Человек находит себя - Андрей Черкасов

Наскоро обтерев руки, они все трое принялись за еду, а через десять минут Настя уже собирала посуду.

— Опять мы с тобой, Федор, в кино не попали, — вздохнула она.

— Ничего, будет время!.. — Федя уже работал вовсю.

Только в шестом часу утра Таня приступила к окончательной настройке станка.

Голова слегка покруживалась от бессонной ночи, но спать не хотелось: «Какой тут сон!» Наступил условленный час — семь утра! В цехе появились главный инженер, секретарь парторганизации; сейчас у станка решалась судьба правительственного заказа. Собрались слесари, пришли двое из конструкторского отдела.

— Пускаем! — сказал главный инженер.

Один за другим вздрогнули электромоторы. Станок ожил, загудел довольным, почти человеческим голосом… Рядышком выбежали первые две детали-двойняшки. Таня проверила размеры, убавила стружку с левой стороны. Подкручивая маховичок, она наклонилась, и что-то блестящее выскользнуло из кармана ее халатика на пол.

— Табачок обронили, Татьяна Григорьевна, — шутливым тоном сказал главный инженер. Подобрав, он протянул ей старенькую табакерку.

Таня почему-то сконфузилась. «Наверно, считает глупой девчонкой…» — подумала она, взяла табакерку и сказала, как бы оправдываясь:

— Подарок это… В войну еще танкист один подарил… на память. Случайно в кармане оставила…

Лицо у главного инженера сразу стало серьезным, и Таня успокоилась. От этого стало еще радостнее. Она отрегулировала станок. Вторая пара деталей вышла совершенно точной, за нею третья… четвертая.

Когда главный инженер придирчиво осмотрел последнюю из пробных и произнес короткое и решающее: «С победой вас, Татьяна Григорьевна!», — у Тани подкосились ноги от счастья. Лицо ее вдруг сделалось серым. Она покачнулась. Переутомление брало свое.

Уже начиналась первая смена. Собирались рабочие, пришли Авдей Петрович, Настя. Таня забеспокоилась: ведь это ее смена, нужно начинать работу. Но усталость не дает шевельнуть рукой, как будто все силы отняла неожиданная радость, так похожая на ту, давнюю… от музыки…

Федя попросил у главного инженера разрешения стать к станку вместо Озерцовой: «Пусть отдыхает до обеда!» Ему позволили. Таню увели наверх в пустой красный уголок и уложили отдыхать.

Вьюга утихала. За окном разгорался рассвет. Внизу, в цехе, пели станки. К ним присоединился радостный, праздничный голос еще одного.

А наверху, на клеенчатом диване, забыв про все и положив под голову руки со свежими мозолями на ладонях, спала признанная строгальщица пятого разряда, настоящий рабочий человек — Татьяна Григорьевна Озерцова.

…В дверь постучали. Таня вздрогнула, убрала табуретку. Она зажгла свет и отворила дверь. Перед нею стояла Варвара Степановна.

— Танечка, самовар поспел. Вы бы попили чайку с нами, — сказала она. — Нельзя ж так. Утром голодная уходите, так хоть на ночь-то…

— Устала я, Варвара Степановна, миленькая. Вы не сердитесь, — осторожно перебила ее Таня.

Она снова погасила свет. Легла… И сон опять не приходил. А дождь все шумел, шумел…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Никакого улучшения в работе Таниной смены не наступало.

— Долго я эту лапшу строгать буду, товарищ мастер? — возмущался строгальщик Шадрин. — На копейку разного! Почему у Костылева в смене так не бывало? Поймите, сегодня на одних перестройках я три часа убил напрочь! Вам хорошо, а моих шестерых пацанов кто кормить будет?

Насупленные брови Шадрина, сердитые складки на недовольном, поросшем черной щетиной лице, басистый голос — все действовало на Таню угнетающе. Понурив голову, она шла к другому станку, заранее зная, что и там ее встретит недовольство. А Шадрин резкими движениями очень раздраженного человека снова принимался за перестройку станка.

Тане стыдно было смотреть людям в глаза. Проходя мимо карусельного фрезера, на котором работал Алексей, она отворачивалась, боялась: вдруг заметит, что она расстроена.

«Неужели я все-таки провалюсь с этой работой? — думала Таня, уходя вечером с фабрики. — Что делать? Кричать о помощи? Стыдно… Сама еще рук по-настоящему не приложила…»

Возле самого дома ее нагнал Алексей.

— Тяжело подается дело, Татьяна Григорьевна? — сочувственно проговорил он, поравнявшись с Таней. В ответ она только кивнула головой.

— Я посоветовать вам хотел, — продолжал Алексей, — людей соберите. Ну; вроде сменного собрания, что ли… По душам-то вы с народом ни разу не беседовали. А толк будет, вот увидите.

Таня задумалась: «Пожалуй, Алексей прав. Надо поговорить».

На завтра, за полчаса до конца смены, она, обойдя все рабочие места, объявила, что в цеховой конторке будет собрание. Но после гудка люди, хмурые, недовольные, начали расходиться.

— Куда же вы, товарищи? — заволновалась Таня, уже во дворе догоняя Шадрина и девушек-сверловщиц. — Куда же вы? Ведь мы договорились собраться!

— Разбегаться впору, товарищ Озерцова, — угрюмо заявил Шадрин, останавливаясь.

Девушки тоже остановились и ждали. Тане показалось, что во взгляде Шадрина она увидела нечто более страшное, нежели досада или сожаление: «Не будет из тебя толку», — как бы говорил он.

Опустив голову, Таня медленно пошла в цех. В конторке сидел единственный человек, Алексей Соловьев. Он сказал с участием:

— Вот, значит, так, Татьяна Григорьевна… Разошлись все до единого, ясен вопрос?

— А вы для чего остались? — с горечью спросила Таня. Она встретила взгляд Алексея и потупилась, но вдруг вскинула голову. — Вы, наверно, думаете про меня: «Вот липовый мастер, даже работать не умеет, а еще инженер!» Думаете ведь, правда? — с обидой проговорила она. — Так я скажу вам, раз уж вы один пришли на это злосчастное собрание. Слушайте меня и — верьте или не верьте — мне все равно! Я умею работать, я могу! Не первый год на такой работе. Сами видите, кручусь целый день без отдыха, присесть некогда! А дома за нарядами, отчетами, сводками по ночам. Каждую ночь слышу, как вы домой приходите. Все спят давно, а я сижу. Отдохнуть некогда, воздухом подышать, на реку или в кино сходить. Единственный раз только тогда, помните, к Ярцеву зашли, музыкой развлеклась немного. Ну хоть бы проблеск какой-нибудь, хоть бы чуточку улучшилось что-то! Всё хуже и хуже… Люди разговаривать со мной не хотят:

— Вот что, Татьяна Григорьевна, — сказал Алексей, — послушайтесь вы меня, побывайте разок-другой в третьей смене, поговорите с Любченко. Мастер он хороший, человек с совестью и кое-что вам расскажет. — Алексей замолчал и, подумав, добавил: — Для пользы дела, ясен вопрос? Я тут которую ночь со своей хитрой машинкой вожусь, настраиваю… так мы с ним говорили. В общем, удивляется он сам себе. Вечно его смена была в отстающих, Шпульников тоже еле-еле управлялся, а тут… как только смену вам Костылев передал, обе остальные в полтора раза больше задание делать стали. Приходите, бросьте на вечерок свою итальянскую бухгалтерию, потолкайтесь в третьей смене, все равно по ночам не спите. Помните, я на станции вас встретил, вы еще смеялись насчет «людоедства»? Ясен вопрос?

В дверях цеховой конторки показались чумазое лицо и цыганские глаза Васи Трефелова. В улыбке обнажились его белые зубы.

— Бил свиданья час, не спугнуть бы вас! — проговорил он и рассмеялся.

Алексей сердито сдвинул брови:

— Не можешь без трепотни? — Он обернулся к Тане. — Так вы учтите, картинка может проясниться…

Вечером Таня сказала Варваре Степановне:

— Я ночью уйду в цех. Дело там небольшое сделать надо. Так вы не удивляйтесь, если утром не окажется меня дома.

Варвара Степановна насторожилась:

— Уж не одной ли хворью с Алешкой моим заболели, Танечка? — в голосе ее звучала тревога. — Смотрите, на кого вы похожи стали! У нас в гроб краше кладут. И что это только творится у вас там на фабрике?

— Ничего особенного, — поспешила успокоить Таня — Просто трудновато в новой обстановке. Скоро все наладится, вот увидите.

Из мастерской вышел Иван Филиппович.

— Что, Танюша, не везет, что ли? — спросил он, сдергивая с носа очки.

— Не говорите, Иван Филиппович.

— Это ничего. Я, пока до звуковых секретов дерева добрался, тоже сколько добра на дрова перевел. Но уж зато, как зазвучала первый раз скрипка по-настоящему, все беды забыл! Все будет хорошо, вот увидите, так что не огорчайтесь… Варюша, а как там насчет ужина? — обратился он к жене.

— Что это с тобой? — насторожилась Варвара Степановна. — Когда так не дозовешься, а сегодня сам напрашиваешься?

— Работа так подошла, перерыв требуется. — Иван Филиппович подошел к окну, где на подоконнике стояли горшочки с комнатными цветами. — А тут, Варюша, на твоем цитрусе опять букашки завелись, — сказал он, поворачивая кустик лимона, — надо их будет дустом поперчить. — И снова заговорил с Таней: — Не знаю я такого дела, Танюша, которое сразу получалось бы гладко. Все с трудностей начинаются. И победа, бывает, через первоначальные поражения приходит.