Школа гетер - Елена Арсеньева

Ученые люди и любители чтения предпочитали папирус, и в Восточном Керамике возникло несколько мастерских по его изготовлению.

Это было весьма трудоемкое производство! Сначала с помощью острой иглы стебель тростника делили на длинные и широкие волокна. Самые лучшие извлекали из сердцевины стебля, из них делали папирус первого сорта.

Волокна склеивали в листы на доске, смоченной водой, в которую подмешивали речной ил. Нильский ил считался лучшим клеем, его привозили в Афины высушенным, в травяных мешках. Чтобы склеить волокна, их укладывали на доску рядом, ровным слоем, затем — крест-накрест — клали второй слой. Получившийся влажный лист отправляли под пресс, отжимали, сушили на солнце, отбивали молотком, разглаживали слоновьим бивнем или большой раковиной — и потом обычным уксусно-мучным клеем скрепляли с другим листом, постепенно собирая целый енграфос — свиток. В нем было не больше двадцати листов. Свиток наматывали на особую палку с загнутыми резными концами, которую называли омфалос енграфос — пуп свитка. На одном конце омфалоса писали название записанного в енграфосе сочинения — чтобы легче было найти его в библиотеке.

Первосортный папирус забирали храмовые переписчики теологических или философских сочинений. На папирусе второго сорта записывали тексты для чтения; также на нем делали наброски художники, писали письма и вели домовые записи богатые люди (те, кто победнее или побережливее, по-прежнему предпочитали глиняные или восковые таблички). Последний, наихудший сорт папируса, который изготавливали из жестких волокон, находящихся совсем далеко от сердцевины тростникового стебля, назывался рыночным: в него заворачивали самые дорогие и ценные товары; для прочих годились большие листья растений или вообще трава.

Одним из наиболее известных изготовителей свитков в Афинах считался Архий, сын Салмокиса Грания. При этом он занимался также переписыванием текстов для многочисленных заказчиков. Их было столько, что Архий открыл целую мастерскую и брал туда на работу лучших каллиграфов Эллады.

Они с рассвета до заката выводили на папирусе буквы камышовой тростинкой со срезанным наискось концом. Тростинка называлась стилосом. Рядом с каждым переписчиком стояли чернильные порошки и деревянная палитра с углублениями, чтобы разводить и смешивать краски. Хоть текст писали черными чернилами, но заголовки выделяли красным цветом.

Апеллес был одним из постоянных заказчиков Архия. Он хотел создать одну из самых больших частных библиотек в Афинах, и чуть ли не каждый день ему приносили из Восточного Керамика новые и новые ларцы со свежепереписанными свитками.

Царь Александр, учителем которого был сам Аристотель, очень любил читать. Он высоко ценил Пиндара, Стесихора, Филоксена, Телеста. Его любимым автором был Гомер, и царь уверял, что знает наизусть всю «Илиаду». Доркион сама слышала, как он не раз декламировал отрывки из этой великой поэмы. Она очень боялась однажды услышать тот монолог, который читал ей отец: боялась окунуться в мучительные воспоминания, — но Александр, на ее счастье, предпочитал героические фрагменты.

Царская походная библиотека была довольно тяжеловесной, однако Александр не мог устоять перед искушением пополнить ее новыми и новыми экземплярами. Среди собрания Апеллеса он наткнулся на антологию стихов «Девяти лириков» [23]и пожелал иметь ее у себя. Само собой, Апеллес был готов отдать царю собственный свиток, но Александр попросил всего лишь сделать для него копию. Апеллес обратился к своему доброму знакомому Архию. Свиток для царя следовало забрать сегодня.

Чаще всего относил и забирал заказы художника Ксетилох, но и Доркион приходилось бывать в мастерской Архия. Впрочем, она старалась избегать этого, потому что Хэйдес, двоюродный брат Архия, его помощник и главный склейщик свитков, донимал ее самыми недвусмысленными приставаниями. Однажды самонадеянный фиванец — Хэйдес был родом из Фив и перебрался в Афины по просьбе Архия — просил Апеллеса продать ему девушку и предлагал хорошую цену. Одновременно — и это не лезло ни в какие ворота! — Хэйдес послал известную афинскую сводню Ноксу подкупить Доркион и уговорить ее тайно встретиться с ним.

Доркион прогнала Ноксу взашей и нажаловалась возлюбленному. Это произошло примерно спустя месяц после того, как девушка появилась в доме художника, и страсть Апеллеса к ней тогда пылала огнем. Однако он не хотел ссориться с Архием из-за наглости его двоюродного брата, поэтому не стал устраивать скандал и отказал Хэйдесу весьма вежливо, хоть и непреклонно. Тем не менее бесцеремонность этого фиванца, осмелившегося протянуть руку к его, великого Апеллеса, собственности, задела его, и он решил поумерить желание Хэйдеса соблазнить Доркион.

Однажды ночью какие-то подвыпившие молодчики подстерегли склейщика в укромном закоулке и крепко избили его, не обмолвившись ни словом о причине. Хэйдесу показалось, что в одном из нападавших он узнал Ксетилоха, однако, когда началось разбирательство с властями, Апеллес заверил, что его ученик в это время был болен и лежал в постели.

Архий тоже не пожелал ссориться со своим лучшим заказчиком, поэтому обидчиков Хэйдеса искать перестали, однако и он, и Ксетилох при встрече косились друг на друга с неприкрытой ненавистью.

Доркион это никак не волновало, однако сейчас вспомнилось — очень кстати! Ведь они оба станут орудиями ее мести…

Быстроногая, проворная, она скоро оказалась на узкой улочке Лампы, где стоял дом, в котором находилась папирусная мастерская. Как водится, мастерская была облеплена со всех сторон возникавшими в разное время пристройками для жилья. В одной из них поселился Хэйдес.

Доркион вошла во двор и постояла, прислушиваясь к окружающим звукам. Ходили слухи, будто Хэйдес — великий женолюб, поэтому вполне возможно, что сейчас у него в постели окажется какая-нибудь девка. Тогда весь замысел Доркион рухнет. Как же она сразу об этом не подумала?! Но теперь отступать поздно.

Доркион зажмурилась, призывая на помощь Афродиту, и замерла, вслушиваясь в ночные голоса. Она пыталась уловить какой-нибудь ободряющий отклик, знак, поданный богиней, однако где-то далеко-далеко лишь хохотала сова Афины, а соловьи Афродиты молчали. Ну что же… В самом деле, отступать поздно, другого такого случая отомстить всем подряд: Апеллесу, Ксетилоху, а заодно и Хэйдесу — может не представиться никогда.

Она осторожно заглянула в окно — и вскоре разглядела привыкшими к темноте глазами убогое ложе Хэйдеса. Он спал один, спасибо Афродите, все же богиня не оставляет Доркион своим попечением!