Девушка с голодными глазами - Маша Царева

В зале не было ни одного мужчины, который мог бы теоретически меня заинтересовать. Персонажи с распродажи. Рождественский sale неприкаянных душ, рекордная 90%-ная скидка, остался самый завалящий бракованный товар. Бледнолицые сутулые клерки с прокуренными зубами. Обладатели дрябловатых животиков и обкусанных ногтей. Стареющие мачо с волосенками, лихо зачесанными на задорно поблескивающие лысины…

– Простите, нельзя ли мне сесть за ваш столик? Все остальные уже заняты, а мне так хотелось попасть на это шоу…

Заранее сдвинув брови к переносице, чтобы придать своему лицу вид как можно более угрожающий, я обернулась. Еще не хватало, чтобы один из представителей местного цирка уродов нашел пусть и временную, но пристань в моей компании. Однако увидев мужчину, который с выжидательной улыбкой топтался рядом, я осеклась. А потом даже улыбнулась. И промямлила:

– Конечно-конечно. Я одна.

– Меня зовут Вадим. Не подумайте, что я хочу вам помешать. Но надо же сообщить, на всякий случай.

Не то чтобы он был невероятно хорош собой. Но что-то в нем было – загорелое лицо с крупными чертами, высокий лоб, умные темные глаза, непослушные кудри с проседью. А еще под его белой рубашкой был цветастый шейный платок, а я всегда была неравнодушна к мужчинам, умеющим экспериментировать.

– Вера, – уже более продуманно улыбнулась я, протянув через стол ладонь для рукопожатия.

Гениальный Громович говорил, что у меня руки аристократки – с тонкими запястьями и длинными музыкальными пальцами. Он приучил меня не пренебрегать маникюром, носить массивные кольца и красиво складывать руки на столе, чтобы каждый желающий мог полюбоваться их изяществом. Вот и Вадим не остался равнодушным. Он задержал мою ладонь в своей и восхищенно присвистнул:

– Ну ничего себе! Первый раз вижу женщину с такими руками. Вы не наследница императорской семьи?

– Увы, я всего лишь безалаберная безработная девушка, – подумав, я решила расставить все точки над «и», – к тому же одинокая.

– В это трудно поверить. Угостить вас чем-нибудь? Рекомендую коктейль «Гавайский чай». Точно не знаю, что они туда кладут, но получается нечто бесподобное.

– Ого, значит, вы завсегдатай? – заинтересовалась я.

– Да нет, не то чтобы, – замялся он, – но вы правы, мне приходилось бывать здесь и раньше… Кстати, а какая нелегкая занесла сюда вас?

Я пожала плечами и отвернулась к сцене, на которой суетились осветители. Не хотелось, чтобы он заметил в моих глазах одиночество, доведенное до состояния паники. И возведенное в квадрат недовольство собой.

– Скука. Захотелось чего-нибудь новенького. Новых впечатлений.

– О, здесь вы их получите, – рассмеялся Вадим, – тем более сегодня солирует Антуанетта.

– Антуанетта? – удивленно переспросила я. – Кто это?

– Солистка балета «Рубенс», – снисходительно объяснил он, – весит килограммов триста, не меньше. А танцует лучше Волочковой.

– Ну ничего себе! – ахнула я. – Надеюсь, это не настоящее ее имя? Если бы меня назвали Антуанеттой, я бы тоже отъелась до трехсот килограммов.

Он некоторое время оценивающе меня разглядывал и только потом позволил себе рассмеяться. Смех получился натянутый, и я тотчас же пожалела о вырвавшейся глупой шутке. Черт его знает, может, эта Антуанетта любовь всей его жизни. Или, что еще хуже, родная мать.

– А вы забавная, Вера. – На этих словах я вдруг почувствовала, как мое колено обдал жар его ладони. Его рука действовала уверенно, словно ей было не привыкать хозяйничать под чужими юбками.

Я не успела никак отреагировать, кажется, мелькнула мысль, а не послать ли все к черту и не позволить ли себе примитивное плотское удовольствие, само плывущее в руки, но додумать ее до конца я не успела – в зале вдруг погас свет, и под нарастающий шквал аплодисментов на сцену выбежали «балерины».

Едва бросив на них беглый взгляд, я тотчас же забыла и о Вадиме, который все еще сжимал мое колено под столом, и обо всех прочих мужчинах на свете, и о своих наболевших комплексах – обо всем. Балет «Вива, Рубенс!» оказался зрелищем настолько впечатляющим, что любой бы на моем месте лишился дара речи. Нет, я подозревала, что мне будут показывать не искусство классического танца, я знала, что балерины будут, мягко говоря, в теле, мне даже приходилось видеть подобные зрелища по TV… Но я и представить себе не могла, что женщины с такими габаритами вообще способны передвигаться – не то чтобы танцевать. Они были… огромные. Рядом с любой из них Лучано Паваротти показался бы анорексиком. Даже громкая музыка не могла заглушить топот, с которым они «порхали» над сценой. Их дрябловатые складчатые жиры были затянуты в какие-то нелепые клоунски-яркие костюмы. Лица раскраснелись, по толстым маскам грима текли просто-таки ниагарские водопады пота. Все они улыбались, демонстрируя два ряда безупречного унитазно-белого фарфора, но не надо было оканчивать гарвардский факультет психологии, чтобы понять, что на самом деле дамам не до смеха.

– Да они вот-вот помрут! – вырвалось у меня. – Неужели никто не замечает? Это же гипертоники, у любой из них может случиться приступ прямо на сцене!

Вадим повернул ко мне голову, но по его рассеянному: «Что случилось?» – я поняла, что он меня не слушает.

Барабанная дробь, под которую толстухи бодро трясли килограммами, закончилась. Ряды вспотевших «балерин» расступились, и на сцену выплыла солистка – та самая Антуанетта, которой восхищался (надеюсь, он шутил) Вадим. По залу пронесся рокот изумленного восхищения. В моем горле словно комок сухой ваты застрял. Я вдруг поняла, что не имела никакого морального права сюда приходить. Это все равно что прийти на шоу цирковых уродцев, чтобы посмеяться над бородатой женщиной, танцующими лилипутами и трехногим мальчиком.

Антуанетта имела такие габариты, что еле-еле могла передвигаться самостоятельно. Какие там танцы – в отличие от своих товарок она не могла исполнить и простейших движений. На ее руки, бедра, щиколотки наросло столько жира, что она была похожа на обжитый грибами-паразитами древесный ствол. У нее было как минимум восемь нависающих друг над другом подбородков, ее грудь доставала до резинки на юбке, черты ее некогда миловидного лица были погребены под таким слоем жира, что казалось, ее надули изнутри, как латексную куклу из секс-шопа.

Наряжена она была так же нелепо, как и остальные танцовщицы – блуза в рюшках, смело обнажающая декольте, коротенькая плиссированная юбка, какой-то дурацкий бант в пережженных перекисью волосах. Каждый шаг давался ей с огромным трудом. Видимо, в обычной жизни ее возили на инвалидной коляске. Антуанетта ступала неуверенно, словно под ее ногами был не крепкий пол сцены, а склизкое бревно. По команде дирижера оркестр заиграл что-то латиноамериканское. Отдышавшись, Антуанетта принялась как попало переступать ногами под музыку – это больше напоминало не танец, а разминку борца сумо.