Английский путь - Джон Кинг

— Насрать бабе в сумочку? — спросил один из парней, приехавших с Харрисом. — Кто-нибудь сделал это?

— Ага, вот этот наш приятель, — ответил Картер, глянув на Гарри. — Сразу шестерым. Отложил личины.

— Это было смело с его стороны. Ему повезло, что он остался жив. Вряд ли девчонки обрадовались, обнаружив говно в своих сумочках.

Гарри подумал о детях с парома, их заблеванных прическах и одежде. Да, могло быть и хуже. Но он не хотел, чтобы Картер заводил разговор об этом, да еще именно сейчас, когда он был удолбан и витал в облаках.

— Здесь есть такой вид порно, — сказал Харрис. — Можно снять баб, с ног до головы покрытых говном, словно они собираются сниматься в рэпперском клипе. Девочки в говне, девочки с кошками, девочки с мышками.

Все засмеялись, и Гарри снова вернулся в свою нирвану.

— Зайдите в сексшоп, вы просто не поверите своим глазам, — продолжает Харрис. — Первый раз, когда я был в Амстердаме, а это было около десяти лет назад, я зашел в такой магазин, взял полистать какой-то журнал, и увидел там фотографию голого ребенка, обмотанного проволокой. Маленький мальчик, лет девяти, наверное. А на другой странице была девочка еще меньше. Я подумал, что сошел с ума, и прыгнул на продавца. Думаю, что сейчас они уже не разрешают продавать такие вещи. Только подумать, какие ублюдки есть на свете.

— Ты уверен, что не разрешают? — спрашивает Марк. — Потому что если продают, давайте дадим этим ублюдкам пизды. Мы будем крестоносцами, а ты — Ричардом Львиное Сердце.

— Должно быть, из-под полы, — отвечает Харрис. — Не знаю. Амстердам — хорошее место, здесь свобода, и они этим пользуются. Знают, что все можно, и не останавливаются даже перед убийством. Сейчас большинство сутенеров работают в Азии, в Таиланде и на Филиппинах, где люди беднее, чем в Европе. Там они вообще могут делать что угодно. Но когда-нибудь все это изменится.

Гарри не хотел слушать обо всем этом. У него было хорошее настроение, и он хотел, чтобы и всем остальным было хорошо. Он не хотел думать о сутенерах. Хватит с него детоубийц, насильников и прочего дерьма, этого и дома полным полно. Когда приезжаешь заграницу, не понимаешь языка, поэтому не видишь зла и не слышишь зла — таково было его мнение.

— В Амстердаме только одно плохо, — сказал Харрис. — Сутенеры и «Аякс». У «Аякса» хорошая детская школа, поэтому сутенеров я бы поставил на первое место.

— А что плохого в «Аяксе»? — спросил Картер, будто проснувшись.

Ну конечно, он же любитель тотального футбола. Он считает, что это как его отношение к женщинам. Что это одно и то же. Что «Аякс» — уважаемый всеми суперклуб.

— Это ебучая жидовская команда, — говорит Харрис. — Это голландский «Тоттенхэм».

— А я думал, Гитлер удушил их всех в газовых камерах?

— Ну, не всех, видимо. Нет, они не жиды, они голландские жиндосы. Никто меня не заставит пойти на их матч. Это все равно как проводить свое свободное время на Уайт Харт Лэйн. Ты обрати внимание, когда в следующий раз увидишь их по телевизору. У них на флагах Звезды Давида. Стопроцентный «Тоттенхэм».

Картер сидит какое-то время молча. Ему нужно переварить это. «Аякс» — жиндосская команда. Как все парни «Челси», он испытывает к Шпорам здоровую ненависть добрых тридцать лет, с начала скиновской эры 81 .

— И что мы здесь имеем? — вопрошает Гарри, изучая меню.

Когда Гарри разговаривал с волосатыми, он спросил их, что стоит посмотреть в Амстердаме, и они посоветовали памятник Докеру, на постаменте которого высечено: «Уберите свои грязные руки от наших грязных евреев». Ангелы засмеялись; эта фраза говорит о голландцах почти все, что можно сказать. Одна из женщин сказала, что голландцы столько настрадались от нацистов, что сейчас злоба часто переносится на всех немцев, обычно это проявляется на футбольных матчах. Но Гарри не хотел думать об этом прямо сейчас, потому что был чертовски голоден, ощущал голод, по крайней мере, а хозяин куда-то испарился. Они отправили Харриса заказывать. Семь бутылок лагера у них уже есть; теперь им нужно заточить.

— Наверное, это как индийская жратва у нас дома, — сказал Том, и Гарри засмеялся. Как раз об этом он и думал.

— Забавно, как везде повторяется одно и то же. Есть «Аякс» и «Тоттенхэм», и есть «Фейеноорд» и «Челси», и есть это индонезийское кафе, такое же, как наши индийские. Не хватает только Блон-ди, которой засовывают в задницу. У нас такое можно увидеть только в закрытом секс-клубе. Вы не отказались бы посмотреть такой фильм в пабе перед игрой?

— Я не отказался бы от пинты «Фостерс», — ворчит Картер.

— И пакетика английских чипсов, — добавляет Марк.

— Пинты «Фостерс» в стеклянной кружке.

Иногда Картер просто удивляет. Здесь у них есть все, что душе угодно, а он плачется, потому что, видите ли, ему хочется пинту «Фостерс». То, что они пьют — просто лагер, у него не английский вкус. Все-таки Харрис здорово на всех влияет. Этот парень знает Европу. Он — настоящий лидер, ему нужно поле для деятельности. Широкие горизонты. Гарри подумал — а что, если бы ему остаться в Европе навсегда? Нет, Гарри не сможет жить без «Челси». Такие места, как Амстердам, слишком спокойные все-таки. Все-таки Англия у него в крови.

Теперь, когда в наших желудках разливается приятное тепло, мы готовы к прогулке. Все дешево, и мы ведем себя гордо, платим и не срываемся с места, не заплатив. Даже оставляем внушительные чаевые. Мне кажется, голландцы — засранцы, но я помню, как несколько лет назад жиды играли здесь, и местные стреляли по ним из ракетниц. Кто-то даже погиб тогда. Дождь на улице кончился, и мы идем медленно. Переходим еще один канал, даже не канал, а, наверное, реку. Людей вокруг немного, и мы идем дальше. Дам Сквер 82 прямо по курсу, притягивает как магнит. Здания возвышаются над людской суетой, светят огнями и гремят музыкой. С одной стороны звучит орган, с другой надрывается Abba. Мы стоим, глядя по сторонам. Вокруг счастливые семейки и туристы, и я не думаю, что кто-то из нас хочет прыгать. Мы стоим рядом с супругами, женами, детьми, наслаждающимися приятным вечером. Простейшие удовольствия. Мы просто ходим и смотрим на виды. Никого не задеваем. Я — обычный человек, смотрю на детей и радуюсь их веселью. Тому, как они смеются и играют. Просто стою, когда подходит этот ебаный мудак и спрашивает, не нужен ли мне героин.

Это выводит меня из себя. Во-первых, тут дети. Во-вторых, он злобный черный ублюдок, перемежает свои слова каким-то грязным уличным сленгом. В-третьих, он орет, как будто я глухой. В-четвертых, и это бесит меня больше всего, прямо выворачивает меня наизнанку, он думает, что я выгляжу как грязный наркоман. Он перешел черту, и теперь он вне закона. У меня короткие волосы и чистая одежда. Я бреюсь и принимаю ванну. Я выгляжу так, как я должен выглядеть. Я не выгляжу так, как выглядят наркоманы. Мне наплевать на них, это их проблемы. Каждому свое. Я работаю, я получаю зарплату. Я плачу налоги. Я работаю в поте лица, чтобы вести достойную жизнь. Я не люблю мудаков, которые вот так просто подходят ко мне и говорят, что я неудачник.

Мудак стоит, переминаясь с ноги на ногу. Я спрашиваю его, он что, игрок Harlem Globetrotter 83 ? Он смотрит на меня с косой ухмылкой, которая выводит меня из себя. Я бью мудака в лицо. Он не ожидает этого, потому что привык иметь дело с мажорами и хиппи. Наверное, я сломал ему нос. Он падает на стойку с лимонадом. К счастью, мы стоим в стороне от людей, и то, что случилось, видел только продавец этого лимонада. Дилер лезет в карман куртки, но прежде чем я успеваю зарядить с ноги, подскакивает Харрис и бьет его ножом в бедро. Не слишком глубоко, но достаточно, чтобы этот пидор прочувствовал. Он роняет свою бритву. Харрис не собирается останавливаться на достигнутом и хочет порезать его дорогую куртку, но Марк замечает копперов, и мы уходим. Полисы не видят нас, а этот мудак не станет звать их с карманами, полными наркотиков класса А, или как там они классифицируются. Мы растворяемся в окрестных улицах.

— За что ты его ударил? — спрашивает Марк, когда мы снова выходим к реке, направляясь к красному кварталу. — Он только спросил, а ты сразу прыгнул на него.

— Он меня взбесил, — отвечаю я.

— Он только спросил. Блядь, это же Амстердам! А ты чего ожидал?

Марк смеется.

— Это ебаная столица наркоманов, здесь все продают наркотики. Что с тобой, ты, тупорылый ублюдок? Эдак тебя повяжут.

— Мне не понравилось его выражение лица. Это быдло. Я не видел копперов. Он дурно воспитан. А полисов я не видел.

— Он легко отделался, — говорит Харрис. — Ебаный мудак. Повезло ему, что появились полисы. Видели его бритву? Я ненавижу людей, разгуливающих с оружием, как этот ублюдок.

Мы с Марком переглядываемся, улыбаясь. Харрису все по хую. С возрастом он становится только опасней. Он всегда был ебанутым, но сейчас мы в центре Дам Сквер, а он режет людей пером. В обычном состоянии я не стал бы здесь валить кого-то. Но сейчас мои глаза блестят ненормальным блеском. Сейчас мне все равно, но это было неосторожно. Выпивка делает тебя беспечным. Наверное, они понаставили здесь видеокамер, как у нас дома, но мы здесь проездом, так что это не имеет значения. По крайней мере, Харрис его не зарезал. Он мог бы сделать так, чтобы этот мудак кричат благим матом. Ну все, мы вальнули его, и теперь чувствуем себя отлично. Все было тихо и спокойно, а сейчас все вернулось на круги своя.