Дневник Габриеля - Скотт Фрост

Через несколько минут после нашего возвращения в Пасадену, офицеры полиции Лос-Анджелеса взялись за жилище Филиппа. Но вскоре их сменят ребята из ФБР. Тайное стало явным. Под моим присмотром Филипп будет находиться недолго. Все силы уголовной полиции наступали на Пасадену как армия захватчиков. Террор развязан.

Филипп докурил очередную сигарету и затушил ее в практически полной пепельнице в комнате для допросов. Я протянула ему пачку, и он вытащил еще одну сигарету, попытался закурить, но руки дрожали так сильно, что ему не удавалось зажечь спичку и мне пришлось ему помочь. Он сделал глубокую затяжку, на несколько минут задержал дым в легких и закрыл глаза от удовольствия. Бедняга просидел в своей комнате с бомбой на коленях и детектором движений, трясущимся при каждом проезжающем грузовике, больше десяти часов.

— Мы принесем вам поесть, — сказала я.

Он улыбнулся каким-то своим мыслям.

— Мама хотела, чтобы я выучился на доктора, но я любил рок-музыку.

— Расскажите мне об этом человеке.

Он еще раз затянулся.

— Если я расскажу вам, то я труп.

— Нет, вы будете под защитой.

Он улыбнулся и покачал головой, словно все вокруг него было лишь спектаклем театра абсурда.

— Вы так всем говорите, кто прошел через то же, что и я?

— Я никогда не встречала человека, который прошел бы через то, через что пришлось пройти вам.

Филипп откинул голову и сделал вдох. А потом заговорил, шепотом, словно его мучитель слышал каждое слово.

— Я познакомился с ним в баре. Он сказал, что его зовут Габриель. Мы разговорились. Он сказал, что несколько лет прожил в Европе и только что вернулся.

— Он американец?

— Да. Еще сказал, что он актер.

— И вы предложили ему пожить у вас.

Филипп кивнул.

— Я не гей… просто мне одиноко. А он казался таким… Как я ошибался!

— Опишите его.

— Высокий, выше ста восьмидесяти пяти, темные волосы, крепкое телосложение. А еще у него такие глаза, светлые глаза… возникает ощущение, что он смотрит сквозь вас, как будто вы пустое место.

— А когда он приехал из Европы?

— Пять дней назад.

— Вы знаете, из какой страны он вернулся или где пересекал границу?

— Нет.

Филипп снова поднес сигарету ко рту, но рука так сильно дрожала, что он положил сигарету на стол.

— Вы должны его найти.

— А он звонил куда-нибудь?

Филипп покачал головой.

— А вы знаете, с кем он виделся, куда ходил?

— До вчерашнего дня он ночевал у меня только однажды, в тот первый вечер. Просто хранил у меня свои вещи. Сказал, что съедет, как только найдет то, что ищет.

— А что произошло вчера?

— Он попросился поехать со мной развозить газеты.

Филипп снова сделал нервную затяжку, потом повесил голову и выпустил колечко дыма на свои колени.

— Вот тут-то все и началось. Он вытащил револьвер и…

Он покачал головой, из уголка глаза выкатилась слеза и капнула на пол.

— И что потом?

— Приставил к моей голове и нажал курок.

Во взгляде Филиппа теперь светился стыд.

Он зашептал:

— Он смеялся надо мной, сказал, что барабан пуст. А потом зарядил один патрон и снова приставил к моей голове… и снова нажал курок, и еще раз, и еще…

Филипп вздрогнул, словно все еще вспоминал щелчок от удара курка. Он спрятал лицо в ладонях.

— Я чувствовал себя как животное, умоляющее не отнимать жизнь. Я бы сделал все, что угодно.

Он поднял глаза и устало выдохнул.

— А когда вы доставляли газеты, то почему выскочили перед моей машиной, а потом притормозили напротив моего дома?

— Он велел мне ждать, пока я не увижу вашу машину, а потом я должен был выехать так, чтобы вы увидели меня в лицо. Я сам не знаю зачем. Я просто сделал то, что он велел.

— А он знал, где я живу?

— Думаю, да.

— Но он не объяснил, зачем я ему, не говорил ли о моей дочери?

— Нет, он ничего мне не объяснил.

— А что случилось после того, как вы уехали от моего дома?

— Он завязал мне глаза, заклеил рот и связал руки. А потом поднес что-то к моему носу и заставил вдохнуть.

— И вы отключились?

Филипп кивнул.

— Думаю, я пролежал в машине долгое время, а потом он затащил меня обратно в квартиру.

— А он не упоминал имена Брим, Суини или Финли?

— Нет.

— А имя Лэйси?

Филипп покачал головой. Я достала из бумажника дочкину фотографию и протянула ему.

— Вы когда-нибудь ее видели?

Он долго-долго рассматривал снимок и уже начал передавать его мне обратно…

— Подождите.

Мое сердце замерло, пока он снова пристально всматривался в снимок.

— По телевизору, на конкурсе красоты. Это она?

Я взяла фотографию и сунула ее обратно в бумажник. Здесь больше ловить нечего.

— Сейчас придет художник, чтобы составить портрет Габриеля. Скажите ему все, что можете, и как можно более подробно, насколько вспомните.

Я встала со стула и пошла к двери.

— Это ваша дочь? — спросил Филипп мне вслед.

Я остановилась и обернулась. Его присутствие практически не чувствовалось в комнате. Да, неправильно, когда человек рождается, чтобы в итоге сидеть обвешанным динамитом, как елка игрушками. После этого жизнь кардинально меняется. И все его грезы о рок-н-ролле, которые он привез с собой через половину земного шара, превратились теперь в слабые воспоминания. У этого человека отняли все, кроме его собственной тени, хотя даже она едва различима. У него были ввалившиеся уставшие глаза, как у привидения.

— Да, — ответила я.

— Он похитил ее?

— Может, и не он, но кто-то похитил.

— Она у вас очень хорошенькая. Мне жаль.

— Если вы вспомните еще что-то, о чем я не спрашивала, куда он ходил, что говорил, все, что угодно, даже мелочи.

Филипп кивнул:

— Он сказал, что скоро все о нем узнают и… будут его бояться.

Я вышла из комнаты для допросов, прислонилась к двери и закрыла глаза на несколько секунд. Когда я их открыла, передо мной стоял Гаррисон.

— Ты все слышал?

Он кивнул.

— Габриель.

— Или он думает, то архангел Божий, выполняющий работу Господа, или же выбрал себе псевдоним по названию гор Сан-Габриел.

— Возможно, тут что-то еще.

— Что?

— На иврите Гавриил значит «крепость Божья», — сказал Гаррисон.

Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом отвел взгляд, словно извиняясь за свои слова. Я оглядела участок. За каждым столом сидел детектив или офицер полиции и разговаривал по телефону. Гул отдельных голосов перемешивался, казалось, что этот гомон высасывает весь кислород из помещения.

— Пришли художника, — попросила я.

— Он скоро будет.

— А что у нас еще есть?

— Мы проверили одежду, оставленную в квартире, она принадлежит человеку выше ста восьмидесяти пяти сантиметров. На пять или даже семь сантиметров выше Филиппа. Никаких документов нет, как он и сказал, все унесено. Мы объявили в розыск его автомобиль.

— Отпечатки?

— Только частичные, на коробках с одеждой. Но это пока что, осмотр места преступления все еще продолжается. Бомба тоже никаких зацепок не дает. Взрывчатое вещество промышленное, ничего экзотического, отследить практически невозможно. Всю электронику можно купить в обычном хозяйственном магазине. Преступник очень осторожен.

— То есть опять ничего.

— Ну, имя и описание — это уже что-то.

Я покачала головой.

Неважно. Данных на него нигде не будет. Ни фотографий, ни отпечатков пальцев, ни документов из школы, где он учился. И какие бы безумные планы ни вынашивал Габриель, по каким бы то ни было причинам, будь то извращенная вера или политический фанатизм, они покрыты завесой тайны так же, как и его личность.

Я направилась к себе в кабинет, но Гаррисон за мной не пошел, и я встала как вкопанная. Случилось что-то еще. Я почувствовала это так же, как чувствуешь приближение шторма, и похолодела.

— Что?!

Он поморщился.

— Поступил звонок на ваш домашний номер, — сказал Гаррисон.

Внезапно я снова очутилась в коридоре дома Финли, и на меня стремительно летела дверь.

— И? — спросила я одними губами.

— Похитители выдвинули свои требования в обмен на освобождение Лэйси.

Мои колени подкосились. Тяжеленная дверь снова ударила меня по лицу.

10

Голос на пленке был лишен эмоций. Таким тоном можно было бы зачитывать список покупок — не забудьте купить молоко, хлеб, овсяные хлопья, кока-колу, салат латук, — а не требовать выкуп в обмен на мою дочь.

— У нас Лэйси Делилло. У нее маленькая родинка сзади на шее и ее еще одна на лодыжке. Мы хотим получить два миллиона долларов, или вы никогда ее больше не увидите.

Вот так. Я прослушала запись раз десять, и с каждым разом моя девочка ускользала все дальше и дальше.