Грань Земли - Адам Тюдор

Но фонтан и вправду был красив и притягателен. Чаша из красного мрамора извергала пятёрку мощных струй высоко в небо, где они сверкали и переливались. Одна огромная водная колонна в центре и четыре её миниатюрных копии и всё это под разнобойные мотивы музыки. Выстреливали? Нет. Скорее парили и танцевали, словно полчище сильфов. Они исполняли то брейк, то хип-хоп под зажигательные мотивы, замирая в трёх метрах от земли на фоне вековых зданий — первого кинотеатра, первого бутика, кафе, суда, музея, загса, над человеческим весельем, животворящей мимики лиц, нескончаемых восхищений и бурных реакций… На трёхметровой высоте. И вся завораживающая игра воды и света, чистого неба, сильной, басистой, западающей прямо в сердце музыки на этом празднике жизни, её концерте, где гомон людских голосов подобен одобряющим крикам фанатов рок-звёзд.

— Вот бы запечатлеть это на холсте! — Подумалось тогда Максу, но песня оборвалась, водные струи плюхнулись в чашу, и картинка рассыпалась. — Всё равно кайф, пусть и не долгий. А жарища, жарища то какая?! Стоишь обливаешься потом, хоть лакея с веером нанимай. Но, пожалуй, сегодня обойдёмся мороженкой. Что-нибудь вишнёвое подойдёт идеально.

Макс вернулся к лавкам, купил мороженку, заплатив кровно-заработанные на собственном горбу деньжата, и укатил за палатки, под сень пушистых ёлок, чтобы полакомиться в гордом одиночестве.

Вот он остановился в тени, прислонил велик к худому стволу, и сел, скрестив ноги. Раскрыл шуршащую упаковку, осмотрелся. До мусорки не дотянуться, поэтому аккуратно свернул упаковку, спрятал в карман и начал понемногу откусывать вишнёвый пломбир. Такой сладкий-сладкий. Каждый кусочек вкуснее другого. Хочется ещё и ещё. Откусил раз, откусил второй, и двухсот граммов счастья как не бывало. Ммм… Как же приятно хрумкать вафельной оболочкой, а какое дивное послевкусие… Макс весь облизался, все губы и пальцы, а затем развернул упаковку и слизал остатки талого мороженного. Хорошо, что не выкинул.

Когда ничего кроме приятной истомы не осталось, Макс потянулся, зевнул и почесал живот, довольный собой и жизнью. Как здесь хорошо и вкусно в прохладном тенёчке, где небесный дьявол тебя не коснётся, ибо ни один лучик не прорежется сквозь пьяные верхушки ёлок. И нет всех этих насекомых, мух, комаров и пчёл, что постоянно докучают нежной и чувствительной коже, можно подумать, намазанной вареньем. Ну разве не красота?

Но вдруг поднялся ветер, а вместе с ним и пыль. Макс закашлялся, начал жмуриться и тереть глаза. Когда пыль немного улеглась, а взор прояснел, небо чуть приуныло, и поутихли всеобщий гомон и веселье. Что-то встревожило душу.

Макс поднялся, чтобы вернуться к друзьям, но услышал крики, плач, и, оглянувшись, заметил мельтешение красно-сине-чёрных одежд среди елок. Два пацана в майках, бриджах со стразами и сандалиях, надетых поверх носков, мучили девчонку. Макс решил вступиться, вот только не знал, как начать.

— Эй вы! — Крикнул он им, но никто не оглянулся и даже ухом не повёл на мягкий, невыразительный возглас, такой что есть, что нет, всё одно.

Пацаны трясли девку, что-то требовали, кричали, дёргали за косу, отбирали и топтали вещи, пока она рыдала. И это, мать, средь бела дня! Но никто ничего бы не услышал, все звуки растворялись во вновь возросшем гомоне. И пусть сначала она храбрилась, что-то пыталась отвечать, но бравада развалилась, словно карточный домик, утонула в рёве и слезах.

Макс всё топтал газон, не зная, что сказать и как подступиться, его бросало то в жар, то в холод, язык немел, а горло пересохло. Жаль, не было свистка.

— А ну прекратите! — Выкрикнул Макс громче, чем хотелось, и сделал шаг вперёд.

Пацаны повернулись к нему своими мерзкими харями и харкнули под ноги почти одновременно.

— Чё надо, козёл, вали отсюдава! Или на её место хочешь?! Ну, так скажи, мы и тебе организуем… — От их гогота у Макса затряслись поджилки, а ладони вспотели.

— Что она вам сделала? — Спросил он.

Ему не ответили. Вместо этого один из пацанов резко бросился на Макса и выставил руки. Макс не успел среагировать. Костлявые ладони больно врезались в плечи и опрокинули Макса. Спина жёстко ударилась в землю.

— Это чучело людям отдыхать не даёт… Ходит тут правильных ребят вопросами грузит, на камеру снимает без разрешения. Вот и учим её правильно себя вести в цивильном обществе. Теперь вот ты пялишься… Никакого уважения, ёпт! — Пацан, с размаху, пнул Макса в бедро и придавил стопой. — Ну, чо, голуба, теперь доволен? Ты полежи, отдохни, не рыпайся, с этой дурындой кончим, и тебя вниманием не обделим. — Он смотрел прямо в глаза, и Макс не выдержал, отвернулся, зажмурился.

Пацан убрал ногу и вернулся к своему корешу. Они снова начали мучить девку, а Макс свернулся калачиком, закрыл уши, но всё равно слышал плач и трясся, обливался потом, словно валялся под тёплым одеялом в жаркую, душную ночь. Но вдруг услышал беготню. Девчонка умолкла, донеслись свинячьи визги, шлепки, удары.

Макс открыл глаза. Дамир, Тоня и Санька успокаивали девочку. Она сопела, а хулиганье только сверкало пятками.

Дамир помог Максу подняться, осмотрел сверху донизу, оценил и напоследок сурово заглянул в глаза, вздохнул, осуждающе покачал головой.

Макс не отрывал глаз от земли.

— Прости… — Промямлил он.

— Не извиняйся, встань лучше. — Дамир повернулся к друзьям. — Проводите её без нас, ладно? Мы, наверно, домой, нас ждёт работёнка. Но спасибо за игру, как-нибудь ещё соберёмся… Пока!

Друзья помахали друг другу ладошками и разошлись. Макс и Дамир побрели к своим великам. В последнее мгновение Макс успел бросить грустный, прощальный взгляд на чёрного рысака Сани, прежде чем тот скрылся за чередой деревьев и палаток. Путь братьев к дому пролегал в другую сторону — вон из парка, через зелёные огни светофоров на первом же перекрёстке.

Макс гнал за братом почти вровень, казалось бы, с неиссякаемой прытью, но мало-помалу она убывала, и он отставал, хоть и крутил педали изо всех сил. Скрипящая цепь всё больше раздражала, он опять забыл её смазать! Скрипело так, будто велосипед сейчас развалится, да ещё и ехать в крутую Сокольскую гору, стоя, заливаясь сладким потом. Футболка прилипает к спине. Горло пересыхает. Солнце слепит в глаза. Остановись, и тут же налетят мухи, слепни, оводы… Вот она власть небесного дьявола и его проклятого зноя!

Крутой подъём остался позади. Дорога выровнялась и ветер, как настоящий друг, укрыл Макса прохладой, и его вдруг прорвало. Во рту вкус горечи и хриплый крик свободы, ногам вернулась прыть, удвоенное рвение. Макс заколесил во всю мальчишескую дурь, и был хорош. Слева