Небо моей молодости - Борис Смирнов

Мы молчим. Что ответить этому человеку? Ведь и просто и трудно ответить...

Минаев мягко кладет руку на плечо испанцу.

- Видите ли,- говорит Саша,- наши отцы оставили нам в наследство завоеванное ими неоценимое богатство. Мы интернационалисты. Мы - за свободу всех народов и против всякого рабства и угнетения.

- Вы, молодой человек, говорите загадками,- улыбается испанец.- Можно подумать, что завещанное вам богатство находится у нас, в Испании.

- Да, вы правы, - серьезно отвечает Саша. - Часть нашего богатства находится и у вас, в республиканской Испании. Это богатство - свобода человека. За нее борются республиканцы, весь испанский народ. И мы, русские, не можем стоять в стороне от этой борьбы. И независимо от того, где нам придется драться с фашистами - сегодня над Мадридом, а завтра, может быть, над своим родным городом, - мы будем с ними драться.

Саша отпивает глоток лимонной воды и внимательно смотрит на собеседника. А тот устремил взгляд куда-то в пространство и молчит. Вдруг мы замечаем на глазах у испанца слезы.

- Понимаю вас, теперь я понимаю,- волнуясь, говорит он и встает перед нами во весь рост.- Разрешите пожелать вам большого счастья. Пожелать вам жизни!

И, крепко пожав нам руки, не оборачиваясь, быстро выходит из кафе.

Маноло - живой справочник по Мадриду. Он знает тысячи людей. И мы не перестаем удивляться этой его особенности.

- Имени его я не знаю,- подумав, отвечает он.- Но знаю - это один из лучших наших музыкантов. Он сочиняет музыку к испанским песням. И еще я слышал, будто его сын недавно погиб в Астурии, сражаясь в рядах республиканцев.

Когда мы подъезжаем к Бельяс Артэс, Бутрым спрашивает Минаева:

- Ты не знаешь марки новых немецких монопланов?

- Знаю, - говорит Минаев, - "мессершмитты".

- "Мессершмитты"?

Мы еще не предполагаем, что вскоре это слово станет одним из самых зловещих.

На другой день стало ясно, почему "мессершмитты" появились над городом именно 8 июля. Все мадридские газеты вышли с крупными шапками: "Успех республиканцев в районе Брунете", "Бойцы республики наступают на Брунете".

Почти три месяца после победной Гвадалахарской операции фронт был в основном стабильным. Изо дня в день с небольшими изменениями скупые сводки сообщали: "Отмечаются разведывательные поиски обеих сторон...", "Ожесточенный артиллерийский обстрел Мадрида...".

Напряженные бои шли только в воздухе. На земле было сравнительно спокойно. На многих участках передней линии бойцы сумели даже благоустроить окопы: выстлали дно траншей каменными плитами, досками, соорудили парусиновые тенты от солнца.

Конечно, это никого не вводило в заблуждение. Было хорошо известно, что фашисты производят перегруппировку своих сил, вводят в Испанию новые, свежие части. Едва ли, укрываясь под тентом от солнца, хоть один боец думал, что все лето пройдет только в перестрелках и кратковременных атаках. Фалангисты готовили новые удары по обороне республики.

Республика предупредила эти удары, начав 5 июля Брунетскую операцию. Брунете - городок на фланге Мадридского фронта, маленький, но имеющий серьезное значение: это ключевая позиция, с которой фашисты могли начать фланговый обход Мадрида. Удар республиканцев был неожиданным. В первые же дни наступления им удалось подойти к Брунете, ворваться в город и завязать уличные бои. Фашистское командование начало спешно подтягивать к Центральному фронту резервные части. Слишком еще свежа была в памяти Гвадалахара.

День нашей большой победы явился вместе с тем днем боевого успеха и наших товарищей из батальона имени Чапаева. После первой встречи мы еще ни разу не видели комиссара батальона. Но не забыли его слов: "Помните Романильос!"

Мы точно знали, где расположены чапаевцы: перед высотами, закрывающими небольшой населенный пункт Романильос. Пролетая над передним краем, мы не раз покачивали крыльями в знак привета и видели, как солдаты в окопах потрясают в ответ винтовками.

Не встречаясь, мы стали друзьями. Нас интересовало все, что происходит под Романильосом. В сводках мы в первую очередь искали это слово. Но сводки упоминали его редко.

И вдруг утром девятого... "Штурм высот под Романильосом!" Это же чапаевцы дерутся! Снова и снова перечитываем сообщение с фронта., Под Романильосом завязалось серьезное дело - жестокие бои с применением всей имеющейся у каждой из сторон техники. Читаем: "В результате многочасового боя высоты взяты республиканцами". Чапаевцами!

- Когда это было? - спрашивает кто-то.

- Вчера! Понимаешь, вчера!

- Может быть, когда мы били "мессершмитты"?

- Может быть. Вполне может быть.

Газета переходит из рук в руки. Хочется, чтобы именно сейчас был дан сигнал на вылет и чтобы командование направило нас именно туда - в район, где, забыв о жажде, зное, об усталости, "батальон 21 нации" идет вперед по бурым кастильским высотам.

Напряжение боев нарастало и на наших высотах. Дело дошло до того, что Волощенко упал в обморок. Произошло это неожиданно. Мы поднялись, как всегда, в половине третьего утра. Единственное средство отогнать сон - это холодная вода. Поэтому, вскочив с постели, мы сразу же бежим в умывальную комнату.

Волощенко не дошел до крана, грохнулся в коридоре. Лицо побледнело, возле глаз появились синие тени. Пульс едва прощупывался. Диагноз ставить не надо. Ясно, что этот обморок - следствие крайней усталости. Значит, дело зашло далеко. Волощенко нужен отдых. А может быть, ему, на худой конец, нужно всего-навсего выспаться. Мы советуемся друг с другом и решаем оставить его на день в Бельяс Артэс, пусть отлежится.

Волощенко открывает глаза. Удивленно смотрит на нас и наконец догадывается о случившемся. Конфузится:

- Вот черт, петрушка какая.

- Ты останься сегодня в городе. Полежи, отдохни, выспись, - говорит ему Минаев.

Волощенко краснеет, сердится:

- Вы меня уж совсем за дохлятину принимаете! Встает, пошатываясь, держится рукой за стену.

- Я поеду. Ничего особенного не случилось.

Волощенко - человек упрямый и настойчивый. К тому же он заметно стыдится своей слабости.

- Мы все устали! - кричит он Бутрыму. - Я же видел, Петр, как тебя вчера механик подсаживал в машину. А мой обморок - чепуха. Пройдет!

В полдень, после второго вылета, я встречаю Волощенко. Он направляется к столовой.

- Куда? - спрашиваю его.

- Нужно, - уклончиво отвечает он.

Должно быть, спешит к девушкам-официанткам. Это его страсть - девушки. Волощенко привез в Испанию вместе с патефоном по крайней мере десятка два фотографий самых различных девиц - белокурых, миловидных и безнадежно некрасивых. Трудно сказать, кому из них он отдавал предпочтение. Сейчас он все фотографии рассматривает с одинаковым интересом. Скорее всего, ему нравились сразу все. И он нравился всем. Но только нравился...