От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г. - Иван Касьянович Кириенко

4 или 5 декабря ко мне в Ростов приехал генерал от кавалерии Эрдели и передал устный приказ генерала Алексеева полку вернуться в Новочеркасск. Я ответил, что немедленно выезжаю, и добавил, раз генерал Алексеев, наконец, принимает на себя высшее командование, чему я очень рад, то прошу доложить, что до сих пор полк жил и кормился на мои деньги и на милость лазаретных сестер, и я прошу в этом отношении мне помочь. Генерал Эрдели молча вынул 5000 рублей и передал мне. Поясню, как у меня получились мои деньги; кроме своих личных денег, в небольшом количестве, я в самом начале, через несколько дней по приезде в Новочеркасск, получил извещение из банка, что на мой счет получено 40 000 рублей и письмо от оставшегося в Киеве квартирмейстера моего развалившегося запасного Георгиевского полка, в котором он сообщал, что полк весь разошелся. В Киеве нет никаких военных властей, и идет разгул и грабежи, массы населения бегут из Киева, и он, узнав о моем призыве, посылает мне на мои формирования хранившиеся в денежном ящике сорок тысяч рублей. Честный был русский человек. И еще прибывшая из Москвы сестра милосердия Нестерович-Берс вручила мне 3000 рублей на мои формирования.

5 декабря я с полком вернулся в Новочеркасск и опять расположились в нашем лазарете на Барочной улице.

Генерал Алексеев уже переехал из вагона в один из домов города, имел уже около себя охрану и кое-какой, немногочисленный правда, штаб. По его распоряжению полковник Борисов начал формировать батальон юнкеров, а полковник X (фамилию забыл) начал формирование кавалерийского полка, пока еще безлошадного, из прибывающих офицеров-кавалеристов. Все эти формирования, а также и допущение для формирования множества ячеек из трех человек одного полка, очень не торопившихся с формированием, разбивали силы по мелочам и очень мешали пополнению моего полка, представлявшего единственную боевую силу. Этими распоряжениями и ограничилась пока вся деятельность генерала Алексеева. А когда в середине января 1918 года пришлось по-настоящему воевать с наступавшим на Дон корпусом Сиверса, то вся тяжесть борьбы пала на мой Георгиевский полк, которому генералы Алексеев и приехавший Деникин помешали достаточно пополниться.

5 декабря 1917 года я был уже в Новочеркасске. При мне стали съезжаться в Новочеркасск высшие генералы. В декабре приехал генерал Деникин с генералом Романовским, Элснер и еще мне не известные генералы. «Основателя, первосоздателя» добровольческой армии генерала Корнилова еще не было. Стал открываться огромный штаб с массой адъютантов, ординарцев, комендантов и десятков разных начальников; как грибы росли всевозможные учреждения: медицинские, инженерные, казначейские, снабжения, столовые, где хорошо кормились, уже насчитывающиеся сотнями, разные ненужные штабные, а я продолжал кормить свой Георгиевский полк на свои деньги и по милосердию сестер лазарета, а на мой доклад через генерала Эрдели генералу Алексееву о продовольствии для моего полка ответа не последовало. С заведующим лазарета я имел очень печальный разговор: он сообщил мне, что и деньги и пищевые продукты, имевшиеся у него в запасе, приходят к концу, и что он уже не сможет в ближайшем же времени помочь мне кормить моих людей. Было над чем призадуматься. Меня начало охватывать беспокойство, что Георгиевский полк до сих пор не был причислен ни к какому интендантству, ни к отделу снабжения.

Допустить, чтобы люди не получали продовольствия от полка, я никак не хотел, я боялся, что голодные люди перейдут в конце концов на самоснабжение, т. е. станут грабить население, что впоследствии широчайше развил «талантливый» генерал Деникин, но, очевидно, эта простая истина не была известна «основателям» Добровольческой армии во главе с генералом Алексеевым и они не находили необходимым, раньше чем формировать новые воинские части, позаботиться о их снабжении. Банк тоже меня не баловал и выдавал мне деньги керенками и разными купонами, а эти деньги падали все ниже и ниже. 10 рублей царских равнялись 100 рублям керенками, а в банке было много золота и царских денег. Вот как «белые вожди» заботились о нас, уже начавших боевые действия.

Мы продолжали жить на Барочной в лазарете. Жизнь вели по всей строгости устава внутренней службы Российской Императорской армии, т. е. без разрешения выходить нельзя, велись кое-какие занятия с не умевшими обращаться с винтовками. Каждый вечер в 9 часов пели общую молитву и сейчас же после молитвы пели «Боже, царя храни». Моя строгая дисциплина не отталкивала от меня людей, прибывших действительно для борьбы, а не для занятий тыловых должностей, они полностью мне доверяли. Добровольцев прибывало немного, зато штабы росли как грибы, распухая от налетевших фазанов.

Несколько приличных чинов штаба меня предупредили, что ген. Алексеев и его штаб на установленный мною строгий режим и особенно пение гимна смотрят косо, считая это, опять-таки, не соответствующим духу времени (те же слова, что и на фронте, когда меня отчислили в резерв). Конечно, всем приложившим, так или иначе, руку к разрушению монархического строя старый наш порядок и пение гимна могли быть для них несоответствующими, но от офицеров и других чинов, доверивших мне свои молодые жизни, я никогда не слышал, да и не видел никаких признаков неудовольствия.

Формирование полка шло слабо, т. к. то небольшое количество добровольцев, которым удавалось пробраться к нам в Новочеркасск, было разбрасываемо по всем новым формированиям (многие и до конца борьбы не закончили свои полковые формирования), разрешенные генералом Алексеевым, да еще по разным штабам, контрразведкам и учреждениям, которые росли и множились. В штабе я был только 2 раза, и каждый раз приходилось проходить целую цепь адъютантов, докладчиков, секретарш, которым я отвечал коротко: «Это вас не касается». Все это вместе взятое сильно мучило меня, так как внушало мне опасение, что и на этот раз дело, начатое мною, умрет, не успев принести ожидаемые плоды.

На душе становилось все более и более смутно. Ни генерал Алексеев, ни генерал Деникин, ни генерал Романовский, ни генерал Корнилов, приехавший в разгар боев моего 1-го Георгиевского полка у Матвеева Кургана, ни один из называемых «основоположниками Добровольческой армии» не сочли своим долгом посетить маленький, но уже с начала ноября дравшийся мой 1-й Георгиевский полк и этим хоть выразить свое внимание и показать, что и они прибыли для борьбы – спасать Россию. Но им было не до нас, уже имевших убитых и раненых. Они прибежали на Дон спасать свои жизни и присматривались, пора ли им бежать к морю и дальше или, может быть, что-либо выйдет из попыток моего 1-го Георгиевского полка.

Из остальных прибывших