Химера - Александр Варго

Леонидыч с шумным выдохом поднялся из-за стола.

– Пора нам, дед. Спасибо за угощение. Бутылку себе оставь, не пропадет, думаю. Пошли, Димка.

Захмелевший Митя не сразу услышал Леонидыча. Перед глазами ожили картинки из далекого детства…

Отец учил его плавать с пяти лет. Это было на Яхоти, где стоял дом матери отца, бабушки Вари – тихой старушки, которая потеряла мужа на войне, вырастила двух сыновей и дочь Ангелину. Пляж на реке отсутствовал; его заменяла глинистая рытвина в крутом, поросшем травой склоне. Рытвину называли «купалкой». Заходить в воду там было очень неудобно: илистое дно резко уходило вниз. Для детского плавания вариант не самый подходящий. Но Митя помнил, что учился именно там.

Из тех уроков в голове сохранилось только два образа. Первый: солнце было жарким, а вода ледяной. Второй: отец был большим, как великан; он поддерживал сына под живот, веля грести, не паниковать и не бояться. Но Митя этого не понимал, рвался из рук, едва отец подводил его к глубине, и думал, что никогда не научится этому сложному искусству взрослых. Когда он пойдет в первый класс, то все будут показывать на него пальцем и дразниться, потому что в первом классе плавать умеют все. Эти мысли заставляли его пробовать снова и снова.

Большего он не помнил, но к семи годам уже плавал с отцом по течению до скользкого маленького плота, на котором местные женщины полоскали белье. В девять он на спор переплывал реку туда и обратно, «рыбкой» нырял с берега, на минуту и больше задерживал дыхание под водой и чувствовал себя королем стихии. Отец все реже сопровождал его в походах на реку, и Митя отправлялся туда один или с друзьями, зачастую забывая спросить разрешения родителей.

Сейчас, спустя восемнадцать лет, Митя уже не помнил, что ему понадобилось в тот день на другом берегу реки. Он лишь помнил, что было солнечно, из включенного радиоприемника лился голос Валерия Сюткина, поющего о дороге в облака. На плоту две женщины полоскали белье, их деловитое «чвак-чвак!» частично заглушало звук радио. Митя плыл через реку, загребая чуть против течения, чтобы не относило в сторону. До берега, поросшего камышом, оставалось совсем немного, как вдруг под водой кто-то схватил его за ногу…

Десятилетний Митя ощутил в спине щиплющий холодок страха смерти. Хватка на ноге была несильной, но достаточной, чтобы утянуть на дно.

Под оглушительные удары сердца Митя сделал отчаянный гребок и дернул стопой. То, что ее держало внизу, на миг ослабило хватку. Он даже успел обрадоваться, но в следующее мгновение упругие пальцы сдавили щиколотку еще сильнее и, повиснув гирей, потащили вниз…

Ему живо вспомнилось, как две недели назад взрослые мальчишки мерили здесь глубину, погружаясь в воду с вытянутыми над головой руками, по которым было видно, достают ли они до дна. На этом месте один из них, самый длинный, ушел вместе с кончиками пальцев. Вынырнув, он деловито сообщил, что дна здесь нет. Помнится, Митю, сидевшего на берегу, особенно поразили эти слова. Дна нет. Словно именно там находилась бездонная расщелина…

Солнце на небе светило все так же радостно. Все так же с берега доносился Сюткин, с плота – размеренное «чвак-чвак» болтаемого в воде белья.

Митя беспомощно уходил на глубину.

Все попытки грести руками окончились ничем. Парализованный ужасом, он даже не мог открыть рот и позвать на помощь. Под конец над водой осталось только лицо.

В ту ужасную секунду Митя осознал, что сейчас уйдет под воду, а женщины будут все так же полоскать белье, солнце будет светить, жизнь в деревне и в остальном мире будет продолжаться. Только все это будет без него. Его утащит на дно чудовище, о котором никто не знает, потому что оно обитает в темной расщелине на глубине, не показываясь на глаза людям, терпеливо ожидая своего часа, когда отчаянный мальчишка поплывет над его владениями…

Это последнее, о чем он успел подумать, перед тем как мир стал зеленым, словно за бутылочным стеклом. Он открыл рот, более не в силах удерживать дыхание, и все утонуло во мраке…

Сколько времени он был мертв – Митя не помнил.

В себя он пришел на мокрой траве. Он лежал на боку. Грудь горела и вздрагивала от кашля, изо рта летели брызги, а сердитый дядька, с головы которого ручьями лилась вода, хлопал его промеж лопаток тяжелой ладонью, приговаривая: «А ну дыши, гаденыш! Заплывать куда не надо можешь, а дышать – нет?»

Митю вытащил местный рыболов. Он вовремя заметил тонущего мальчонку и прыгнул в воду, не снимая зеленых маскировочных штанов, в кармане которых лежал перочинный нож. Именно его лезвие спасло Савичеву жизнь, обрезав дешевую китайскую сеть, в которой запуталась щиколотка.

До сих пор остается загадкой, кто натянул поперек реки десятиметровую капроновую «китайку». Ни один из жителей деревни не сознался в преступлении, хотя, возможно, им не в чем было сознаваться. Купалку на изгибе, это оживленное ребячье место, в деревне хорошо знали. Ни один из местных любителей рыбалки не мог там поставить сеть и надавал бы по башке каждому, кто попробовал бы это сделать, поскольку на купалку мог отправиться его сын, внук, племянник. Подозревали дебиловатого Мишу, у которого было не все в порядке с головой, но поди докажи, что сеть поставил он. В любом случае, через два года Миша сам себя наказал, выпив вместо водки суррогат и переехав на местное кладбище. С его смертью тайна сети навсегда осталась неразгаданной.

Митя долго не мог привыкнуть к тому, что стал жертвой чьей-то безалаберности, а не речного чудовища. Он хорошо помнил упругую тяжесть, которая тянула его на глубину и казалась живой, наделенной зловещим разумом.

По ночам он просыпался в холодном поту от кошмара, в котором он тонул в холодной воде вновь и вновь. Из-за этого у него развился синдром навязчивых состояний. Стоило ему оказаться у воды, как подскакивал пульс, конечности пробирала дрожь, а горло сжималось от ужаса. Ему казалось, что в реке, в пруду, в бассейне, в канале – повсюду скрываются монстры, которые только и ждут удобного случая, чтобы схватить такого маленького и такого вкусного мальчика.

Около двух недель Митю обследовали в детской психиатрической больнице, а потом он четыре года наблюдался у детского психиатра. Ему задавали вопросы, выписывали таблетки, и к четырнадцати годам помогли избавиться от водобоязни. Наполненная ванна больше не пугала. В водоемы он заходил свободно – правда, только на мелководье и по пояс. Но мама и детский психиатр были довольны.

С тех пор прошло много лет. Митя окончил школу с красным дипломом, переехал в Москву, женился, открыл фирму, купил квартиру. Он стал взрослым и был абсолютно здоров. Но по ночам по-прежнему просыпался от кошмара, в котором нечто жуткое, бесформенное набрасывалось на него в холодной воде и тащило вниз, в темную глубину.

Митя был рад выбраться из избы деда Матвея.

Посреди двора он остановился, чтобы ополоснуть лицо из ржавой бочки. Вода привела в чувство. Он вытерся рубашкой и посмотрел на водохранилище, синеющее за листвой. Серебристая рябь, скользящий по ней парус, шум пляжа резко контрастировали с мрачным рассказом, который словно проник в эту радостную жизнь из другой реальности, первобытно-суеверной.

Легенда о фараончике произвела на Митю сильное впечатление. Еще неделю назад он с недоверием отнесся бы к истории про утонувшее войско библейского правителя и воинов, обратившихся в чудовищ. Однако загадочные события последних дней вкупе с личной психологической травмой пошатнули его убеждения, и сейчас бывший ученый уже не мог утверждать, что за теорией Дарвина и двойной спиралью ДНК не начинаются обширные мистические территории. Исчезновения девушек и легенда деда Матвея всколыхнули в нем старые фантазии об ужасном монстре, жертвой которого он едва не стал в далеком детстве.

Теперь, спустя восемнадцать лет, он узнал имя. Фараончик.

Словно холодом подуло в затылок.

Когда юного Митю выписывали из психиатрической клиники, он надеялся, что страхи и видения остались в прошлом. Он вырос, устроил жизнь, похоронив глубоко в душе ужасное воспоминание о холодной воде и чьей-то руке, хватающей его за щиколотку. И вдруг, в один момент, эти образы вернулись, сметая тщательно выстроенные ограждения из логики и рационального, на которых держалась его взрослая жизнь.

Холодная вода… песня над рекой… чмоканье белья…

…и нечем дышать!

На всем пути до места, где остался катер, они брели молча. Только когда отчалили, Леонидыч сказал:

– Гнетущее впечатление, правда?

Митя молча кивнул.

– Поверил в фараончика?

– Не знаю, – неуверенно произнес Митя. – Но под описание подходят все известные нам приметы: и среда обитания, и похищения, и даже голос.

– Получеловек-полурыба, – хмыкнул Леонидыч. – Ихтиандр. Как говорят у нас в Одессе: мама, роди меня обратно…