Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Фантастика и фэнтези » Социально-психологическая » Тут и там: русские инородные сказки - 8 - Марина Воробьева

Тут и там: русские инородные сказки - 8 - Марина Воробьева

Читать онлайн Тут и там: русские инородные сказки - 8 - Марина Воробьева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 83
Перейти на страницу:

Андрей тайком читает о себе в его дневнике.

Там написано: «Метафизическая интоксикация в лабораторных условиях».

Теперь он знает, во что нужно играть с папой.

Да, иногда папу приходится обманывать. Однажды он сел рядом с Андреем на кухне (все было плохо: история древних цивилизаций — незачет, античка — недопуск к экзамену, Инна категорически не дает), заглянул в лицо и потребовал: «Расскажи мне, за что ты злишься на мать».

Андрей не злился. Он все очень хорошо понимал.

Мама уехала в Крым с подругой год назад. Вдруг оказалось, что и Крым не Крым, и подруга не подруга, и обручальное кольцо лежит в ящике ее стола, и муж чудовище, и сын в отца.

А куда ей было деваться, вяло и беспомощно подумал Андрей, я, может, тоже сбегу.

Но отца было жалко. И Андрей начал сочинять за что. Так увлекся, что защипало в глазах и сжало горло. Папа погладил его по макушке жесткой ладонью и ушел к себе в комнату.

Самый ненавистный день недели — воскресенье. Вечером в субботу Андрей должен оставить файл на рабочем столе. Папа заваривает чай со смородиной, включает компьютер и распечатывает десять листов.

Он так и говорит: можешь мнить себя хоть сто раз талантом и хоть тысячу раз гением — а десять страниц в неделю вынь да положь. Тогда и будет видно. Вероятно, он прав.

Андрей, морщась, наблюдает, как папа читает: с тяжелым и сосредоточенным лицом, поправляя очки, сползающие на кончик носа. Держа лист двумя пальцами, будто он чем-то испачкан.

— Вот что, — говорит он, — погляди, как интересно: я пишу про себя «отец», а ты про меня — всегда — «папа».

— Вот что, — говорит он, — возьми у меня в комнате словарь и посмотри, как пишется слово «доморощенный». А потом возьми учебник и посмотри почему. Стыдно.

— Вот что, — говорит он, — ты, Андрюша, дурью маешься.

Андрей обиженно вскидывается, но молчит. Это надо перетерпеть. Ни в коем случае не возражать, иначе разговор грозит затянуться.

— Язык у тебя, Андрюша, подвешен, но этого мало. Представь себе, что книга может быть не ложью, не фантастикой и не про сумасшедших. Представил? А теперь пойди подумай. Вернешься и расскажешь мне, почему ты этого не умеешь. Я бы сказал, что ты бежишь от реальности, но много чести. Бежать от того, о чем понятия не имеешь, — это вообще что? И не делай такое лицо. Я не ругаю тебя. Просто пытаюсь не позволить забивать гвозди микроскопом. Иди.

И Андрей уходит думать. Надолго уходит.

Он тайком ночует в общежитии с однокурсниками и ящиком портвейна. Однокурсники взбудоражены и многословны. Портвейн сладкий и липкий. Инна садится к нему на колени после второго стакана.

Андрею кажется, что эти люди, собравшиеся в шестиметровой комнате под беспощадно яркой голой лампочкой, связаны общей тайной. Андрею кажется, что они больны и лечат друг друга, лечат успешно, но от него скрывают. При нем они пошло шутят и много пьют, и если говорят серьезно, то не с ним.

На самом деле никакой тайны нет. Братству, которое неизбежно возникает в любой общаге, не нужен домашний мальчик.

Он мог бы забыть о разговоре с папой через пять минут, если бы тайно не читал его записи.

Две общих тетради, исписанных от корки до корки: бессвязный спотыкающийся текст, ни конца, ни начала. Разговор с самим собой; разговор той степени наполненности, что бывает только в книгах, а в жизни не встречается никогда.

Андрей одновременно боялся, что отец пишет новую книгу и она будет плохая. И что он сошел с ума.

Но теперь ему все ясно. Папа пытался записать развернутое определение слова «реальность». И не смог. Ему неловко и обидно, он не взял высоту, которую сам себе определил, а сын просто подвернулся под руку…

Андрей ловит за шиворот потерявшего равновесие Стаса, заслуженного психа с исполосованными запястьями, будущего драматурга. Прислоняет к стене и требует срочного мозгового штурма. Цель — слово «реальность».

Стас наваливается на его плечо всеми своими нетрезвыми семьюдесятью килограммами, икая и хихикая, заплетающимся языком уточняя, реальность или реализм. Ставит под вопрос реальность третьего размера у Инны и предлагает немедленный натурный эксперимент. А потом как-то внезапно светлеет лицом и читает Андрею связную, отчетливую лекцию об апофатике как способе познания. О реальности — как об отсутствии вымысла и отсутствии выхода.

— Получается, реальность — это безысходность, да? — спрашивает Андрей, пытаясь завязать шнурки и не сблевать.

— Да, — говорит Стас и держится за дверной косяк.

Инна пьяно и тоненько смеется.

Разоблаченная реальность немедленно наносит ответный удар: приказ об отчислении болтается на доске у дверей деканата.

Андрей старается запомнить ощущения. Это важно. Это обязательно пригодится потом. Черные по белому буквы. Оглушительная тишина. Мгновенно отмерзают руки и кончик носа, перед глазами плывет тошнотворная зелень. И самое главное — ничего нельзя сделать. Тот, кто скажет, что безвыходных ситуаций не бывает, не знает замдекана и не знает папу Андрея.

Трех минут достаточно, думает он, встряхивается и уходит вниз по лестнице. Ступени переливаются всеми оттенками серого. Перила царапают ладонь. Видна каждая неровность на свежевыкрашенной стене.

Считается, что я теперь в курсе? — думает он, спускаясь в метро. Ему смешно и стыдно.

А папа все-таки молодец, думает он. Возненавидит меня на всю оставшуюся жизнь; со мною, собственно, кончено. А мне — его же стараниями — и дела нет: я только что сочинил одного идиота, которого отчислили из института, и к субботе напишу свои десять страниц.

Одни родители, пишет Андрей, отдают детей в музыкальные школы, потому что сами хотели быть музыкантами. Другие записывают их в спортивные секции, потому что в школе имели освобождение от физкультуры. Ты понятия не имеешь, что такое реальность, и я не имею, но устрою, specially for you. Я сделаю для тебя больше, чем сын может сделать для отца. Мне не нужна реальность, я не хочу ее, мне неинтересно, мне противно, у меня от нее голова кружится. Но ты свою реальность — получишь. Это я так тебя люблю.

Странно, правда?

Закончив десятую страницу, Андрей едет в Сокольники. Там — оставшаяся после деда однушка, которую отец сдает за триста зеленых в месяц. Жильцы уехали на неделю. Ключ у него.

В рюкзаке у Андрея бумажный дневник, бутылка водки и два пузырька феназепама. С радостью и жалостью он думает о том, как чудовищно реален для отца будет завтрашний день. А с него — хватит. Хватит, да.

Опасная незавершенность царапается внутри, но он старается не обращать внимания. Стоит приглядеться — и окажется, что у задуманного нет никакой метафизической подоплеки, что все дело в единственном, остром, невыносимом желании избежать завтрашнего разговора про институт. Но это мелко, это так отвратительно мелко…

Ложь и фантастика, старые друзья, стучатся в сердце безумца. Андрею очень хочется верить, что конец, который он сам для себя придумал, счастливый.

Реальность обманывает и в этот раз.

Лик ее не грозен, он прост, груб и незамысловат.

Она не хочет, отчетливо, как живое существо, не хочет уходить от Андрея к папе.

Папа успевает позвонить маме, подсуетиться в больнице, договориться с лучшим врачом и оплатить одноместную палату люкс в психиатрии, прежде чем инсульт навсегда выдергивает его из видимой действительности. Теперь он круглые сутки погружен в невнятные грезы. Сладкие, судя по выражению лица. И вряд ли осознает, что наполовину парализован.

Андрей получает сполна — ровненько то, чего не заказывал. Реальность игл и прозрачных трубок, серых от больничного света лиц, скучных и страшных человекочудищ в дурке, несоленой овсянки на полтора года вперед. Реальность работы курьером при типографии. Реальность возвращения домой, где стоит тяжелый запах лежачего больного.

Он не верит в то, что видит. Так получается… спокойнее, что ли. Не лучше, не проще, не интереснее. Спокойнее — и всё.

Пишет, как и прежде, свои десять страниц в неделю. Пишет неправду, фантастику и про сумасшедших.

А куда деваться…

РИТА

Рита через рынок летит черным вихрем, подхватывая бестолковые и ненужные вещи — пластмассовый голубой ободок в золотых ромашках, фарфоровую рыжую кошку, кружевные гольфы с бантиками, пакетики розового бисера, деревянные бусины.

У Риты мягкие каштановые кудри, в которых седина проросла дикобразьими иглами — прямыми и жесткими. У Риты сжатые ненакрашенные губы и такие отчаянные глаза, что две продавщицы забыли взять с нее деньги.

Роликовые коньки тридцать четвертого размера. Мельхиоровые серьги с темными агатами, отвратительные дешевые серьги, некрасивые и слишком крупные. Черная маечка с розовым черепом, вершина безвкусицы, — но деньги так жгут ее сухие узкие пальцы, что Рита берет и маечку, и блестящий ремешок, и брелок для ключей с желтой меховой собачкой.

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 83
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Тут и там: русские инородные сказки - 8 - Марина Воробьева торрент бесплатно.
Комментарии