, не знали выгоды. По крайней мере, те, что обитали на Земле, и по крайней мере до того, как скрестились с людьми. Они по-прежнему оставались животными по образу жизни, хотя и были разумны и духовны. Но случилось то, что случилось, и мы живём в этом современном мире, который перестал быть Раем в тот момент, когда появились первые гибриды.

— Думаю, раньше. Когда небесные ангелы принялись изводить драконов, и миролюбивых и агрессивных.

— Или заставили служить себе в каком-нибудь качестве… — она вдруг задумалась, сощурив глаза. Похоже, Анжела что-то вспомнила или что-то поняла. — Наверное, ты прав.

— Так может быть, именно агрессивных рептилий и стали именовать демонами и дьяволами?

— Вполне возможно.

21

Старик Небро сидел на берегу Гудзона и продолжал вспоминать дни своей молодости.

Однажды, будучи в Иерушалаимском храме он услышал, как на ступенях храма тринадцатилетний мальчик говорил со старцами в присутствии раввинов. Он дерзко спорил с ними, доказывая свою правоту, приводил цитаты из Писаний и активно жестикулировал, стараясь придать своим словам добавочный вес и значимость.

— Кто это? — поинтересовался Неброэль у одного из своих спутников.

— Это ученик Первосвященника Каиафы — Иешуа, сын Иосифа из Аримафеи. И Каиафа, и его отец Иосиф им гордятся. У Каиафы своих детей нет, и он любит Иешуа, как родного. Есть за что. Очень толковый малец. Но дерзкий нахалёнок, называет себя га-ноцери, прямо как Иегошуа Ха-Ноцри, что жил сто лет назад.

— Почему он себя так называет?

— Заявил однажды, что нет особой заслуги у сына, рождённого в богатой семье, но есть заслуга сына, что родился в бедной семье, и самостоятельно достиг благословения старейшин. Представляешь, уважаемый?! В его-то годы рассуждать об обетах и аскезе!

— А почему именно ноцери?

— Потому что ничто чистое не исходит от сирийских ноцрим или назораев.[9] Они язычники и верования их языческие. Там на севере живёт один сброд: маги и лихие люди. Вот Иешуа и делает вызов нам, старикам. Мол, да, я из благородной семьи, но буду как простолюдин и язычник. И вот тогда посмотрим, чего я стою на самом деле! Хитрец. Только не пойму, для чего столько лишних усилий? Ведь у него всё есть. Его отца знают и уважают, он богатый купец, фарисей, член Синедриона, — уважительно проговорил собеседник, непонимающе пожав плечами. — Да и эти ноцрим не особо уважают Закон Моисея.

— Ноцрим — «страж чистоты веры». Мудро для мальчика. И очень необычно… для такого молодого, — кивнул Неброэль головой в знак уважения к Иешуа.

— Да кто их разберёт, этих фарисеев. Они и в ангелов и демонов верят! — отмахнулся собеседник и пошёл дальше, поднимаясь в храм.

А Небро затормозил на ступенях храма и задумался, глядя на мальчика.

— Говоришь, его отец Иосиф из Аримафеи? — загадочно усмехнулся Небро и решил навестить Иосифа, которого не видел уже двенадцать лет.

22

— Что дала нам такая исключительная скрытность? — думал вслух седовласый Неброэль, тяжело шагая по пустыне в который раз. — Почему Нафанаил настойчиво отправлял меня в Америку? Неужели здесь могут оказаться бессмертные? Или Нафанаил решил так потому, что американцы уж слишком близко подошли к разгадке тайны богов, играя в свои тайные общества? Но всё равно их сообщества ничего не смыслят в Истине. Думают, что знают тайну Грааля? Глупцы!

Он остановился передохнуть, обтёр лицо от пота носовым платком и продолжил путь.

— Но вот не стало и Нафанаила… Я остался один. Старый, одинокий отшельник. Вот и конец нашей расе. Кто бы мог подумать, что бессмертные боги вымрут как динозавры? И кому теперь нужна наша мораль и правда? Кому нам передавать Истину? Да и кто будет её передавать тогда, когда уйду и я, последний из Братства Семи? Сколько же было имён у меня и моих братьев по ордену? И что в итоге? Грааль победил. Даже не будучи бессмертными. И что мне остаётся? Может, стоит рассказать людям правду, пока я ещё помню всё, пока я ещё жив? Надо найти человека, который расскажет землянам правду об их появлении на планете и реабилитирует клан люциферов, просветителей и учителей.

И Небро вновь задумался о далёком прошлом. Что ему теперь оставалось? Это проклятье всех, кто живёт на земле столь долго. Воспоминания…

23

Когда Небро встретил Мариам Мегадделу[10] в шумящей и улюлюкающей толпе радостного народа, она была не к месту грустная на этом празднике Кущей.

— Не пристало грустить в такой день, уважаемая… — смешливо заметил он, вызывающе присаживаясь рядом с молодой женщиной.

Она вопросительно посмотрела на него, пытаясь, тот час же покинуть «прилипалу».

— Шалаш уже готов, идём, — он схватил её за руку и, смеясь, поволок за собой, не дав женщине опомниться. По пути он её закружил, и так, кружась, они очутились в шалаше из пальмовых листьев, чуть не развалив его. Старый раввин недовольно покачал головой на их беспечную выходку, но промолчал.

Наконец, Мариам посмотрела на него благожелательнее и даже одарила улыбкой в благодарность за то, что развеселил её.

Так они и познакомились. Оказалось, Мариам была образованной и грамотной девушкой, знала греческий. Они, наконец, разговорились. И Мариам рассказала, что недавно потеряла отца, и что теперь она хозяйка и всё парикмахерское дело отца на ней, потому как она старшая в семье. Но грустно ей не от ответственности, а оттого, что отец умер до того, как успел выдать её замуж. И она теперь не надеется составить себе достойную партию. Поэтому ей грустно, особенно грустно, когда видит, как девушки встречаются с молодыми людьми, женятся, обзаводятся детьми. И если ей не суждено обзавестись своей семьёй, то тогда хотелось бы совершить что-то значительное в своей жизни.

Небро заинтересовался её словами и внимательно посмотрел в большие зелёные глаза.

А когда Мариам поинтересовалась у нового знакомого, не ессей ли он, раз одевается в белое, то пришлось Неброэлю рассказать кое-что о себе и представиться Габриэлем, лекарем и странствующим философом из Галилеи. Она начала расспрашивать Небро о его путешествиях и его мировоззрении. Сказала, что таких, как он здесь именуют иешу, то есть ессеями — мудрецами и учителями. Он не стал спорить. Тогда она захотела стать его ученицей в надежде, что он и её научит секретам врачевания. А между делом поинтересовалась, женат ли он. При этом тут же смутилась и густо покраснела.

Габриэль ответил, что не женат, так как постоянно в странствиях. Но друзей среди женщин у него достаточно много. И Мариам предложила ему в знак своего дружеского расположения свой дом в качестве места, где он может обучать её и других учеников лекарскому делу, и таким образом зарабатывать себе на жизнь.

Они начали встречаться. Габриэль бывал в её доме. Они беседовали. Однажды у неё случился приступ лихорадки. За несколько дней он вылечил её. Слуги сочли его волшебником, изгнавшим из их хозяйки бесов дрожи, жара и бреда. Потом в другой раз ей стало плохо в менструальные дни. Габриэль поинтересовался, есть ли у неё на примете мужчина, который смог бы её «вылечить». Она ответила, что нет. Тогда он ей посоветовал выйти замуж для здоровья, не для престижа или… В тот вечер Мариам набралась смелости и спросила лекаря Габриэля: мог бы он её «полечить» от женских приступов?