Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Леонид Семёнович Словин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Качана, и его самого ждала незавидная участь. Двойная статистика, нигде не публикуемая, скрытая от общественности, от науки, от Объединенных Наций, уничтожала своих служителей. Их изгоняли, отдавали под суд, заменяли новыми, которым предстояло повторить их судьбу в бессмысленной мясорубке оперативных уполномоченных.
Цуканов принес бланк спецпроверки из Главного информационного центра.
«По дактилоскопической картотеке… — прочитал Игумнов, — значится как ОСТРОКОНЬ НИКОЛАЙ НИКИФОРОВИЧ… — Дальше шли установочные данные. — Тридцать шесть лет… Уроженец и житель Оренбурга… Привлечен к уголовной ответственности. Хищение в крупных размерах. Мера пресечения — подписка о невыезде с постоянного местожительства…»
«Какого черта он оказался под Воронежем? Сунулся в волгоградский поезд да еще с оружием?! Поехал в Москву! Привлек к себе внимание Комитета государственной безопасности…» Об этом следовало крепко подумать.
И все же сначала он набрал номер милиции аэропорта.
— Слушай, Желтов! Я ему не верю! Раскрути ты этого милиционера с кольцом!
— Клянется–божится…
— Врет он! Как он объяснил?
— Взял, потому что железка.
— Я не верю! Всё туфта. Народ у тебя задействован?
— И на водителей, и на подозрительных. «Серая куртка, дутая, на «молнии». Серые брюки в крупную клетку…»
— Народ знает?
— Знает. Только ведь тот мог и переодеться.
Им помешали. В дверях появился Картузов.
— Ты один? — Он сказал кому–то, кто шел сзади: — Идите сюда.
— Созвонимся… — Игумнов положил трубку.
Показался явно помолодевший директор ресторана. В камере с Гийо сползла полнота, бывший борец выглядел стройным, он, несомненно, за эти дни перешел в меньшую весовую категорию.
— Посидите несколько минут у начальника розыска, пока за вами придет машина… — Картузов держался обходительно, даже зависимо от Гийо. — Тут вам не будут мешать. Я сейчас приду.
— Только не служебную машину, — взмолился Гийо. — Такси.
— Сейчас пошлю за ним.
Гийо поздоровался с Игумновым за руку. У них не было взаимоотношений по службе: Игумнов и его люди не занимались ни расхитителями, ни взяточниками.
— Разреши, я позвоню. Чтобы жена не волновалась, — сказал Гийо.
Он набрал номер:
— Вот и я! — Гийо помолчал. — Слава Богу!
— Ты скоро? — по–видимому, спросила жена.
— Надеюсь, да. Дома обо всем поговорим.
Он положил трубку, обернулся к Игумнову.
— Опозорили. Не знаю, как на работе покажусь.
— Бывает!
Директор ресторана кивнул.
— Сигареты есть у тебя? — Он похлопал себя по пустым карманам.
— «Ява».
— Черт с ним!
Он закурил. Помолчал.
— Только с женой неудобно получилось. И с Наташей… — Наташа была его любовницей. — Мы на пару дней с одним приятелем из Гастрономторга и двумя девчонками рванули на Пицунду. Жена и Наташа, конечно, не знали. А Омельчук рассказал. Чтобы настроить их обеих против меня… Где же мужская солидарность?
Игумнов отделался безликой формулой:
— Все бывает.
— Не пойму, как Омельчуку–то стало известно… — Директор ресторана пребывал в растерянности. — Я на приятеля грешил. В Гастрономторге, там все они болтуны. А вышло наоборот. Он–то как раз молчал. Я признался — тогда Омельчук приказал его привести: «Прекрати и нас мучить, и себя! Рассказывай!» Я тоже говорю: «Оскар, они все знают!» А он: «Ты и признавайся! А меня с тобой не было!»
Гийо хотел развить тему, но Картузов из дверей уже манил его:
— Такси у подъезда.
— Ну, пока, начальник! — Гийо простился.
— Пока.
Игумнов по инерции несколько секунд думал еще о Гийо и его деле. Рисунок чужой оперативной манеры был ясен, словно Игумнов водил мокрыми пальцами по переводной картинке.
«Оскар из Гастрономторга и дал информацию. Но не нам! Кому–то повыше… А Омельчук только упрятал концы назад, в пряжу…»
Взгляд его упал на коробку под подоконником. Вид обворованного тайника направил мысли в прежнее русло.
«КГБ. Комитетчики знали про автоматчика. Возможно, даже следили за ним. Остроконь после волгоградского поезда никуда не поехал, стоял в полуэтаже, недалеко от служебного хода ресторана…»
Как профессионал, Игумнов всюду замечал неупрятанные концы чужой штопки.
«Майор Козлов был рядом с отделом незадолго до освобождения директора ресторана. Не пришел же он так просто, чтобы полюбоваться! Значит, что–то готовил. Итак, Комитет госбезопасности… А, кроме того, некто из Гастрономторга, связанный с рестораном…»
Это были их дела. Игумнова они не касались.
«Комитет заинтересовался проворовавшимися руководителями торговли…»
Он достал с полки телефонный справочник, нашел номер.
«Надо встретиться с Козловым. Черт возьми! Пусть он отвалит от меня. Я еще не коррумпирован. Качан тоже… Но какие у меня доказательства? Остроконь? Что я знаю о нем?»
— Игумнов, — позвонил дежурный. — У нас труп! В Нижних Котлах. Молодая женщина. Голая. Удавлена бюстгальтером. Управление уже выехало. Город тоже. Сейчас Картузов выезжает…
7
Врач–невропатолог, гулявший с собакой и первым обнаруживший труп, начинал объяснения одним и тем же:
— Я его зову: Тяпа, Тяпа!.. Он не подходит. Такая манера, на улице он весьма самостоятелен… Стоит и стоит у самых рельсов.
У невропатолога были большие, в тяжелой оправе очки, которые все сползали с плоского, украшенного горбинкой носа.
— Никого не видели рядом с трупом?
Он объяснил:
— Я не смотрю обычно. А сегодня мне еще в ночь на дежурство…
— «Не смотрю обычно…» — передразнил Омельчук.
Мысленно он находился в деле Гийо. Вокруг плелись интриги — Омельчук это чувствовал; но, поставив на высокое начальство, он до некоторой степени себя обезопасил.
«Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут…»
— Вчера вы тоже тут гуляли?
— Тоже. Но Тяпа вчера вел себя хорошо, все время крутился вокруг меня. Когда большие собаки выходят, он обычно не убегает…
Интеллигентный старик не мог понять раздражения, которое его объяснения вызывают у всех этих оперативных уполномоченных и следователей. Доктор полагал, что он и Тяпа сильно облегчили им жизнь, разыскав страшную находку там, где ее не скоро бы заметили.
Толпа по обе стороны откоса росла. Было уже поздно, но люди все подходили. Оперативно–следственные группы были словно на сцене. На газеты, расстеленные следователем прокуратуры у кювета, внизу, сносили обнаруженные окурки, битое бутылочное стекло.
Труп перенесли в машину. Вокруг нее тоже толпились люди.
Игумнов видел убитую на месте обнаружения — спутанная шелковым бюстгальтером шея, вывалившийся язык. Кровоподтеки на маленькой полной груди.
Одежды не оказалось ни под трупом, ни в кювете. Только ношеная легкая туфля со стершимся фабричным знаком. Один из оперативников принес зацепившуюся за куст ярко–фиолетовую ленту.
— Бант. Наверное, ее?
Было ясно: труп привезен. Потерпевшая убита в другом месте. Дело отойдет к территориальной милиции.
Ждали высокое начальство района и транспортников, чтоб разрешить все полюбовно.
«Неужели и трупы остальных женщин — и Зубрун, и Старковой, и Мылиной —
