Ночь на хуторе близ Диканьки - Андрей Белянин

– Что ж, хлопцы, вижу, козаки вы, а не бабы. Смотрите же! Налево от озера тропинка малая в лес ведёт, а в лесу том живут цыгане и выходят из нор своих ковать железо в такие ночи, что не каждая ведьма ездит на кочерге. Чем они промышляют на самом деле, вам знать нечего. Хотя, чего греха таить, лошадей ворованных всем табором через камышину сзади надувают! Так вот, идите вы в те стороны, от которых заслышите стук. Станет вам терновник дорогу заслонять, колючками царапаться, а вы плюньте, почешитесь да и идите! Как придёте к быстрой речке, тогда можете остановиться. Там и увидите, кого вам надобно. Да не позабудьте набрать в карманы того, для чего и сами карманы созданы. Сие добро любят и люди и диаволы…

Закончив таинственную речь свою, подпустив туману и завладев вниманием почтеннейшей публики, чёрт убедился в том, что наивный Вакула несколько расслабил железные пальцы свои, резко вырвал хвост и пустился наутёк, ровно поддатый дьячок от трезвого отца Кондрата. Мигу не прошло, как сгинул он в ночи, оставив приятелей с пустыми руками, но полными надежд и грядущих перспектив.

– Так шо ж, паныч Николя, воспользуемся ли советом?

– Отчего ж нет…

– Ну дак мало ли. Я не к тому речь веду, шоб вас, значится, как-то задеть или, не приведи мне боже, обидеть, ни в коем часе! Однако же дело сие касается больше меня и моей матушки… Так чтоб я вас просил свою голову за спасибо в пекло совать?! Не по-людски то будет…

Николя без долгих размышлений саданул друга кулаком в ухо. Вакула покачнулся, но лицо его озарила тёплая улыбка: узы товарищества всегда были святы меж ними и нерушимы ничьей диавольской властью.

Подобные вещи не редкость у нас в Малороссии, ибо здесь каждому понятно, что никакой такой уж разницы меж человеком простым и благородным нет. Каждый держит слово, каждый не чужд доблести, каждый любит всем сердцем эту жизнь, это солнце и всей душой верует в Господа, подарившего нам этот чудесный мир. А посему и на изнанку его, в виде самого пекла, взглянуть способен без особого страха и боязни.

Да и чего бояться честному человеку, чего мы там у них не видели? Уж кто-кто, а наши герои за сравнительно короткое время насмотрелись на столько нечистых рыл, что удивить их всерьёз было бы, наверное, весьма трудно…

– Так шо, паныч Николя, до пекла?

– Легко!

На сём и порешили. А поскольку маршрут был обозначен заранее, да и кому же ещё, как не чёрту, знать о короткой дороге к нему же домой? Ни у кого не было сомнений в исходе предприятия, тем более что ведь на этот раз ребята готовились. Честно готовились, а не собирались наобум махнуть в чёрный омут с головой.

Быть может, с первого взгляда оно и не казалось заметным, но Николя умел учиться, а простодушный Вакула ещё и любил это дело! Простой парубок из затерянной в степях Украины тихой Диканьки хватался за любую возможность повысить своё нулевое образование.

Грамоте и счёту, как вы помните, его выучил Николя, а вот «искусство малювания» кузнец изучил сам, гуляя по ярмаркам и посещая все окрестные божьи храмы. Да ещё и в бытность свою в самом Миргороде, проходя мимо, заглянул он случайно в окно пана комиссара, от души поразившись дивному портрету, висевшему на противоположной стене.

Портрет сей, изображающий Богоматерь, кормящую Младенца, имел исключительное сходство с прекрасной супругой того же комиссара, что впервые поставило перед молодым живописцем сложный философский вопрос: а допустимо ли копировать черты людей реальных для создания образа художественного? После долгих и мучительных размышлений решил он – какого беса нет?!

Ходили слухи, что именно когда Вакула вернулся из Миргорода, то и влюбился в свою Оксану. Тайной, скромной, тихой любовью, что у благородных людей именуется платонической. А также начал осторожно пробовать свои силы не только в покраске заборов, но и в простеньких росписях по притворам деревенских храмов…

Так вот сейчас приятели плечом к плечу шли по ночной тропе мимо озера, через рощу, на таинственный стук кузнечных молотов, звучащих издалека. Казалось, они не просто бьют по звонким наковальням, а старательно выковывают какую-то незнакомую мелодию, от которой ноги сами пускались в пляс. Ай нэ-нэ, ромалы…

– Ох, будь у нас хоть сколько времени, показал бы я вам гопака!

– Не спорю, друг мой, но времени у нас катастрофически мало. К утру желательно вернуться из пекла. Что-то говорит мне, что нам там не очень понравится…

– Так а шо? Зато ж хоть спляшем! Гоп ца дрица, гоп ца-ца! Не, не так пляшут гопак, не так. Я ж говорю вам: гоп ца-ца! Не зай-зай-зай, а гоп…

Меж тем кроны древесные всё более и более смыкались над их головами, сплетали ветви, закрывали листьями холодный лунный свет, так что вскорости наступила полнейшая ночь. Друзья наши шли, вытянув вперёд руки, словно бы слепые, и осторожно ощупывая ногами почву, прежде чем решиться полностью сделать шаг.

Музыка же таинственная и вовсе пошла на спад, её заменили совсем другие звуки: треск сучьев на ветру, скрежет корней, словно бы пробивающих себе путь из-под земли наверх, зловещий шёпот трав и далёкий страшный вой, вроде и волчий, а вроде как и с истерическими женскими нотками в голосе. От него мороз продирал по коже, и, буде Вакула предложил приятелю плюнуть на всё да вернуться домой, Николя, не задумываясь, согласился бы.

Равно как и если бы молодой гимназист первым навострил лыжи из лесу, так кузнец, поди, ещё и обогнал бы его в похвальном и разумном рвении. Однако ж поскольку планом отступления ни тот, ни другой вовремя не заморочились, то, стиснув зубы и сведя брови, парни тупо шли вперёд, невзирая на все опасности, реальные или мнимые.

И вот вскорости появился просвет в чаще, вот уже посреди колючих, как задница грозного подмосковного ёжика, проявилась узенькая тропинка, идти по которой можно было лишь боком. Но и эта приятная мелочь воодушевила сердца героев наших, наполнив их уверенностью в благом деле.

Когда же отважные и расцарапанные герои вышли наконец к матово-блестящей, словно воронёная сталь, реке, оба пребывали в самом раздражённом состоянии духа. То есть ежели какая нечистая сила очень хотела их напугать, так, как это часто бывает, добилась она сим прямо противоположного результата.

– Гляди, костёр!

– Стало быть, не сбрехнул наш рогатый чертяка, – удовлетворённо стиснул кулаки кузнец, расцарапанный так, будто он к той же Оксане не вовремя в баню заглянул, а там кроме неё ещё пять гарных дивчин мылись. К слову сказать, и Николя выглядел немногим краше, ибо колючий кустарник людей образованных и могущих назвать его по-латыни почему-то ничем не отличает и дерёт так же без малейшего уважения.

– Я первым пойду. – Николя кивнул в сторону тонкой жердины, заменяющей мостик.

– Та, може, я первым, паныч?

– Нет, не обижайся, но ты тяжелее. Если под тобой сломается, уже ни один на тот берег не попадёт.

– Так шо, значит, я толстый?!!

– Вакула, вот не начинай, – морщась, попросил начинающий писатель, ибо раз в году, на Масленицу, эта болезненная тема волновала кузнеца, как её ни топи. – Ты не толстый, ты здоровый.

– Так то вы думаете, шо толстый?

– Нет, ты тяжёлый. Понимаешь разницу? Не толстый, а тяжёлый. Мышечная масса, а не жир!

– То я в батьку пошёл, – сокрушённо вздохнул Вакула, на самом деле бывший вполне себе крепким и гармонично сложенным парнем.

Ну да, тяжелее, чем его друг-гимназист, что ж поделать? Модного слова «диета» в те времена в украинских сёлах попросту не знали и худобу почитали первым признаком нездоровья…

Николя улыбнулся и храбро поставил ногу свою на осиновую жердину. Хлипкий мосток дрогнул, но вроде бы держал. Подобно канатоходцу, коего в детстве видеть довелось в заезжем балагане, молодой человек шагнул вперёд и, расставив руки в стороны, быстро перебежал на противоположный берег. Жердь хоть и прогнулась под его весом, но вполне себе выдержала.

– Давай сюда!

– Иду, паныч, – без особого энтузиазма буркнул кузнец, ставя в свою очередь сапог свой на жердину. – Ох, спаси и помилуй, царица небесная-а…

Лучше б ему, видимо, и не говорить таких слов в этаком месте, ибо в тот же миг словно гром грянул среди ясного неба, дерево с ужасным треском переломилось под ногой его, и Вакула рухнул в реку. Чёрные, как дёготь, искры так и брызнули во все стороны! Николя замер столбом, не зная, что и поделать, когда сонная гладь у берега всколыхнулась и два огромных бревна, вильнув хвостами, скользнули к его другу.

– Крокодилы африканские… Откуда ж, мать их за химок и об стенку?!

Никто ему не ответил, хоть вопрос сей и не относился к тонкой философии или безответной риторике. А только в середине реки всплыл грозный и мокрый кузнец, в неслабом изумлении увидев перед собой две оскаленные жуткими зубами пасти…

– Я те покусаюсь, скотина зелена! Я те зараз усю харю набок заворочу! Я те хвост на рыло натяну, голым в Африку пущу и скажу, шо так и було! От яка ж подлюка зубастая-а…