Крещение Киевской Руси - Аполлон Кузьмин

Для уяснения вопроса о летописных волохах важно учитывать, так сказать, хронологическую глубину памяти летописца. Глубже VI века он нигде не опускается. А поэтому и волохов, притеснявших славян, надо отыскивать в этих хронологических пределах. Ни кельтов, ни римлян, по крайней мере, как таковых, в VI веке уже не было: они были стерты волной Великого переселения, перекроившего этническую карту Европы в IV–VI веках. Почти все племена, захваченные переселением, проявили удивительную способность к рассеянию: они оказались раскиданными сравнительно небольшими группами по многим отдаленным друг от друга областям Европы и даже Северной Африки. И во всех областях, где в Средние века упоминаются волохи-влахи, в IV–VI веках обитали готы.

В свое время П. А. Лавров, анализируя происхождение рассказа о «русских письменах», заметил, что в рукописях южных славян при перечислениях народов не упоминаются готы. Автор на этом основании отождествил русское письмо с готским. Но в Житии Кирилла готы упомянуты. В названных же рукописях рядом упоминаются «руси» и «власи». И если здесь зашифрованы «готы», то не в имени «руси», а как раз в этнониме «власи».

Историк готов Иордан с некоторым пренебрежением говорит о том, что, помимо его героев, возглавляемых родом Амалов остготов, «были еще и другие готы, которые называются Малыми, хотя это огромное племя». Именно у них «был свой епископ Вульфила, который, как рассказывают, установил для них азбуку». В VI веке, когда писал Иордан, Малые готы населяли «местность вокруг Никополя, у подножия Эмимонта» (город находился на реке Росице у хребта Старая Планина). «Это многочисленное племя, — заключал Иордан, — но бедное и невоинственное, ничем не богатое, кроме стад различного скота, пастбищ и лесов». О готах, занимавшихся мирным трудом во Фракии, говорит и другой автор VI века — Прокопий Кесарийский. Немецкий автор IX века Валафрид Страбо (ум. 849) указал на сохранение готского богослужения в области Томи (ныне Кюстендил в Западной Болгарии). Армянский писатель XII века Матвей Эдесский называет саму Болгарию «страной готов», а византийский поэт второй половины этого столетия Тцецы знает готов и за Дунаем. Это примерно те же области, где обычно упоминаются «влахи», и те же сербские памятники, опуская в одних случаях имя «готов», в других называют их поселения за Дунаем и какую-то часть болгар именуют «гофинами».

Внимание Иордана привлекали только воинственные готы Теодориха, занимавшие Паннонию, откуда, по летописи, вынуждены были уйти славяне. И с Теодорихом в Италию ушли не все готы: поселения их в Паннонии археологически прослеживаются до IX века. Долго жила память о готах и в Италии. В этой связи интересны названия двух областей на юге средневековой Швейцарии: Велын и Валлис.

В VI веке путями готов проходят лангобарды — племя, также неизвестное славянам ни под этим немецким именем (длиннобородые), ни под их собственным (винулы). В римской традиции на лангобардов перешло имя готов, главным образом, видимо, по причине их одинаковой — арианской — религиозной принадлежности. Не исключено, что у славян также эти два племени слились в имени «волохи», тем более что лангобарды, похоже, впитали в себя остатки готов, по крайней мере, в Северной Италии. Здесь государство лангобардов сохраняется почти до конца VIII века, то есть до времени, когда христианство среди дунайских славян распространилось достаточно широко. Сами лангобардские короли еще в VII веке переходят в католичество. Но общины — фары, конечно, держались за старые верования, более соответствовавшие общинному началу, да и короли не стремились к искоренению ереси — религии предков.

Третьей разновидностью христианства у славян, следовательно, может быть тот его вариант, который сохранялся в Северной Италии и кое-где на Балканах и в Подунавье у потомков готов и лангобардов. В «Написании о правой вере», приписываемой самому Кириллу, прямо сказано, что солунским братьям пришлось столкнуться с «арианским неистовством», «савелианским неистовством», с «тщеглашениями» о втором лице Троицы. Правда, принадлежность «Написания» Кириллу сейчас оспаривается. А. Юрченко указал на его источник: «Большой Апологет» византийского патриарха Никифора I Исповедника (ок. 758–828). В греческом тексте упомянуто и «арианское» и «савелианское» «неистовство». Но все это не исключает вероятности того, что перевод сделал именно Кирилл или кто-то из его спутников, потому что в нем была потребность. Во всяком случае, и Никифор фиксирует наличие арианства в пределах или у пределов Византийской империи.

Только реальными потребностями можно объяснить перевод Константином Преславским в конце IX века, по настоянию болгарского царя Симеона, поучений против ариан Афанасия Александрийского. Симеон, судя по Изборнику Симеона-Святослава (1073 г.), содержащему Символ веры иерусалимского богослова Михаила Синкелла, был вполне православным. Отказ от богослужения на греческом языке, осуществленный Преславским собором 893–894 годов, не предполагал пересмотра самой византийской ортодоксии. Но богослужение на славянском языке могли вести люди, тоже соответственно подготовленные. А таковые в это время прибыли в Болгарию из Моравии. Это были именно ученики Кирилла и Мефодия, правда, останавливавшиеся больше в Охриде, где возникает особое архиепископство. Примечательно, что сразу же выявляются определенные различия между Преславом и Охридом. Различие сказалось даже на использовании разных алфавитов: кириллицы в Восточной Болгарии и глаголицы в Охридском архиепископстве. Очевидно, болгарский царь пытался поставить барьер проникновению некоторых идей, привносимых последователями Кирилла и Мефодия, и необходимо полнее представить характер деятельности славянских просветителей.

Должно заметить, что хотя о миссии Кирилла и Мефодия написано до четырех тысяч работ, о специфике их вероучения известно довольно мало. Причина заключается, как и во многих других случаях, во взгляде на вопрос либо с римской, либо с константинопольской точки зрения и стремлении низвести миссию к одному из этих центров. Пожалуй, в одном только — впрочем, весьма существенном — наблюдается известное единомыслие: славянские первоучителя больше ориентировались на раннее христианство, нежели византийские патриархи или римские папы. Внешний отличительный их признак — почитание апостола Павла, наиболее последовательно отстаивавшего равноправие народов и демократические традиции. Неясно, однако, были ли эти представления результатом воспитания и личных наклонностей братьев, или же они использовали культ Павла у западных славян, поскольку с его именем связывалась апостольская проповедь на землях римского Илюрика (Иллирии, территории, примыкающей к Адриатическому морю и включавшей столь привлекательные для русского летописца области Норика и Паннонии).

Ориентация на традиции раннего христианства сама по себе не могла считаться предосудительной с католической или православной точки зрения. Но фактически она вела к столкновению и с той, и с другой. Именно это обстоятельство не учитывается в должной степени. А дело в том, что для раннего христианства неприемлема была сама иерархия, как она складывается в Риме и Константинополе. Не случайно, что, в конечном счете, ожесточенность преследований еретиков обычно следовала за покушением на иерархию.

Идея единой неразделенной церкви, культивируемая в рамках кирилло-мефодиевской традиции, предполагает к тому же широкую веротерпимость, по крайней мере, к разным течениям внутри христианства. Из посланий Павла можно было извлечь, по существу, терпимое отношение и к язычеству. Веротерпимость же неизбежно должна была повести к «прорастанию» через кирилло-мефодиевскую традицию местных представлений, поскольку Кирилл и Мефодий пришли в земли, ранее уже принявшие крещение.

Миссия Кирилла и Мефодия приходится на период резкого обострения отношений между Римом и Константинополем, когда патриарх Фотий предъявил своему коллеге папе римскому Николаю 60 претензий, в которых усматривались отступления от «правой веры». Кирилл был лично знаком с Фотием и, кажется, должен был как-то реагировать на позицию патриарха. Но тут мы сталкиваемся с любопытным фактом: византийские источники о миссии Кирилла и Мефодия вообще не упоминают. И это, очевидно, не потому, что Константинополю была безразлична деятельность своих миссионеров, а потому, что Кирилл имел собственный взгляд на христианское вероучение и явно не разделял экстремистских взглядов Фотия, в частности, взглядов элитарного характера на преимущество всего греческого перед негреческим. В деятельности Фотия слишком явно просматривались имперские амбиции чисто светского толка. Идее равенства народов такая позиция явно не отвечала. Кирилл же не просто воспринял формулу апостола Павла («нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос»), а и усилил его дополнением о необходимости всем народам иметь свое письмо, дабы каждый народ мог приобщиться к высшим ценностям мировой культуры.