Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закалюжный: «Поясните, соответствуют ли действительности протокол опознания аккумулятора и протокол Ваших показаний об остановке Яшина на шоссе».
Карватко: «Я этих своих показаний не читал. Корягин мне показал фотографию, спрашивает: этот аккумулятор похож на тот, который был у Квачкова на даче? Я отвечаю, что в принципе не могу сказать, что он похож. Корягин в ответ: ручка есть, индикатор есть, вот и скажешь на опознании, что похож. Потом следователь Соцков сел в мою машину и мы поехали за аккумулятором, чтобы мне его потом опознавать . Соцков и милиционеры вынесли мне аккумулятор в коробке, и еще коробку с бутылкой из-под водки и окурками. Соцков взял коробку с бутылкой и окурками, а я потащил коробку с аккумулятором, потом он говорит: нет, мы неправильно с тобой их несем, давай поменяемся коробками. Приехали на опознание, и я видел, как еще один аккумулятор сняли с «Волги», а потом еще один принесли. Передо мной поставили три аккумулятора, и только на одном была синяя ручка, но он был изношенный, и наклеек на нем не было. Корягин ко мне подошел и говорит: «Не дури, тебе надо сказать, что аккумулятор похож, и все» . Потом мы приехали на дачу Квачкова, и когда открыли гараж, я в гараже увидел аккумулятор, который действительно похож на тот, что я видел 16-го на даче. И меня спросили: а вот этот аккумулятор похож? Я сказал — да, у него тоже есть и ручка, и наклейки. Это у следователей вызвало замешательство.
Потом меня привезли на место, где я должен был сказать, что Яшин просил здесь остановиться — справить малую нужду. Меня сопровождали сотрудник Одинцовской прокуратуры и следователь Генеральной прокуратуры. Один другому говорит: давайте измерим расстояние, и когда на спидометре отметилось 700 метров, машину остановили и мне говорят: ну, ты место узнаешь? Я смотрю — никаких следов взрыва, ничего. А они говорят: уже вечер, будем фотографировать.
Потом повезли в Жаворонки к тому дому. В квартиру я не поднимался, а по поводу обратной дороги я сказал следователю, что мы с Яшиным и Найденовым другой дорогой ехали. Я говорю: ворота зеленые вам показать? Нет, говорят, не надо».
Закалюжный: «Почему Вы не возражали в ходе допросов и следственных действий?»
Карватко: «Кому я мог сказать? Ущаповскому я все рассказал, а о том, что мне подбросили боеприпасы в дом, это Ущаповский мне сам рассказал. Он меня вызвал, дал ручку, пиши. Я говорю: мне писать, что это Корягин патроны подбросил? Нет, — говорит, — пиши, что строители или дети занесли, что это не боеприпасы, а куски железа. Потом говорит: пиши, что экстремистски настроенные люди тебе угрожают. Я писал и думал: мне бы дожить до суда!»
Першин, адвокат Квачкова: «Вы сказали, что Вам досталось от Владимира Сулеймановича. В чем это заключалось?»
Карватко: «Сам он рукоприкладством не занимался. Другие заходили в камеру, надевали пакет на голову, и я не мог дышать. Еще в Конаково меня приковали наручниками, сотрудник милиции подошел с сигаретой, сунул сигарету мне в руку и все. Ожоги у меня были на руках. И от наручников были следы: когда подвешивают человека — рвется кожа».
Першин: «А сколько раз это применяли к Вам?»
Карватко: «За сутки до приезда Ущаповского прекратили».
Прокурор тут же уцепился за последние слова Карватко: «Какое незаконное воздействие на Вас оказывалось следователем?»
Карватко: «Физически — никаких воздействий. Ничего не могу против Ущаповского сказать, он мне не угрожал».
Прокурор: «Вы заявляли Ущаповскому о незаконных методах дознания?»
Карватко: «Я давал пояснения о повреждении рук, я говорил ему обо всем, но официально ничего не заявлял».
Прокурор: «Почему Вы не сделали соответствующих записей в протоколах?»
Карватко: «Я боялся за жизнь своей семьи, за то, что мою жену могут привлечь к уголовной ответственности. Прежде чем этот протокол был написан, со мной провели работу сотрудники правоохранительных органов. Следователь видел, в каком я состоянии, но ему было все равно».
Прокурор: «После 2 апреля 2005 года Вы лишались свободы?»
Карватко: «Корягин, например, просил подъехать в Департамент по борьбе с организованной преступностью. Говорит: ну, ты как вообще? Я говорю: мы уже это обсуждали. Он говорит: ну, посиди, подумай. И я сижу в закрытом помещении — до вечера».
Неожиданно вмешивается судья Пантелеева: «Послушайте, Карватко, если я Вас сейчас приглашу в комнату свидетелей, Вы же не будете воспринимать это как изоляцию?»
Карватко: «Если меня из запертой комнаты не выпускают даже в туалет — разве это не задержание?»
Прокурор Каверин: «Вы говорили, что Вас задержали на десять административных суток по решению суда. Почему Вы судье ничего не объяснили?»
Карватко: «Меня привезли к судье, у него уже там были какие-то бумажки. Судья посмотрел и сказал: десять суток. Я спрашиваю: за что? А мне человек, который меня привел: сейчас будет пятнадцать».
Прокурор стоически изображая невинность: «Вы обжаловали решение суда?»
Карватко с возмущением: «Как я мог это сделать?!»
Прокурор издевательски: «Элементарно!»
Диалог свидетеля Карватко с прокурором Кавериным как поединок трагика с шутом. И всю развернувшуюся перед глазами зрителей сцену можно было бы записать в шедевры театральных постановок на темы суда и следствия, преступления и наказания, если бы… если бы это не было горькой действительностью нашего времени.
Прокурор: «Какие последствия для Вас имело неуверенное опознание аккумулятора?»
Карватко: «В протоколе написали, что я его опознал».
Прокурор: «Почему не заявили, что этот аккумулятор Вы ранее видели?»
Карватко: «Всю это процедуру проводил следователь Соцков, с которым мы вместе за опознаваемым аккумулятором и ездили. Этих вопросов мне никто не задавал».
Прокурор: «Почему при виде аккумулятора в гараже Вы не заявили, что видели этот аккумулятор на даче. Взяли бы и не подчинились!»
Карватко принял это за издевательство: «Конкретно попереть на Службу безопасности РАО «ЕЭС»? Первые семь дней, когда меня отпустили, меня домой только ночевать пускали. Я бо-ял-ся».
Последние слова свидетель произнес отчетливо, по слогам.
Прокурор сошел со скользкой темы бунта против следовательского беспредела: «Это Вы указали следователю в Жаворонках на квартиру?»
Карватко: «Я даже в подъезд не заходил, я только подъехал к дому. Впечатление, что следователи там уже раньше были. Они со мной ехали и остановились — знали где, и спросили — тот подъезд или нет. Они вообще много знали. Когда меня задержали, мне сразу стали задавать вопросы: ты приезжал сюда, это зафиксировано. Как будто они все знали».
Сысоев, адвокат Чубайса: «Сейчас у Вас есть основания беспокоиться за свою безопасность?»
Карватко: «У меня была цель — дожить до суда, чтобы при людях дать показания. Конечно, и сегодня есть основания для беспокойства. Мне уже не раз говорили: «Зря ты все это затеял!»
Сысоев: «Вы произнесли «конкретно попереть на Службу безопасности РАО «ЕЭС». Что это значит?»
Прокурор и представитель Чубайса Гозман нервно заерзали. Карватко удовлетворил любопытство чубайсовского юриста: «Со мной как работали? Сначала спокойно, мягко. Потом Корягин говорит: «У нас имеются неоспоримые факты, что Служба безопасности РАО приняла в этом участие. И я должен был сказать следователю, что все происходило при участии Пиночета…».
Судья успела остановить свидетеля, пока он не пустился в подробности деятельности загадочного тезки чилийского диктатора, и сама принялась задавать вопросы.
Судья: «Имели ли Вы препятствия делать замечания по протоколам Вашего допроса?»
Карватко: «Мне конкретно объясняли, что я должен сказать».
Судья капризно: «Мне это не надо. Скажите, были ли у Вас препятствия?»
Карватко раздельно, как малому ребенку: «Я протоколы даже не читал, не было такой возможности».
Судья Пантелеева изображает из себя глухую: «Протоколы подписывали?»
Карватко и отвечает ей как слабо слышащей: «Да. Но я не ознакамливался с протоколами!»
Теперь Пантелеева симулирует старческий маразм: «В момент, когда Вы ставили подпись в протокол, почему Вы не вписали, что протокол записан не с Ваших слов?»
Карватко все еще надеется вразумить госпожу от правосудия: «А мне конкретно говорили: вот здесь расписывайся, здесь и здесь. И я расписывался».
Судья маниакально не хочет верить в коварство правоохранительных органов: «Как Вы объясните, что адвокат, которая участвовала в первом Вашем допросе, не сделала замечаний о том, что Вы читали ответы с листа?»
Карватко болезненно морщится, понимает, что над ним открыто издеваются: «Я понятия не имею, что это была за адвокат. Мне сказали — это твой адвокат. Она все видела, но ни о чем не спрашивала, она даже здоровьем моим не поинтересовалась».
