Небо моей молодости - Борис Смирнов

Швейцар сидит на скамеечке, опустив голову. Уже поздно, но ему не спится.

За полночь усталость все же валит нас на кровати. Беспокойно засыпает Панас. Он что-то бормочет и часто вздрагивает. Начинаю дремать, отяжелевшие веки смыкаются. И вдруг Панас вскакивает с постели. Бледное лицо Панаса кажется окаменевшим. Мертвенный лунный свет падает в окно, роняя в комнате восковые блики. Несколько секунд Панас стоит неподвижно. Затем его пальцы судорожно сжимаются. Похоже, что он нажимает двумя руками на гашетки своих пулеметов и стреляет по невидимому противнику.

- Панас! Панас! - тихо окликаю я его. - Успокойся! Ложись и отдохни.

И он покорно ложится. На рассвете, как обычно, едем на аэродром. У меня не выходит из головы ночное происшествие с Панасом. Неужели он так устал, что уже начинает галлюцинировать? И еще одно странное обстоятельство смущает меня: верно ли я заметил, что Панас неправильно стреляет? Ясно ведь, что, когда он ночью нажимал на несуществующие гашетки, его действиями командовала привычка.

- Скажи, пожалуйста, Петр, - обращаюсь я к Бутрыму, - как ты стреляешь в бою?

- Как я стреляю? - устало пожимает плечами Бутрым. - Как обычно, большим пальцем правой руки или всей ладонью нажимаю гашетки и веду огонь короткими очередями. А почему ты вдруг спрашиваешь об этом?

- Потому, что Панас стреляет, по-моему, иначе. Он нажимает пулеметные гашетки обеими руками и, значит, бросает в этот момент сектор газа и не управляет мотором.

Панас, всю дорогу сидевший с закрытыми глазами, резко стряхивает дремоту.

- Откуда ты это знаешь? Ты что, в кабину ко мне, что ли, заглядывал во время воздушного боя?

- А разве это не так?

- Так, - тяжело признается Панас. - А откуда ты все-таки знаешь это?

- Я видел сегодня ночью, как ты стрелял во сне.

- Ночью? Когда? - Панас изумленно смотрит на меня.

- Было дело, Панас. Но не это важно. Важно то, что в самый ответственный момент боя ты бросаешь управление мотором. Рано или поздно противник поймает тебя на этом и сшибет, как желторотого птенца. Тогда будет поздно исправлять ошибку. Понял, друг?

...Низкое солнце освещало лишь верхние этажи зданий, когда через Мадрид протянулась похоронная процессия. За гробом шли летчики, авиамеханики, обслуживающий персонал аэродрома. Узнав, что хоронят русского летчика, мадридцы присоединялись к нам. Когда мы уже приближались к кладбищу, я оглянулся и не увидел конца процессии. Шли женщины в черных траурных косынках (когда они успели их надеть?), шли солдаты республиканской армии в помятых пилотках, с винтовками за плечами, шли рабочие в спецодежде, видно возвращавшиеся домой после смены, степенно, как взрослые, шагали тихие дети.

Окраина Мадрида. Над стенами кладбища недвижима темнеющая зелень деревьев. Скрипит под ногами песок широких аллей. Остро пахнет вербена. На земле стынет мягкий, сыроватый сумрак. Между двумя цветниками пунцовых роз чернеет разверстая могила. Все огромное кладбище запружено народом. Но так тихо, что слышен полусонный щебет птиц.

Бутрым произносит короткую речь:

- Прощай, Саша. Мы не смогли уберечь тебя. Прости... Это большой и тяжелый урок, и он вот где отпечатался - в сердце. Каждый из нас возьмет теперь на себя долю твоей боевой работы. И не пригнет она нам плечи. Потому что память о тебе светла. Тебя любит Мадрид, он пришел к тебе сегодня...

Чей-то одинокий вскрик вырывается из толпы. И снова тихо. И снова говорит Петр, нервно разминая рукой комок земли.

А потом мы по очереди прощаемся с Сашей. И мимо гроба проходят испанцы суровые солдаты и молчаливые дети, женщины с широко раскрытыми влажными глазами и спокойные старики. И сначала громко, а потом все тише и тише падает на гроб сухая земля.

Испанцы снимают с машины невысокий гранитный обелиск и устанавливают его. Последний солнечный луч чудом пробивается сквозь ветви деревьев, и на обелиске вспыхивают испанские слова:

"Здесь похоронен русский летчик Александр Минаев, погибший в бою с фашистами за республиканскую Испанию".

Я часто вспоминаю об этой одинокой русской могиле среди буйного цветения мадридских роз, под зеленой крышей деревьев. Я уверен, что фашисты не остановились перед тем, чтобы уничтожить всякую память о русском герое и настоящем друге испанского народа. Но я твердо знаю: настоящая Испания, "Мадрид крыш", помнит об Алехандро Минаеве.

Как-то мы сбили два "фиата" и "мессер". Состоялся допрос пленных летчиков. Они сообщили, что "Мессершмитт БФВ-109" недавно прошел заводские и государственные испытания в Германии и что в Испанию прибыла первая партия этих истребителей. Фашистское командование возлагало большие надежды на новые самолеты, уверяло, что с помощью "мессершмиттов" в ближайшие дни вся республиканская авиация будет разгромлена.

- Здесь, в Испании, лучшие летчики Германии, - отвечая на допросе, заметил немец. - Мой товарищ, которого вам удалось сбить в том же бою, где не повезло и мне, летал еще в первую мировую войну в составе группы Рихтгофена.

- Чем же вы объясняете свою неудачу? - спросили пленного.

- Мы были неправильно информированы о качестве ваших самолетов, а главное - о подготовке русских летчиков, которые сражаются в рядах республиканской авиации.

Допрос подтвердил многое, что мы уже слышали раньше. В Испанию прибыли действительно лучшие немецкие летчики. И мы хорошо понимали, что первый бой с "мессершмиттами" - далеко не последний.

С 9 июля "мессеры" все чаще и чаще стали появляться над Мадридом. В первые дни они летали совместно с "фиатами", но вскоре перешли к самостоятельным действиям отдельными группами.

После нескольких встреч в воздухе мы поняли главное - тактику противника, раскусили многие его хитроумные повадки. Потеряв за несколько дней около десятка самолетов, немцы начали проявлять большую осторожность, вступали в бой только при благоприятных условиях и заметно обособились от итальянской авиации.

Последнее обстоятельство значительно помогло нам бить тех и других по отдельности. Но противник решил подавить нас численностью. "В скором времени, - говорили пленные, - в Испанию станут прибывать самолеты из Германии и Италии не десятками, а сотнями". И этому можно было верить.

На что же мы могли рассчитывать и надеяться? Только на то, чем располагала республика. Предательски заблокированная английскими лордами и французскими "социалистами"-блюмовцами, республиканская Испания изнемогала от нехватки вооружения, военных материалов. В дни летних боев у стен Мадрида, когда весь фронт взывал: "Дайте снарядов!", "Дайте винтовок!", - заокеанские благодетели прислали в Мадрид только ящики со свиной тушенкой.

Впрочем, для полноты картины следует сказать, что в Испании были американские самолеты. Но что это были за самолеты... Горе! Они могли служить только в тылу, для перевозки грузов.