Виноградники ночи - Александр Любинский

Я выторговал себе право вместо походов по магазинам сидеть с двух до четырех в читальном зале местной библиотеки. Она тоже стеклянная. К прозрачной стене тянутся цветущие ветви боярышника, подступает трава, и стальное, с голубыми разводами небо смотрит в упор, нависая над невидимым, скрытым дюнами морем.

Так и надо, так и надо, наверное, тянуть невод дней — день и ночь, день и ночь, и снова день. Но почему мерещится другая жизнь, а там вокзал, и ночь, и еще далеко до рассвета?.. Какая-то история, рассказанная бабушкой Ребеккой летом, на терраске возле кухни. Даже не рассказ, а намек, прочерк, как белый сгиб на старой фотографии. О том, как они познакомились с дедом. Он, де, скрывался у них в доме в местечке на Украине. Скрывался? Ну, не скрывался… Так получилось, что жил довольно долго. А в доме девушка на выданье… Неудобно как-то. Ну, вот он и решил жениться на мне. А ты? Что я… Отчаянная была. Красивая. И кавалеры вокруг… Да все сгинули куда-то: кого убили, кто сам пошел убивать. А дедушка во всем этом не участвовал. Умный был. Хотел спастись. И спасся. Деловой! Даже на собственную свадьбу опоздал! Улыбается своими бордовыми как перезрелая малина губами. Лущит горох, и горка кожуры на столе растет.

Через много лет я дам тебе другую жизнь — в другое время, в другой стране. Дам тебе другую судьбу. Но ты об этом никогда не узнаешь. А пока я всего лишь осторожно иду по твоему следу, и подступает, надвигается темный, переполненный беженцами вокзал, и человек, который очень хочет спастись, пробирается к выходу, как талисман сжимая завалившийся под подкладку кармана последний — тяжелый николаевский кругляш.

К четырем часам погода меняется, порывы ветра налетают с моря, и когда я выхожу из двери библиотеки с исчирканными, покрытыми синими разводами листками в руке, две девочки на скамье — побольше и поменьше — ждут меня, уже одетые в теплые кофточки.

Вышел в проулок, остановился. Быстрый взгляд через плечо… Все спокойно. Посмотрел на часы. Магазин Меира… Ах, да, внизу, неподалеку от Старого города. Там работает Герда. Забавно!

Была середина дня. Дома едва угадывались сквозь слепящую солнечную завесу. Марк нашел жестяную вывеску с изображением совы и надписью над нею «Людвиг Меир», толкнул звякнувшую колокольчиком дверь. За конторкой сидел старый еврей и читал книгу. Обернулся всем телом к Марку, осмотрел с ног до головы. «Вам туда, — сказал, и ткнул рукой в дальний конец комнаты, скрытый книжными полками, — дама уже ждет». Она стояла там, в светлом шелковом платье, затканном алыми цветами. В одной руке — неизменный китайский зонтик, в другой — раскрытая книга.

— Так это вы?..

— Я! — сказала она, и, положив книгу на полку, грациозно кивнула красивой головкой. Она пахла духами — приторно и сладко.

— Значит, это вы! Я должен был раньше догадаться! Однако же… Поселить меня в соседнем доме! Наши тель-авивские друзья большие шутники!

— Мне сообщили о вашем приезде. Вы хорошо работаете.

— Я делаю свое дело.

— У каждого — свое дело… Надеюсь, вы не зря потратили на нас свое время?

Нахмурился, надвинул шляпу на лоб.

— В городе действует русская разведка.

— Знаю. Они уже допрашивали меня.

— Вот как? Поэтому вы ушли и даже не оставили сообщение?

— Да. Я заметила слежку…

Первое впечатление обманчиво. У нее жесткие, даже резкие черты лица. Своим тщательно продуманным макияжем она пытается сгладить их. Только вот губы… Красивые, полные. Кажется, они живут на лице своей отдельной жизнью.

— Схватили на улице. Запихнули в машину. Отвезли куда-то в Бакка… Там рядом — железнодорожная линия на Тель-Авив. Допрашивал их главный — бритый, полный, в круглых очках. Похож на Нордау…[14]

— Что?

Хохотнул. Снял шляпу, водрузил на свободное место между книгами.

— Это вы точно сказали!

— Вы его видели?

— Мельком… Угрожал? Применял силу?

— Нордау играл джентельмена, но держал больше суток в духоте, без сна…

Вздрогнула. Подняла на Марка широко раскрытые глаза.

— Хотите сказать, что вы всего лишь слабая женщина?

Потупилась с видом провинившейся курсистки.

Звякнул колокольчик. Вошел пожилой полный бородач с палкой. С порога, энергично и шумно заговорил с маром Меиром.

— Так что его интересовало?

— Какие-то русские документы. Он почему-то считал, что я знаю, где они.

— И вы знаете?

— Позже я выяснила, что они находятся у Христи, моей кухарки. А к ней они попали — от отца Феодора, того самого…

— Да-да… Слышал уже. Эти русские мешают всем. Что еще?…

— Спрашивал о вас… Наверно, я смогла убедить Нордау в том, что ничего не знаю. Или он сделал вид, что поверил мне… Его ребята довезли меня до Старого города. Вот и все.

— Снова звякнул колокольчик. Марк обернулся. Полыхнули золотом волосы. Герда! Остановилась на пороге, всматриваясь в полутьму; сошла по ступенькам. Заметила, заметила… Ну так что ж?

— Я хотел сказать… — проговорил он и тронул ладонью лоб.

— Слушаю. Я вся — вниманье.

Слова прозвучали с насмешливой фамильярностью.

Догадалась… Уж точно догадалась!

— Вы уверены, что англичане вас не подозревают?

Вопрос прозвучал как выстрел.

Напряглась. Потупила голову.

Он чувствовал спиной, как Герда кружит где-то рядом.

— Это не праздный вопрос. Русские ведь как-то вас вычислили.

— Их интересовали документы. Следили поначалу за мной как за хозяйкой дома. И поняли, что в их сети угодила рыба покрупней… Я где-то прокололась?

— Нужно все проверить. Мы играем во взрослые игры… Вы понимаете это?

— Вполне!

— Во всяком случае, почтовым ящиком мы больше пользоваться не можем.

Он вдруг увидел Герду у соседней полки. Повернувшись к нему спиной, она расставляла книги.

Наклонился. Приблизил губы к пахучему ушку, скрытому гладким завитком.

— Командир отряда — некто Полак?

— Да. Он занял это место всего два месяца назад. После того, как Цви…

— Я знаю… Цви был настоящий боец. А что Полак?

— Умен. Храбр… Но не такой отчаянный как Цви. Трезвая голова.

— Информацию вы передаете ему?

— Да.

— Вот что…

Протянул руку за шляпой, надел ее.

— Скажите этому Руди… Да… Скажите ему, что операция пока откладывается. Я сообщу точную дату. Кстати, его адрес?

— Абарбанель, 3.

— Он живет один?

— В каком смысле?…

Улыбнулся.

— Я не знаю, какой смысл вкладываете в этот вопрос вы, но меня интересует лишь, кто постоянно проживает в квартире.

— Он там один… Отец умер от рака несколько лет назад… А мать… мать куда-то уехала. Кажется, снова вышла замуж…

— Не ищите меня. Я сам найду вас, если потребуется. До свиданья.

Сложила губы в привычно загадочной, но на сей раз — вымученной улыбке.

— До свиданья…

Не оборачиваясь, Марк прошел к конторке. Из темноты глаза Герды неотрывно следили за ним. Мар Меир заворачивал книгу для толстого бородача с палкой. Молча Марк поклонился ему.

— Да хранит вас Господь! — услышал он, когда уже закрывал дверь.

Вот и пришла Ханука. Вечерами в окнах вспыхивают свечи — как когда-то в другой жизни огни новогодних елок. Сегодня в ресторане мало посетителей, Стенли отпустил меня раньше. Но вместо того, чтобы отправиться привычной дорогой домой, я спустился по улице рава Кука и вышел на Яффо.

На Кикар-Цион, под оглушительную музыку из старенькой машины, измалеванной разноцветной краской с крыши до колес, несколько фигурок в развевающихся белых одеждах пляшут, взявшись за руки. Подпрыгивают в такт, без остановки, словно их кто-то дергает за плечи и ноги, не давая остановиться. За ними на постаменте перед зданием банка «Ха-поалим» полыхают огромные свечи главной городской меноры. Вокруг пляшущих харедим — десятка два зевак, в основном, молодые американцы в кипах, сдвинутых на затылок, и их подруги — длинные юбки, накрашенные губы, выслеживающие добычу блестящие кошачьи глаза. Одна из них не выдерживает, приподняв юбку, бросается в пляс, увлекая за собой товарища: он неуклюже топчется, из бутылки, зажатой в руке, плещет на тротуар, пенится пиво.

«Совсем эти жиды с ума сошли!» Знакомый голос. Оборачиваюсь. Ба! Да это Лена! Она не видит меня, заслоненная каким-то хипастым с прыщеватым сальным лицом — их много здесь, толкущихся на площади в поисках наркоты. Рядом с Леной — плотно сбитый, широкоплечий, в кожаной куртке. Молчит, кривится. Ему неприятно, противно даже, но что поделаешь — надо перетерпеть. Сегодня у Лены выходной — когда мало клиентов ее подменяет юркая маленькая эфиопка: она строит мне глазки, но я делаю вид, что не замечаю.

Уже давно Лена отставила Итамара, его сменил хлипкий француз, потом пропал и он, и замелькали русские — все на одно лицо. А Стенли — вдруг — разом постарел; ходит, с трудом переставляя ноги.