Переговоры как искусство. Профессиональные секреты звездного адвоката - Добровинский Александр

— А если нас не устроит аренда? Или вы не захотите вообще ее с нами подписывать, тогда что? — спросил я, чтобы что-нибудь сказать в преддверии настоящего ответа.

— Александр Андреевич, дорогой! У нас в Грузии есть одно слово — чести. По старинному обычаю из уса волосок выдергивали, и это была гарантия. Так пойдет?

Березовский и Блинов рассмеялись.

— Вы что, нам не верите? — спросил Борис Абрамович. Мне кажется, ему самому было смешно это говорить.

— Мне кажется, такой вариант неправильный, уважаемые господа. Давайте сделаем по-другому. Вы как акционеры имеете право приходить на годовые или другие собрания и там голосовать по повестке дня. А также ждать дивидендов — когда они будут. И больше ничего. Никаких разделений на журнал и недвижимость не будет.

— Ксюха! — Березовский неожиданно перешел на «ты». — Твой адвокат много себе позволяет. Останови его, или будет хуже. Я же сказал и больше не повторю: здание надо отдать мне. Это понятно?

— Мне кажется, мы теряем время, уважаемые господа. Я дам вам знать, когда надо будет прийти за дивидендами.

Я поднялся и помог Ксении встать с кресла. «До свидания» нам никто не сказал.

Прошло месяца два. Мне было неспокойно за Ксению, но никаких признаков жизни от сорокапроцентных акционеров не поступало.

Это было затишье перед бурей.

Теплым майским вечером, а точнее, 26 мая (хорошо помню, потому что это день рождения моей мамы) в офисе раздался звонок:

— Александр Андреевич! У нас маски-шоу! Наш домик захватывают. Что нам делать? — Ксения была в отчаянии.

— Забаррикадируйтесь! Никого не пускать внутрь! Я еду. Дождитесь меня, я что-нибудь придумаю. Только не открывайте дверь никому! Понятно? Не волнуйтесь, и не через такое пробирались.

Схватив пачку денег (они всегда могут пригодиться в сложных ситуациях), я спустился вниз, и мы помчались в «Домовой». Однако по дороге надо было сделать массу важных звонков. Если моя идея сработает, может, все и обойдется.

Теперь следует рассказать о том, как выглядел тот самый купеческий особнячок начала XIX века на Ордынке.

Отдельно стоящее двухэтажное здание, где первый этаж полуподвальный, а второй — так называемый бельэтаж. Таким образом, от уровня земли (тротуара) до подоконника бельэтажа было не более ста двадцати — ста тридцати сантиметров.

В издательстве журнала «Домовой» работали практически одни женщины. Человек шестнадцать-восемнадцать.

Всеми этими обстоятельствами надо было воспользоваться.

От моего офиса до Ордынки ехать не более получаса. Этого времени должно было хватить на все.

Все сотрудники и коллеги моего офиса обзванивали ведущие российские и зарубежные новостные агентства: «В настоящий момент идет захват ордами ненасытного Березовского издательства журнала „Домовой“ — последний оплот когда-то свободного „Коммерсанта“, не подчинившийся всесильному олигарху. Приезжайте с камерами — такого вы еще не видели. Вполне очевидно, будут жертвы».

Мои наставления редакции были следующие: всех девушек, весь женский персонал надо выстроить в больших окнах второго этажа. Окна, естественно, открыть. Пусть становятся по две или по три на каждое, в зависимости от комплекции и того, как уместятся. Стоят и ждут. По моей команде — я подниму обе руки вверх — женщины должны начинать истерически орать и делать вид, что сейчас выпрыгнут из окон. Действуйте!

Около крыльца старинного особняка совещались носители масок в камуфляже. По разговорам было понятно, что они ждут приказа идти на штурм девичьего царства. На подоконниках топтался весь состав женского населения редакции. Некоторые были без туфель (видно, действительно думали, что будут прыгать, и не хотели сломать каблуки), другие нервно курили.

Довольно быстро около дома собралось около двадцати камер. И полсотни журналистов.

Я начал обход всех операторов с одной и той же просьбой: «Вот вам каждому по двести долларов, вы будете снимать девушек в окнах, но не ниже подоконников. У зрителей должно создаться впечатление, что это очень высоко и они сейчас от страха прыгнут. Журналисты, комментирующие происходящее, тоже должны говорить, что девушки выпрыгивают из окон, потому что боятся быть избитыми и изнасилованными непонятными людьми в камуфляже, нанятыми Березовским, для которого закон не писан. Что-то в этом духе. В общем, всю правду».

Через короткое время новости были забиты происходящим на Ордынке. А еще через двадцать минут позвонил Березовский:

— Александр Андреевич, мы можем встретиться через час? Предлагаю поужинать вместе. Ресторан «Марио».

— Отзовите своих ребят, и я приеду.

— Сейчас Толя Блинов все сделает. Пять минут. Жду вас в «Марио».

Не через пять, но через восемь-десять минут маски свернули свои пожитки, сели в автобус и навсегда исчезли из жизни журнала «Домовой», да и из жизни Ксении Махненко тоже.

А еще часа через полтора я с удивлением слушал пулеметную речь Бориса Абрамовича. Его слова обгоняли его собственные мысли. Это было почему-то очень забавно, особенно в самом модном ресторане Москвы того времени. Березовский не очень понимал, почему мне так весело, похоже, он считал, что я упиваюсь победой, и, будучи игроком, считал, что это нормальная реакция. Но я никогда не был игроком. У игрока есть возможность выиграть и есть возможность проиграть. А у меня такого выбора нет. Проиграть я не имею права.

— Вы хотите рыбу или мясо?

— Рыбу.

Я даже не подозревал, что Березовский хочет произвести на меня впечатление едой.

— Марио, — обратился Березовский к шеф-повару ресторана. — Приготовь всю рыбу, которая есть в меню, для господина Добровинского. Может быть, ему что-то понравится.

И, обращаясь ко мне, сказал:

— Сильный ход с камерами. Мне понравилось. Но мне кажется, вы не должны размениваться на такую мелочь, как этот журнал. Хотите работать на меня?

— Борис Абрамович, давайте сначала решим проблему, которая у нас есть. А уже потом перейдем к другим вещам.

Олигарх позвал своего юриста. Мы в двух словах обсудили сделку по выкупу 40 % акций, принадлежащих «Коммерсанту». Березовский быстро согласился на мое предложение и совершенно не торговался. Для него это был пройденный этап. Он проиграл и пошел дальше.

Что же касается меня, то, по договоренности с Ксенией Махненко, я стал владельцем пакета акций когда-то принадлежавшего ей «Ъ».

Мы долго были совладельцами компании, которой принадлежал и дом, и журнал. Потом продали журнал издательству Родионова, которое продержало «Домового» еще года три и по каким-то только им ведомым причинам его закрыло.

Затем Ксения Махненко решила продать и дом. Я был миноритарным акционером и не хотел противоречить. В конце концов, это было ее детище.

С Анатолием Блиновым мы еще долго общались и иногда видимся до сих пор. После отъезда Березовского жизнь юриста не была такой же вольготной, как раньше.

Борис Абрамович долго зазывал меня в политику. Но я и политика — вещи несовместимые. В итоге мы просто остались в нормальных отношениях. Правда, в одном из интервью олигарх как-то сказал, что его в жизни обвели вокруг пальца всего два человека, один из них Александр Добровинский. И то, что Березовский поставил меня на один уровень со вторым человеком, и само это признание до сих пор в нашей семье считается высшим комплиментом папе.

На память об этих событиях осталась обложка журнала с моим портретом и надписью «Храброе сердце адвоката Добровинского».

Встать против всесильного олигарха действительно должно было быть страшно. Но если адвокату страшно и он чего-то боится — надо уходить из профессии.

То, что произошло с Борисом Абрамовичем в Англии, известно всем. В том печально знаменитом доме сейчас расположен хороший аукционный дом. Иногда я заезжаю туда посмотреть на предлагаемые предметы, и каждый раз картина того майского вечера встает у меня перед глазами.

«Sic transit gloria mundi». Латынь. «Так проходит мирская слава».