Красный Крест. Роман - Саша Филипенко

«Знаете, что делает жук-навозник в лошадином помете? – говорила моя соседка. – Он строит дом для своего потомства. Жук-навозник всегда спешит, потому что под солнцем помет очень быстро высыхает. Времени на размышления у жука нет – нужно работать, пока предоставляется такой шанс. Самка делает шарик из помета и закапывает его в землю, но прежде чем закопать его, она придает шарику форму груши и кладет на верхушку груши яйцо. Через несколько дней здесь появится личинка и начнет выедать грушу изнутри. Личинка превратится в куколку, а куколка станет жуком. Появившись на свет, жук не будет знать, какой дом для него сделали родители, но сам построит для своих детей точно такой же. Так вот и мы, товарищи, ничем не отличаемся от жука. Мы унижаем себе подобных не потому, что чувствуем в этом необходимость, но потому только, что наши отцы и деды поступали точно так же. Генетическая память. Мы рождены калечить и быть покалеченными».

«Все-таки хочется верить, что мы немного отличаемся от жуков», – повернувшись на другой бок, отвечала я.

Однажды другая моя соседка (позже я узнала, что она была известным искусствоведом) сказала мне:

«Знаешь, Таня, в Священном Писании нет ни одного свидетельства того, как выглядел Иисус. Нет описаний. Мы не знаем, как выглядел сын божий, но у нас есть тысячи картин и икон, которые изменили наше представление о том, кем он был. Теперь всем нам кажется, что мы знаем, как выглядел Иисус. Длинные волосы, бородка. Если я сейчас попрошу, ты без проблем его нарисуешь. То же и со Сталиным. Никто не знает, каким должен быть настоящий вождь, но всем нам внушили, что вождь должен выглядеть, как Сталин. Не Сталин вождь, но всякий вождь должен быть подобен Сталину. И эта идея сильнее и глубже, чем мы можем себе представить. Я боюсь, что пройдет еще пятьдесят, шестьдесят лет, а люди по-прежнему будут заблуждаться, будто Сталин не обыкновенный вор, дорвавшийся до власти, но вождь. К сожалению, примитивные народы не видят разницы между реальностью и изображением реальности, а мы примитивны».

«Я видела его вживую…»

«Сталина? Правда? Где?!»

«Он был у нас в секретариате, выступал перед небольшой группой сотрудников».

«И какой он на самом деле?»

«Не такой, как на портретах. Он говорил с очень сильным грузинским акцентом и все время раскачивался. Я смотрела на него и думала, что он вот-вот завалится на спину».

«Когда-нибудь обязательно завалится!»

«Да уж вряд ли…»

Как-то раз, заметив, что Татьяна Алексеевна что-то черкает на листочке, соседка по нарам спросила, может ли Таня нарисовать ее дочь.

– У меня получилось. По «восьмерке» пошел слух. Так я стала главным портретистом барака. Достать бумагу было не легче, чем раздобыть еду или спирт, но, в желании обзавестись портретами собственных детей, даже за самый маленький клочок бумаги женщины отдавали недельный запас табака. Едва ли не каждый вечер, сев рядом со мной, заключенные описывали своих мальчиков и девочек. Грустные и веселые, пухленькие и худые. Сотни детских глаз. Теперь, возвратившись с работы, я занималась не собственными делами, но составлением фотороботов украденных советской властью детей…

Я рисовала чужих малышей, но никогда не бралась за Асю. Не знаю почему. Наверное, слишком боялась. Меня и без того мучили фантомные боли. Дочери не было рядом, но я то и дело слышала ее голос, чувствовала прикосновение ее рук. Я помнила, как она смеется, и время от времени мне чудилось, будто дочь моя бегает по бараку. Если честно, я и сама не понимаю, как не сошла с ума… Впрочем, наверное, было рано – я ведь не знала, что ждет меня впереди…

«Есть одна старая истина, – разглядывая рисунок своего сына, говорила смотрящая по бараку, – человек живет, пока на этой земле его держат дела. Нет дел – нет человека, помирает сразу. Выходит, все мы здесь, в лагерях, живы еще только потому, что где-то там, на воле, нас ждут мужья и сыновья…»

«Или не ждут, – отвечала женщина, которая когда-то рассказывала нам про жука-навозника. – Может, они мертвы уже, а коли мертвы – так и нет у нас никаких дел. Какие тогда у нас тут дела?»

«Плакать!»

«Плакать? Так этой земле слез хватит и без нас! Лично у меня здесь дел не осталось!»

«Что ты такое говоришь? А твой муж? А дети твои? Разве попала бы ты сюда, если бы муж твой не был арестован?»

«Нет у меня больше мужа! Я чувствую, что его нет! И детей моих нет! В земле они, и я в ней скоро буду…»

«Как ты можешь так говорить?»

«Слушай, может, хватит уже, а?! Вам самим-то не противно все это слушать? Ходите тут, строите из себя жен декабристов. Неужели вы не понимаете, что никого из наших близких давно нет?!»

Татьяна Алексеевна слушала спорящих женщин, но в разговор не вмешивалась. Она понимала, что муж, скорее всего, расстрелян, но сердце отказывалось в это верить. Она по-прежнему надеялась, что все закончится хорошо.

– Я чувствовала, что Алексей и Ася живы, и значит, на этой земле у меня действительно есть дела. Я верила, что пройдет еще несколько лет, и я заберу дочь из детского дома, и вместе мы будем ждать отца, и я буду спать максимум час или два в сутки, чтобы наверстать все то время, что провела в лагере. Аська будет сопеть у меня под боком, и, сидя рядом, я буду охранять ее сон. Я думала о маленькой девочке, постоянно забывая, что моей дочери уже пятнадцать лет…

* * *

Весной 53-го, через неделю после смерти Сталина, над лагерем разорвалось волшебное слово – амнистия. Освобождение светило беременным и тем, чьи дети содержатся в детских домах. Шептались также, что осужденным на срок свыше пяти лет скостят половину. После восьми лет в лагере у Татьяны Алексеевны вдруг появился шанс. Лагерь пребывал в невероятном возбуждении, и она радовалась вместе со всеми. Пока не попадающие под амнистию женщины умоляли конвоиров в срочном порядке обрюхатить их, Татьяна Алексеевна работала с документами как никогда усердно – впервые за долгое время ей хотелось отблагодарить советскую власть. Шутка ли, после стольких лет разлуки она получала возможность увидеться с дочерью…

* * *

В результате упрочения советского общественного и государственного строя, повышения благосостояния и культурного уровня населения, роста сознательности граждан, их честного отношения к выполнению своего общественного долга укрепились законность и социалистический правопорядок, а также значительно сократилась преступность в стране.

Президиум Верховного Совета СССР считает, что в этих условиях не вызывается необходимостью дальнейшее содержание в местах заключения лиц, совершивших преступления, не представляющие большой опасности для государства, и своим добросовестным отношением к труду доказавших, что они могут вернуться к честной трудовой жизни и стать полезными членами общества.

Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. Освободить из мест заключения и от других мер наказания, не связанных с лишением свободы, лиц, осужденных на срок до 5 лет включительно.

2. Освободить из мест заключения осужденных, независимо от срока наказания, за должностные и хозяйственные преступления, а также за воинские преступления, предусмотренные ст. ст. 193.4 п. а, 193.7, 193.8, 193.10, 193.10 п. а, 193.14, 193.15, 193.16 и 193.17 п. а Уголовного Кодекса РСФСР и соответствующими статьями уголовных кодексов других союзных республик.

3. Освободить из мест заключения, независимо от срока наказания, осужденных: женщин, имеющих детей в возрасте до 10 лет, и беременных женщин; несовершеннолетних в возрасте до 18 лет; мужчин старше 55 лет и женщин старше 50 лет, а также осужденных, страдающих тяжелым неизлечимым недугом.

4. Сократить наполовину срок наказания осужденным к лишению свободы на срок свыше 5 лет.

5. Прекратить производством все следственные дела и дела, не рассмотренные судами, о совершенных до издания настоящего Указа преступлениях:

а) за которые в законе предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до 5 лет или другие меры наказания, не связанные с содержанием в местах заключения;

б) должностных, хозяйственных и воинских преступлениях, перечисленных в статье 2 настоящего Указа;

в) совершенных лицами, указанными в статье 3 настоящего Указа.

По другим делам о преступлениях, совершенных до издания настоящего Указа, за которые в законе предусмотрено лишение свободы на срок свыше 5 лет, суд, если признает необходимым избрать меру наказания в виде лишения свободы не свыше 5 лет, освобождает подсудимого от наказания, если же суд признает необходимым избрать меру наказания в виде лишения свободы на срок свыше 5 лет, – сокращает срок наказания наполовину.

6. Снять судимость и поражение в избирательных правах с граждан, ранее судимых и отбывших наказание или досрочно освобожденных от наказания на основании настоящего Указа.