Мир Родины - Гарри Гаррисон

Дверь, к которой они подошли, была заперта, но у человека был ключ. Они вошли за ним в единственную теплую, ярко освещенную комнату, в которой пахло смертью.

– Ну как, не слишком привлекательно она выглядит? – сказал человек, указывая на женщину в постели.

Она была бледна, как пергамент, и кожа казалась светлее, чем грязные простыни на кровати. Одна похожая на клешню рука держала под подбородком скомканный край простыни, и бессознательное ее дыхание было медленным и хриплым.

– Можете говорить, если хотите, – сказал Фрайер. – Здесь все друзья.

– Она больна? – спросил Ян.

– Смертельно больна, ваша честь, – сказал беззубый. – Доктор осмотрел ее еще осенью, дал немного лекарств, вот и все.

– Ее надо в больницу.

– Больница только для умирающих в нужде.

– Тогда доктора.

– Не может к нему отправиться. А он не придет, если нет денег.

– Но должна же быть фонды для помощи нашим людям.

– Есть, – сказал Фрайер, – и их вполне достаточно, если на то пошло. Но мы не решаемся. Если Службе Безопасности напомнить о ней, там пожелают узнать, откуда она, нищенка, добывала те крохи, на которые существовала, кто ее друзья и тому подобное. Вреда будет больше, чем пользы.

– Выходит, ей остается только умереть?

– Все мы умрем рано и поздно. Раньше, если в нужде. Пойдемте отсюда.

Они не попрощались с беззубым, который подвинул кресло и уселся рядом с кроватью. Ян оглядел коробку комнаты, ветхую мебель, санитарную арматуру на стене, еле прикрытую ободранной ширмой. Тюремный подвал выглядел бы лучше.

– Скоро он вернется к нам, – сказал Фрайер. – Хочет немного побыть с матерью!

– Эта женщина – его мать?

– Ну да. С кем не бывает...

Они спустились в подвал, в общественную столовую. Похоже, частная кухня была для бедняков роскошью. Люди всех возрастов сидели за грубыми столами и ели или толпились в очереди к окутанному паром прилавку.

– Брось в автомат, когда будешь брать поднос, – сказал Фрайер, вручая Яну красный пластиковый жетон.

Автомат не отпустил поднос, пока не провалился жетон. Ян засеменил вслед за Фрайером, приняв на себя удар полного до краев котла, который тащил потный поваренок. Дальше громоздилась огромная куча ломтей черного хлеба, и он взял один кусок. Это был обед. Они сели за столик, на котором не было приспособлений с приправами.

– Как я должен есть это? – спросил Ян, с сомнением глядя в миску.

– Ложкой, которую нужно всегда носить с собой – но я захватил две, зная, что тебе это в новинку.

Это была чечевичная похлебка, с плавающими с ней кусочками овощей. На вкус неплохая, совершенно лишенная запахов. Еще там были какие-то куски, внешне напоминавшие мясо – но на вкус не имевшие с ним ничего общего.

– Если хочешь, можешь взять соли из моего кармана, – предложил Фрайер.

– Нет, спасибо. Не думаю, что от этого будет какая-нибудь польза, – он стал есть хлеб, хотя и черствый, но с отчетливым ореховым привкусом. – Мяса в этой пище нет?

– Нет. Бедные вообще его не едят. Вместо него здесь соевый эрзац, по их словам, протеина в нем столько, сколько нужно. Если хочешь сполоснуть рот, вода наверху, в фонтане.

– После. И все продукты такие, как эти?

– Более или менее. Если у людей водятся деньжата, они делают покупки в магазинах. Если денег нет, то приходится ходить сюда. Жить на этом можно.

– Я догадываюсь, что можно. Но не могу на это смотреть, как на ежедневную пищу, – он промолчал, когда вошел человек, приблизился, неуклюже ступая, и сел за их столик.

– Нелады, Фрайер, – сказал он, глядя при этом на Яна. Они встали и пошли в угол поговорить.

Ян съел еще ложку, затем отодвинул миску. Всю жизнь есть такое! Девять из десяти рабочих живут в нужде. Не говоря уж об их женах и детях. И это окружало его всю жизнь – и он даже не подозревал об этом. Он прожил всю жизнь на айсберге, не зная о том, что девять десятых айсберга находится под водой.

– Мы возвращаемся к машине, кореш, – сказал Фрайер. – Что-то случилось.

– Из-за меня?

– Не знаю. Нам лишь передали, что надо убираться отсюда как можно быстрее. Что именно – не знаю, знаю только, что возможны неприятности. И немалые.

Они быстро пошли. Не бегом, это могло привлечь внимание, но солидно, целенаправленно зашагали по хрустящему снегу. Ян мельком заметил освещенные витрины магазинов, дисплеи, укрытые за замерзшими стеклами. Он подумал о том, что там продается, и понял, что они были столь же чужды для его опыта, как и лавки на рынке, который он посетил на берегу Красного моря.

У дальней стене гаража Ян достал фонарь, давая возможность Фрайеру выбрать в его тусклом свете нужный ключ. Они зашли под навес и затем забрался в гараж.

– Да будь я проклят! – сказал Фрайер, обшаривая лучом фонарика пустой пол. – Моя машина исчезла!

Гораздо более яркий луч ударил им в глаза, и кто-то сказал:

– Стойте на месте и не двигайтесь! И следите за своими руками!

11

Ян даже не думал двигаться, он не смог бы, если бы даже захотел. Он был потрясен – сначала исчезновением машины, затем внезапным окриком. Игра окончена, он схвачен. Он стоял, загипнотизированный этой страшной мыслью.

– Назад под навес, Фрайер, – сказал вновь человек. – Тут есть кое-кто, кого ты не знаешь.

Фрайер вышел достаточно послушно, и человек с фонарем последовал за ним. Когда он уходил, Ян смог уловить очертания его фигуры.

– Что случилось?

– Ян, я должен поговорить с тобой, – сказал знакомый голос, как только закрылась дверь.

В руке Яна все еще был маленький фонарик; он поднял его и высветил из тьмы лицо Сары.

– Мы не хотели тебя пугать, – сказала она. – Но это крайний случай!

– Пугать! Ничего себе! Да у меня просто сердце остановилось!

– Извини, – сказала она, но улыбка мгновенно исчезла. – Случилось нечто очень плохое, и нам может понадобиться твоя помощь. Один из наших людей схвачен, и мы не можем позволить, чтобы его опознали. Ты слышал о лагере Слетхилл?

– Нет.

– Это трудовой лагерь в Слендерленде, на далеком севере Шотландии, в горах. Мы почти уверены, что можем вызволить вызволить его из лагеря, это достаточно просто, но не знаем, как вернуть его из тех мест. Вот почему я подумала о тебе и твоих словах о кроссе на лыжах. Может он уйти оттуда на лыжах?

– Может, если знает местность и ходит на лыжах. Ходит?

– Нет, не думаю. Но он молод и смышлен, и быстро научится. Это трудно?

– Основам научиться очень легко. И очень трудно научиться ходить на лыжах хорошо. Есть у тебя кто-нибудь, кто покажет ему, как... – внезапно он понял и направил фонарик на ее лицо снова. Глаза ее были опущены, лицо очень бледно