По сложной прямой - Харитон Байконурович Мамбурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тебе нужна помощь? — осведомляется бабка.
— Нет, просто покой, — честно отвечаю ей я.
— Я не могу занести его туда! — с надрывом в голосе сообщает окружающему миру Вика, — Баба Цао, можно я возьму Витю к себе?!
От такого заявления мы оба с бабкой заходимся в судорожном кашле до покраснения морд лиц. Ползунова, будучи далеко не тугодумкой, быстро понимает, чем вызвана наша пантомима, вспыхивает ярко-красным цветом лица, прячет его в ладонях и со смущенным топотом уносится к себе в ангар.
— Шипоголовый…, — угрожающе тянет старая женщина.
— Баба Цао…, — упрек у меня в голосе бьет через край. Любой нормальный пацан не выдержал бы и поинтересовался у многоопытной китаянки, мол КАК вот можно с трехметровой, но я и сам тот еще старый козёл, прекрасно понимающий, что при желании и дурной молодой голове можно ну очень многое. Молодежь умеет удивлять персонал и в суде, и в морге.
— Ладно, — бурчит старая, делая вид «я тебе, конечно, верю, но только так, для виду», — Встать можешь?
— Могу, — вздеваю себя на две конечности, охая как старик, — Пойду я.
— Звук у тебя включу, — пожевав губами, говорит комендантша, — Если невмоготу станет, крикни, вызову врачей.
— Лучше Салиновского, — прошу я, — Пусть он мне пожрать приготовит.
Побои мне важнее хорошего самочувствия. Посветиться ими еще пару дней будет нелишним.
Следующие несколько дней проходят спокойно. Студенческое общество засылает ко мне пробных бойцов, берущих по 5-10 граммов «сяпы», дома ждут учебники и компьютер, на котором из невнятных кусков кода начинает уже получаться что-то похожее на программы, а рабочие под руководством бабы Цао меняют раскрошенную мной во время побега от Палатенца мебель. Синяки спадают, вздутия от ожогов уходят и теперь я могу красоваться лишь слегка желтоватой рожей, да парой черных «паутинок» на груди и спине, оставшихся от разрядов.
А затем возвращается Юлька!
На этом месте я знатно офонарел. Прихожу, значит, уставший. Голова пухнет от знаний, мышцы ноют от недостатка нагрузки (пропустил утреннюю тренировку), руки приятно оттягивают две сумки еды… а тут здрасти, полна жопа огурцов, в смысле горница людей. Товарищ Молоко, товарищ Окалина и еще одна, тоже Окалина, которая нам вовсе не товарищ!
— Мы продолжаем КэВэээН…, — уткнувшись лбом в косяк и уронив маску на пол, тоскливо запел я, глядя на эту коалицию, — Для чегоооо, для когооо…
— Изотов, не юродствуй, — почти виновато попросила Нина Валерьевна, — Мы пришли…
— Я буду жить с тобой дальше, — выдвинулась вперед Юлия Игоревна, заставляя собственную великанскую мать чуть вздрогнуть, — Больше не буду причинять тебе вред для собственного удовольствия. Витя.
— Угу, — хрюкнул я, чувствуя, как хочу лечь на пол и издохнуть, — Еще бы решить на счет вреда из любопытства, из плохого настроения, из-за поручений присутствующей здесь товарища Молоко, из-за…
— Этого не будет, — взяла слово гордая мать, скрещивая руки на груди.
— Конечно не будет, — охотно согласился я, — Вот отселите нашу электрическую девочку в соседнюю комнату — и всё будет прекрасно!
— Так не…
— Почему? — резко перебил я ученую, — Моя экспатия спокойно лупит сквозь стены!
— Изотов…, — насупилась великанша, но её остановила подруга.
— Подожди, Нель, — сказала Нина Валерьевна, извлекая из нагрудного кармана небольшую фотографию и протягивая её мне со словами, — Смотри, Вить. Внимательно.
Осмотрев предложенное с вздымающимися почти до челки бровями, я торопливо пихнул гадость назад. Это срок. Некислый такой срок. Где они подобное взяли?!
— Срамота-то какая…, — смущенно пробормотав это, я отвернулся к стенке.
— Это, Витя, Вероника Кладышева, — с тяжелым вздохом проговорила мой куратор, — Она будет курировать проект «Воскрешение». То есть, по-простому, через неделю-полторы все соседние с тобой комнаты будут заняты всеми «призраками» СССР и еще двумя из Китая. То, что ты увидел на фотографии, тоже будет жить… недалеко от тебя. Либо недалеко, либо прямо в этом помещении. Она единственный специалист по «призракам» благодаря особому состоянию психики, позволяющему замечать в ней малейшие… повторюсь, малейшие изменения.
— Но в остальном это отбитая маленькая сучка с полностью съехавшей крышей, — рубанула Окалина-старшая, — С тобой будет жить либо Юля, либо она. Выбирай!
— Съехавшей как у Янлинь? — дрожащим голосом поинтересовался я, — Это же «чистая»?
— Да, это «чистая». Ей 36 лет.
— Ну нахер…, — тут же выдохнул я, — Лучше с Палатенцом!
Без условий. Без вариантов. У меня, как только я увидел стоящую в хате троицу, были планы наныть себе побольше коэффициентов к зарплате и пенсии. Воинские, боевые, арктические, да хоть какие! Да хоть все вместе! Понимаю, что подобное — филькина грамота, потому что, если партия захочет — я моментально стану пустым местом, но хоть что-то! Но на фотографии… там было такое непотребство, что я сразу взглянул на Юльку под другим углом. Как на защитницу.
А заодно очень и очень пожалел психику проживающих в «Жасминной тени» пацанов. Да и свою заодно. Живи такое со мной — мне бы настал кобзон, но частично я и так его поймаю, так как общаться с этим существом таки придётся, если верить словам разговаривающих с кем-то женщин. А, они со мной говорят.
Чтобы вы не гадали, уважаемая, хоть и не существующая публика, на фотографии была девочка. Миленькая такая девочка-подросток, стройненькая красивая брюнеточка. С каре. Лет эдак от 13-ти до 15-ти. С большими и очень красивыми карими глазами, блистающими немалой безуминкой, что, в принципе, для Коморской норма. А вот во что она была одета…
Скажем так, печально знакомые мне японские мангаки, рисующие отбитый хентай с несовершеннолетними персонажами, могли бы вдохновляться этим вечно.
— На самом деле, она умеет держать себя в руках, — поджав губы, сообщила нам Молоко, — И будет это делать.
— Если не поселится с Виктором, — надавила на больное Окалина, — Учитывая, сколько времени тот проводит голым. Да, Вить, если ты согласен, то мы договорились, но вот этот момент запомни — не показывайся это мелкой б**и на глаза голым. Никого за связь с ней не посадят и даже выговора не сделают, но… сам понимаешь.
— Понимаю, — хрипло выдохнул я.
Высокие моральные нормы советского народа, пропагандируемые с экрана телевизора, далеко не совпадали с реальным положением дел. У неосапов эти самые нормы были куда ниже. Нам, грубо говоря, попросту не мешают трахаться как
