Журнал «Вокруг Света» №04 за 1988 год - Вокруг Света

Г. Чародеев

Почему князь Петр женился на Февронии

В древние времена жил в Муроме князь со своей княгиней. Но вот стал прилетать к княгине змей-оборотень. И тогда советует князь своей супруге узнать у змея, от чего ему может приключиться смерть. Выведала у оборотня княгиня, что умереть тому суждено «от Петрова плеча, от Агрикова меча».

Младший брат князя Петр находит этот меч и убивает змея. Но попала кровь змея на лицо и руки его, и весь он покрылся язвами и струпьями. Прослышав, что рязанская земля славится лекарями, велит везти себя туда. В селе Ласкове заходит слуга князя в один из домов и видит: сидит в горнице девица за ткацким станком, а перед ней прыгает заяц. Узнав, зачем пришел слуга, девица обещает вылечить князя, если тот возьмет ее в жены. Петр вынужден был дать согласие. Феврония приготовляет снадобье и велит вымыть князя в бане и смазать ему все язвы, кроме одной. Князь исцеляется от болезни, но не выполняет своего обещания. И тогда снова покрывается язвами. Феврония опять лечит его, и Петр женится на ней. Однако бояре и их жены не могут примириться с тем, что дочь бедного «древолазца» стала княгиней. Они чинят ей всяческие козни и наконец изгоняют Февронию вместе с мужем из муромских пределов. Но затем между боярами возникают распри, и они вынуждены просить Петра и Февронию вернуться домой, где те и доживают в полном согласии до старости. А когда князь почувствовал приближение смерти, он посылает за Февронией. Та приходит, и они вместе умирают.

Таков, вкратце, сюжет «Повести о Петре и Февронии» — одного из древнейших народных преданий. Прочитав ее, легко убедиться в том, что «Повесть...» сложена в пору, когда христианство еще не пустило глубоких корней на Руси и Феврония до встречи с князем Петром была язычницей. Посланец Петра, войдя в дом к Февронии, не увидел икон и, следовательно, не мог обменяться с нею христианскими приветствиями, но «вниде в храмину и зря видение чюдно: сидяше бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заец». Устные легенды уточняют, что молилась Феврония не в церкви и не в избе перед божницей, а под ореховым кустом (как тут не вспомнить языческие действа в священных рощах!) — этот куст и две ямки в земле от колен Февронии жители деревни Ласково показывали еще в 20-х годах нашего столетия. И врачевание князя Петра было проведено ею в чисто языческой традиции: «она же взем съсудець мал, почерпе кисляжди своея и дуну и рек: «Да учредять князю вашему баню и да помазует сим по телу своему... и будет здрав». Ни богородничной молитвы, ни «господи, благослови», ни даже осенения крестом. Это было настоящее волхование, чародеяние, знахарство. Однако в 1547 году Феврония стала христианской святой, то есть безусловно христианкой.

Но самое любопытное в «Повести...» — женитьба. Обряд выглядел весьма внушительно: молодой князь в сопровождении бояр приехал к дому невесты издалека, привез богатые дары. Накануне предстоящей свадьбы для жениха была устроена баня...

Русский свадебный обряд и совершающиеся при этом ритуалы, тексты обрядовых песен и причитаний, их музыкальный язык, характер исполнения изучаются давно. Однако свадебный обряд интересен и с исторической точки зрения. Например, как установил советский историк А. И. Козаченко, одна из колоритнейших фигур русской свадьбы — тысяцкий — вошла в обряд во второй половине XIII века. Реальный тысяцкий — значительное лицо древнего Новгорода, где в то время он представлял интересы ремесленного люда, а его административным центром была церковь. Можно представить, как этот народный тысяцкий, «хозяин» ремесленного посада, предводительствовал в свадебных процессиях, и каждая церемония принимала характер демонстрации новгородских свобод — «правды новгородской». Разумеется, настоящий тысяцкий не мог успеть на все свадьбы, да к тому же с начала XIV века эта должность была ликвидирована боярами. Поэтому его присутствие поневоле стало превращаться в игровое, а закрепляясь традицией,— в обрядовое действо. Так появился новый свадебный чин, который подобно многим другим новгородским изобретениям периода монголо-татарского нашествия вскоре распространился по всей Руси.

Однако в русском свадебном обряде был чин, по феодальным меркам, неизмеримо более высокий, чем тысяцкий. Это князь, которым здесь именовался виновник торжества — жених. Но когда и при каких обстоятельствах появилось в обряде это лицо? Почему молодого крестьянского парня в роли жениха обряд называет князем, а сопровождающих его приятелей — боярами? Почему «князь», если даже он живет в той же деревне, где и невеста, к ее дому должен не пешком идти, а приехать конным поездом, привезти подарки? Причем невесту, которую княжной при этом отнюдь не называют, затем должен увезти: без езды свадьба не свадьба.

И вот здесь-то невольно привлекает внимание «Повесть о Петре и Февронии», где центральным событием описывается необычный, с резким нарушением сословных барьеров, брак: удельный князь женится на крестьянской девушке. И хотя церковное предание указывает на время жизни героев «Повести...» и отождествляет князя Петра с реальным муромским князем Давидом Юрьевичем, личность его в значительной мере легендарна. А значит, можно предположить, все, что происходит с ним, надо относить не к началу XIII века, а ко времени создания «Повести...» — то есть к первой половине XVI века. Повесть целиком отражала взгляды людей именно той эпохи, и они касаются как проблем семьи и брака, так и отношения русского народа к христианству, поскольку в 1547 году Петр и Феврония были причислены к лику святых.

Что хотел сказать автор этой легенды своим читателям и слушателям? Судя по тому, что «Повесть...» сразу же стала одним из популярнейших литературных произведений, она несла в себе какую-то мощную и актуальную идею. Ведь некоторое сходство с «семейной хроникой» Петра Муромского проступает в рассказе о женитьбе более достоверного и более значительного князя — крестителя Руси Владимира. Как повествуется в так называемой Корсунской легенде, его невеста жила где-то далеко и, чтобы добыть ее, князь совершил дальний поход. Здесь важно отметить, что и сама женитьба князя Владимира, пристрастно обрисованная летописцем, и некоторые ее обстоятельства не были случайной или второстепенной вставкой в летопись. Смысл повышенного внимания к этой частной истории, видимо, в том, что принимавшая христианство Русь должна была принять и христианский обряд бракосочетания, который показан на личном примере князя Владимира. То есть эта свадьба стала прологом к принятию христианства самим Владимиром, а затем к крещению киевлян и жителей других городов. Можно предположить, что детали этого брачного действа нашли отражение и в свадебном обряде господствующего класса тогдашней Руси — сватовство здесь уподобляется торговле («у вас товар, у нас купец»): Владимир отдает за невесту осажденный его войском и затем завоеванный город.

Итак, свадьба князя Владимира органично вписывается в программу «крещения Руси». Однако женитьба князя Петра, которая в чем-то повторяет ее, будучи описанной спустя пять с лишним столетий, вызывает по меньшей мере недоумение: кому предназначался показ княжеской свадьбы в начале XVI века, если Русь давно крещена и церковный брак столь же давно стал заурядным явлением?

О том, что крещение князя Владимира фактически не отразилось даже на феодальных верхах тогдашней Руси, наиболее убедительные свидетельства дала археология. По всему пути монголо-татарского нашествия в 1237—1241 годах в старых русских городах найдено множество кладов, содержащих золотые и серебряные уборы княгинь и боярынь — диадемы, колты, браслеты. По характеру символики все изделия распадаются на две категории: более древние несут изображения птиц — сиринов, грифонов, симарглов, идеограммы воды, солнца, растительности — полная языческая номенклатура. Но с начала XIII века символический язык украшений резко меняется: на вещах этого времени появляются деисусный чин, Иисус Христос, различные святые. Получается, что в течение двух веков после «крещения» русские феодалы жили в мире языческих образов и представлений. А процесс, происходивший на рубеже XII—XIII веков, при всей его глубинности и стихийности, очевидно, связан с переломом в мировоззрении: в выборе личных вещей люди вряд ли лгали сами себе. Следовательно, временем фактического принятия христианства господствующим классом Руси, возможно, был конец XII — начало XIII века.

Эту странную на первый взгляд ситуацию, можно, наверное, объяснить тем, что принимаемое христианство было нужно древнерусскому государству для решения задач, главным образом, международного характера. На уровне же отдельного человека потребность в новой религии в конце X века еще не созрела. Поэтому обращение в христианство повсеместно происходило насильно — миссионеры убеждали простой люд больше оружием, нежели проповедями. «Володимер посла по всему граду, глаголя: аще кто не обращается на реце... противен мне да будет»,— записал киевский летописец. Встреча новгородцев с миссионерами вылилась в «сечу злу», после которой покоренных горожан принудительно окрестили: «не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста».