Готы - Иван Аксенов

— Да уж, — кивал Благодатский и отмечал про себя: «Вот как ты это рассказываешь!» Снова всматривался в ее лицо: наблюдал за тем, как смешно кривила губы, морщила нос и поправляла прядку волос, спадавшую со лба — на глаза. Ждал, что будет дальше.

Вставала с дивана, включала магнитофон: узнавал голос Виле Вало, пацана из группы «ХИМ». Садилась обратно, еще ближе к Благодатскому и говорила:

— Представляешь, мне недавно снилось — что мы с тобой: занимались любовью!

— Да? — почти не удивлялся ее словам Благодатский. — Ну и как оно?

— Так, ничего, — прижимала к себе острые и тонкие локти и помахивала в воздухе пальцами и ногтями. — Ты как-то весь съеживался, странно так…

«Пиздит», — решал Благодатский: клал ладони ей на плечи: приближал к себе и целовал. Закрывала глаза, отвечала на поцелуй. Почти сразу же прерывала его, отстранялась и говорила:

— Не могу сегодня — месячные…

— Ничего, — выдавливал из себя Благодатский и старался сесть так, чтобы не видно было крепко стоявшего уже члена. — Ничего…

Про себя же — ругал вздорную девку и думал, что нет никаких месячных: подозревал у нее какие-то неясные цели, пытался определить их. Ничего не выходило. Рассуждал: «Выебу ее как-нибудь разок — из спортивного интереса, а потом — ну ее на хуй… Хитрая какая-то, все что-то крутится, елозит. Суетится. И глаза — злые. Ну ее — на хуй… А может я ей с близи не понравился? Это непонятно, но вполне может быть. Да, пожалуй — не стану теперь звонить ей, пускай сама звонит». Вставал, извинялся. Говорил, что — пора идти. Шел в коридор, обувался.

Извинялась, спрашивала — не обиделся ли. Услышав — что нет, сообщала:

— Я с тобой постараюсь поскорее встретиться, правда. Спасибо за помощь…

— Не за что, — хмуро отвечал Благодатский. — Захочешь увидеться — звони, телефон мой знаешь.

На прощание — целовала, одной рукой придерживала пытавшегося пробраться к двери — пса.

Выходил под серое небо осеннего дня и шел, не зная — куда поехать и чем себя занять: чувствовал себя потерянным и никому не нужным.

— Что, опять хандришь? — спрашивал Неумержицкий у хмурого Благодатского.

— Хандрю, — отвечал. — Тебя это удивляет разве? Хоть немного удивляет? Ты вот — ебался сегодня ночью…

— Ебался, — соглашался Неумержицкий. — А ты, наверное, книгу читал. Читал?

— Читал.

— Ну вот, тоже с пользой проводил время…

— С пользой, конечно… Только я бы тоже предпочел — ебаться, а — не сидеть тут пнем… Никто не звонит, самому знакомиться — без толку, в общагу никого не притащишь. У меня, Неумержицкий, замыслы есть всякие, я писать хочу. Может быть даже — большое произведение писать. А у меня — ни компьютера, ни денег, ни физической возможности. И ебаться все время хочется, я без этого — не могу ни писать, ни думать.

— Кто ж тебе виноват? Иди работать: обзаведешься техникой, девку найдешь…

— Это только кажется так складно и ладно. А я знаю: только впрягись пахать — и о любом творчестве забыть можно. Придется слушать умных взрослых дядей и делать то — что скажут. Нет уж, я свою свободу на стабильную зарплату пока менять не хочу: тогда и писать-то не о чем будет. Про служебные будни, что ли, романтические рассказы сочинять? Нет уж, нет… Да и чем толковым можно сейчас заниматься? Есть у нас в стране сейчас хоть что-нибудь, приносящее одновременно доход и пользу? Торговля одна всякой хуйней!..

— Деваться некуда: иначе не будет.

— Это почему?

— Ой, Благодатский, такой вроде взрослый и умный, а задаешь подобные вопросы… Страна загибается, и русские загибаются. Помнишь, у Гумилева про пассионарность как написано было? Этнос рождается, достигает высшей точки развития и катится вниз, — умничал Неумержицкий. — Вот у нас сейчас как раз и есть такое состояние — вроде пенсионного возраста: с палочкой ковылять кое-как и не высовываться особенно, а то — молодые наваляют.

— Поэтому и хачей у нас столько развелось? — понимал друга Благодатский. — Они — наглые, энергичные: прут напролом, живут как скотина и работают так же… А русские — только водку жрут да возле телевизоров сидят!..

— Типа того… Лет через сто у нас тут узбекское царство будет, и ничего не сделаешь: природная, можно сказать, закономерность. Менты будут, хачи и гопники, а больше никого не будет: не выживут.

— Радужная перспектива… Не хочется, чтобы мои дети в таком раю жили. Может, революция случится? Ну, чтобы уменьшить поголовье хачей и ментов?

— Маловероятно. Хотя, если таких придурков как ты, Благодатский, соберется побольше… Нет, не думаю. Сейчас даже — на промышленных предприятиях, я недавно слышал, начали так называемые «антитеррористические группировки» формировать. Зачем в провинции нашей — такие группировки, откуда там террористы? От доморощенных революционеров, не иначе… Мало, бля, армии ментов и чиновников — так надо еще завести тружеников на гособеспечение!

— Но революции ведь и в еще более хуевых условиях делались…

— Делались. Да и вообще — возможно все что угодно. Только я бы тебе порекомендовал — по-дружески: не лезть пока в эту хрень. Менты отпиздят, а может и посадят — большего вряд ли добьешься. Вырастешь большой, писателем станешь — если станешь, вот тогда — как Герцен там или Чернышевский: попробуешь. Только знаешь ведь, чем у них кончилось…

— А может, меня еще в ссылку пошлют — как их? Представляешь? — в восторге кричал Благодатский.

— Ага, представляю. И повторяю — не торопись…

— Конечно. Сначала нужно человеком стать, а там уж видно будет: может и не захочется уже тогда никаких революций… Ты сам-то как?

— Никак. Скептически. Ни хуя хорошего не жду. Да и вообще — романы писать и музыку сочинять я не умею и не хочу, а работать в этой стране мерзко… Съебу, наверное, куда-нибудь: доучусь и съебу. В Канаду, например: там народу мало и требуются молодые специалисты…

— Как-то — непатриотично.

— Непатриотично… Меня вот в прошлом году менты без документов забрали и так отмудохали, что я чуть копыта не отбросил. Это как, патриотично? Да и правильно ты сказал: детей рожать в таком гадюшнике — не улыбается мне совсем. Страна гопников, блядь…

— А мне кажется — страна на таких, как мы с тобой — держится. На странных беспокойных пацанах. Мы и ленивые, и распиздяи, но ведь если начнем работать — будем делать это творчески и хорошо. Какой-то источник энергии у нас внутри есть, что ли…

— Может ты и прав. А может — нет, и страна держится на выкачиваемой безумными тоннами нефти. По хую, на самом деле. Я считаю, что тут без меня — прекрасно обходятся. А я уж и подавно обойдусь… Не теряйся, Благодатский, ищи деньги. Изобретешь себе компьютер какой-нибудь и не будешь мучаться как сейчас оттого, что силы девать некуда. К сочинительству у тебя, кажется, талант — есть. Надо только как следует за него взяться…

— Спасибо на добром слове. Только когда я возьмусь — не подъебывай меня, ладно?

— Не подъебывать? — ржал Неумержицкий. — Не подъебывать? Ладно, не буду…

Заканчивали разговаривать и принимались за свои дела.

Благодатский читал книгу: следил за движениями, переживаниями и отношениями персонажа. Дочитывал до — сцены: приезжал там герой к своей бывшей жене, с которой развелся неделей раньше: ради другой, и вдруг неожиданно — укладывал ее на пол и принимался раздевать. Член за ширинкой Благодатского — вздрагивал и медленно поднимался, когда персонаж стягивал с женщины остатки белья, просил лечь — на живот, и прямо на полу с силой входил в нее сзади.

Представлял себе сцену в деталях — с собой в роли главного персонажа: ощущал бархат женской кожи и проступающий на нем первый пот, вдыхал знакомые, переворачивающие всё внутри — запахи. Ни на секунду не покидал чужое воображаемое тело: отводил женщину в ванную комнату, где продолжал: прижимая её к голубому кафелю стен и не переставая сжимать ладонями крупный упругий зад. Кончал внутрь и ждал, пока она — вымоется после произошедшего, сходит наверх и пригласит соседку: чтобы они могли уже втроем пить вино, танцевать и смеяться. Новоприбывшая вскоре — укладывалась на скатерть стола, разводила свисавшие с него ноги и подавалась вперед: входил в нее и начинал двигаться: чувствовал, как сзади — пытается его бывшая жена добраться языком до — органа. Помогал, расставляя пошире ноги.

Сквозь ткань джинсов Благодатский мял незаметно для Неумержицкого — член, думал: «Дочитаю — пойду в туалет…» Вдруг Неумержицкий вставал и уходил куда-то.

— Ты — куда? — равнодушным голосом спрашивал Благодатский.

— Да мне там нужно было сходить — к одной. Забыл совсем. Через пятнадцать минут — приду… — уходил, хлопал дверью.

Сразу почти вставал с кровати Благодатский, подходил к двери и запирал её. Возвращался к книге и в то же время — освобождал член: большой, нервно подрагивающий. Скользил по нему рукой, стягивая и натягивая кожу. Не прекращал чтения: продолжал двигаться между ног извивавшейся и кричавшей на столе, чувствовал легкие прикосновения языка к незадействованной части члена. Задирал футболку и, одновременно с персонажем, — плескал спермой: только не в горячую женскую глубину, а — на свой живот. Закрывал и клал на стол книгу, отворачивал покрывало и одеяло: выправлял из-под матраса простынь и углом её — стирал бледные крупные капли со смуглой кожи живота и нежной красной — головки члена.