Мужчина достойный любви - Терри Лоуренс

— Если то, чего ты хочешь, — это секс, то им мы сейчас и займемся.

— Отлично. — Мелисса уставилась на его рубашку, водя руками по его груди. В глаза ему она не смотрела. — Я тебя не подведу. — Она пронзила его улыбкой. — Когда все кончится, я уйду. Не буду липнуть. Не буду плакать. Заберу с собой воспоминания и пойду своей дорогой. — Она снова взбила ладонью волосы, легкомысленная и веселая, — если в нее не вглядываться.

Он прижал ее поплотнее, уложив щекой на свое плечо. Рейли вынужден был сдержать настоятельное желание встряхнуть ее. Женщина не должна соглашаться на то, что ей предлагают. Она должна предъявлять требования, вытягивать обещания, топать своею чертовой ножкой. Вместо этого она позволяет ему строить карточный домик, нагромождать одну ложь на другую, одно ложное обещание на другое ложное обещание. Единственная правда заключалась в биении их сердец, в ее аромате, в том, как он держал ее и какой она была на вкус.

— Вы ужасно добры ко мне, Рейли.

— Стараюсь, мисс.

К величайшему его облегчению, она и на самом деле расхохоталась. К его величайшему сожалению, она потерлась грудями о его грудь, потерлась носиком о его щеку и произнесла:

— Хороший вы человек. Даже когда разыгрываете самого пуританского дворецкого в мире.

Пуританской — вот какой была эта комната. И он подтолкнул ее в сторону спальни, и оставил в дверях. Потянулся через постель, чтобы отворить маленькое окошечко. Отсыревшее дерево заскрипело. Птица на подоконнике вскрикнула и улетела. Занавески заколыхались. Рейли обернулся.

Птица была не единственной, кто предпочел бегство. Мелисса уже стояла на пороге, мотая на палец прядь волос. Рейли намеренно убрал с лица хмурое выражение. Он пообещал себе, что будет действовать медленно, зная, что обострившееся желание, переполнявшее жилы, станет мешать ему на каждом шагу.

Он потянулся к ней, и она сделала шаг вперед. Этого оказалось довольно, чтобы расстегнуть пуговицы блузы. Он распахнул ее, открывая голые плечи и эластичный лиф, заменявший ей нижнюю рубашку. И пока она возилась с остальными пуговицами, он снял свою рубашку через голову. И в эту секунду с нее окончательно свалилась блуза. При виде того, что открылось Рейли, у него перехватило дыхание.

Лиф был полосатым, облегающим, прозрачным. Он удерживал груди мягким, эластичным захватом, а кончики сосочков, изнывая от желания, с силой упирались в ткань.

Он поцеловал ей ключицы, шею, огладил ее драгоценную кожу языком, наконец-то ощутив ее не через ткань. Руки его шарили повсюду. Он не мог смотреть ей в глаза из боязни в очередной раз солгать. Вместо этого он хотел показать ей свою любовь. Ему нравился исходивший от нее аромат возбуждения, ощущение ее дыхания у себя на щеке, объединявший их жар. Он будет говорить с ней чем угодно, кроме слов.

Он даже воспользовался естественной неловкостью их обоих, когда они освобождались от джинсов, чтобы протянуть вперед руки и сохранить равновесие. А когда она споткнулась, он поймал ее в объятия. И уложил спиной на постель одним движением, растянувшись рядом.

— Я об этом мечтала! — прошептала она.

Но это была уже не мечта и не сон. И, чтобы это доказать, он опустил руку ей на бедра, стянув с них шелковую полоску, раскрыв треугольник рыжеватых волос.

— Только попробуй мне сказать, что это не наяву!

Она нежно засмеялась.

Он поцеловал ее там, и у нее перехватило дыхание. Он попробовал ее везде: на животе, на груди, замер он лишь тогда, когда добрался до горла.

— Только попробуй мне сказать, что это не наяву!

Но говорить она не могла. Когда губы его лежали на бьющейся жилке, а пальцы раскрывали ее. Она попыталась отвернуться, но он ей не дал. Он поцеловал ее с открытыми глазами, глядя на то, как дрожат ее веки, чувствуя, как дрожит ее тело. Он вновь раздвинул ее, ощущая пальцами нежную, атласную плоть. Она умоляла его не останавливаться, выкрикивая что-то невнятное, пока не перехватывало дыхания и крик не превратился в тихий стон.

— Рейли!

А он и не думал останавливаться, пока не скажет все, что хотел ей сказать: руками, ртом, телом. Любовью.

Всем, чем угодно, только не словами.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

От камина исходил кислый запах холодного камня и каменно-угольной смолы. Рейли подтянул стул и уселся, разгоняя грусть-тоску воображаемыми картинами потрескивающего огня, уютной комнаты, где на разобранной постели лежит женщина, ожидающая, что он вернется и доведет дело до конца.

Он оставил ее обнаженной и дрожащей. Финальные спазмы, вызванные при помощи рта и рук, сотрясали ее, доводя до конвульсий. Он сделал все, что мог, разве что не подарил ей любовь. Он заявил ей, что на этот раз делает все для нее. Еще одна ложь. По-настоящему он бы каждый раз проследил за тем, чтобы она кончила первой. Он бы отдал за нее жизнь, если бы она это позволила.

Сознательно и жестоко он держал рот на замке, убеждая себя, что никогда не завоюет ее любви, объявив о своей собственной. Так отчего же он чувствовал себя бессердечным сукиным сыном?

Скомкав старую газету, он кинул ее на каминные колосники, а потом придавил ее поленом. Затем зажег спичку и стал наблюдать, как занимается пламя.

Он отдал ей все, что осмелился отдать, позволяя ей брать все, что ей нужно. Когда боль в груди стала невыносимой, когда слова, казалось переполняли его, когда истина хватала его за шиворот и вопила, что он ее любит, он позаботился о том, чтобы она кончила как можно скорее. А затем встал и отошел.

Натянув штаны, с рубашкой через плечо, он сидел у потрескивающего огонька. Двумя кулаками он зажимал чашку чуть теплого чаю. Он молил Бога, чтобы сопение в соседней комнате имело своей причиной холод, а не то, что он сделал.

Или не сделал.

Капелька смолы вытекла из золы. Он прекрасно знал, как это бывает.

Через некоторое время Мелисса вплыла в комнату. Она накинула на себя рубашку. Полы развевались вокруг обнаженных бедер, щекоча длинные ноги, которые он только что раздвигал собственным телом, целуя ее столь интимно, как только можно целовать женщину.

Она замерла на холодном полу, а потом подошла поближе.

Он не мог посмотреть ей в глаза. Внутри него извивался гнев, словно провода в детонационной коробке. Он терпеть не мог притворства. И ему не по душе было использовать ее, чтобы доказать что-то самому себе. Даже, если суть доказательства сводилась к тому, что он ее любит телом и душою.

— Так ты вернулся?

До чего же храбрая женщина, смутившись, подумал он. Неудивительно, что они оба шарахаются от любви.

— Я больше не прыгаю из окошек.

— Что ты хочешь этим сказать?

Пламя искрило; с камином не получалось. Вместо того, чтобы разгореться, пламя готово было погаснуть.

Он ни на минуту не хотел прерывать поцелуев, лишаться ее вкуса. Глотком чаю он смыл остатки гнева из собственного голоса.

— Я занимался любовью с Кларой, выпрыгивал из окна, шел по дорожке и возвращался в казарму до рассвета. Мои товарищи воспринимали это, как забавнейшее развлечение, когда видели, как я вскакивал. А когда все развалилось, я сказал себе, что больше так поступать никогда не буду. И никогда не буду любить женщину, не принадлежащую мне, там, где я не свой.

Она зашла ему за спину и положила руку на плечо.

— Здесь ты свой.

— Знаю. — Он резко подался вперед, разгреб холодную золу, желая хоть как-то поддержать огонь. Когда он откинулся назад, рука ее на прежнее место не вернулась. — Теперь мне нужно найти женщину.

Если ей от этого и стало больно, то она не показала виду.

— Нельзя заранее предугадать, как поведут себя Реджи и Хелена. Пока мы не будем знать наверняка, ничего нельзя поделать.

Он умолк, и настала пауза. Значит, то, что с ними сейчас случилось, для нее ничего не значит? Она не может быть его женщиной — она об этом уже сказала.

— Значит, вот почему ты ушел? — мягко спросила она, имея в виду постель.

— Если я собираюсь спать с женщиной, то хочу засыпать у нее в постели, просыпаться в ее объятиях, называть ее моей и знать, что это правда. Я хочу верить, что это прочно. Ты этого не хочешь. Ведь так? — Он бросил на нее взгляд.

Она выглядела так же разочарованно, как он себя чувствовал.

— Мы же договорились.

— Да, верно.

С чего ему взбрело в голову, что он сумеет переменить ее взгляд на вещи за один час? Он лез напролом, упрямо и бессердечно.

— Мне надо одеться.

— Ты хоть довольна? — Этот откровенный вопрос остановил ее на полпути к спальне.

За улыбкой просматривалась горечь.

— Ты был очень нежен.

Ему удалось сдержать зверский смешок.

— Значит, ты меня еще как следует не знаешь.

Он почувствовал, как она неуверенно замерла в дверях, ожидая чего-то большего: заверении, заботливых слов, утешения, которое мужчина несет женщине после первого акта близости. Рейли прекрасно знал, как положено вести себя в подобных случаях. И столь же великолепно знал, что она швырнет эти слова ему в лицо, если только он попытается сказать ей, как он ее любит. Так кто же в таком случае виноват?