Конец главы - Николас Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пока что толку мало», — подумал Найджел. Он смог извлечь из этого куска, полного приторных банальностей и самолюбования, только то, что у Рокингема были глиняные ноги, что его настоящее имя начиналось на «Л» и что он стал большим человеком в литературном мире.
«Л», вероятно, означало «Лупоглазый», а это мог быть, но мог и не быть Стивен Протеру, вряд ли тут подразумевался автогонщик — второй муж мисс Майлз. Но, с другой стороны, за инициалом мог в виде исключения скрываться и Артур Джералдайн.
Найджел стал читать дальше, рассчитывая найти какое-нибудь объяснение «глиняным ногам» Рокингема. Но это имя в главе больше не фигурировало. Однако в середине предпоследней страницы имелся следующий абзац:
«Итак, я пробовала в литературе свои еще не оперившиеся крылышки. Но во мне созревало и готово было расцвести под первым же лучом солнца не только мое дарование. Мне было девятнадцать лет, я была пылкой, неопытной девушкой, и женщина во мне хотела высвободиться, как бабочка из куколки. Разве может мужчина, даже самый чуткий и порядочный (а таких еще, слава Богу, можно найти!), — разве может мужчина понять ту сладостную растерянность, тот блаженный, трепетный, кипящий в крови восторг, которые наполняют сердце девушки, когда оно впервые открывается для любви, как гелиотроп на солнце? О, волшебные дни, когда мы влюблены в любовь! Когда все сверкает тем светом, „которого не зрели ни море, ни земля“! Оглядываясь назад теперь, когда рана затянулась и обиды давно забыты, я могу повторить слова поэта: „Так печальны и странны дни, которых больше нет“.
Да, я полюбила. Я вложила в эту любовь весь накопившийся жар души и желание отдавать, отдавать, не думая об опасности, все, чему в моей прежней жизни, увы, не находилось применения. Мой избранник являлся…»
Найджел перевернул страницу. Ему не нужна была записка, пришпиленная инспектором Райтом, чтобы понять, что вот этот, следующий лист и вложил убийца. Бумага была чуть белее предыдущих и последующих страниц, которые месяцами пылились в издательстве «Уэнхем и Джералдайн». Если эту последнюю страницу главы не заменила и не перепечатала недавно сама мисс Майлз, никто, кроме убийцы, не мог этого сделать, а мисс Майлз была так небрежна и нетребовательна к себе, что переделка даже одной страницы казалась маловероятной. К тому же оставшийся в машинке лист, который был сперва вынут, а потом вставлен обратно, так что строчки пошли вкось, подтверждал догадку, что убийца печатал после того, как совершил преступление. Найджел прочел заключительную страницу четвертой главы:
«…мне часто во сне, с тех пор как судьба, которая нас свела, нас же и разлучила. Но я никогда больше не видела его наяву. Встретить его, даже через столько лет, было бы непереносимо. А ведь мы были когда-то родственными душами! Да, я любила его, признаюсь, как не любила с тех пор ни одного мужчину. Я отдала ему… все. Отдала щедро, гордо, со всей страстью изголодавшейся по любви женщины. Оба мы были бедны и боролись за существование. О браке не могло быть и речи. Кто знает? Если бы у меня был от него ребенок, мы могли бы перебороть нищету, пережить разочарования, которые приносит нам наша плоть, и пройти всю жизнь рука об руку. Но непостижимое Провидение решило иначе.
В конце года я тяжело заболела. Добрые друзья одолжили мне денег, чтобы я могла поехать за границу и провести несколько месяцев в санатории. Когда я вернулась, моего любимого уже не было. Я не буду описывать свои муки. Теперь я могу быть за них благодарна, потому что они внушили мне глубочайшее сострадание к людям, научили понимать чужую боль и чужое мужество, дали силы помогать другим моими книгами. Но в то время, не имея ничего в память о нем, я жила в беспредельной пустыне одиночества, в ледниковом безмолвии, в каменистом безлюдье. Даже сегодня перо мое дрожит, когда я вызываю на бумаге воспоминания о былом:
Пронзительны, как первая любовь,Те дни, которых больше нет,Умерший, дни влачу в безумных сожаленьях.»
Найджел дочитал рукопись. Она охватывала жизнь мисс Майлз до третьего замужества. Но в ней не упоминалось ни о дружеском расположении последнего мужа к молодому Бэзилу Райлу, ни об эпизоде в офицерской столовой у генерала Торсби, где писательница получила взбучку. Рождение Киприана Глида было описано со всеми медицинскими и эмоциональными подробностями. В дальнейшем он служил только поводом для изложения воспитательных теорий и пылких излияний материнских чувств. Чтение автобиографии Миллисент Майлз вызвало у Найджела острую потребность побыть в обществе настоящей женщины. Он позвонил Клэр Массинджер и напросился к ней на обед.
Когда они поели, он дал ей прочесть две заключительные страницы четвертой главы. Клэр пробежала их с явным отвращением.
— Что это еще такое: «Перо мое дрожит, когда я вызываю на бумаге воспоминания»? — спросила она с места в карьер. — Небось настукивала эту свою пачкотню сразу на машинке.
— Ну да. Это право автора. Не хотите же вы, чтобы она написала: «Моя машинка трепещет…» Но последнюю страницу писала не она.
Найджел объяснил ей, как было дело. Голос Клэр даже зазвенел от негодования:
— Какой ужас! Значит, по-вашему, он сел за машинку… когда она лежала в луже крови?..
— Похоже на то. А шва и не заметишь, верно?
— Какого шва?
— Страница, которую она написала, кончается: «Мой избранник являлся…» А следующая начинается: «мне часто во сне…» Зачем убийце надо было заменять страницу? Наверное, потому, что та, которую он заменил, давала возможность выяснить, кто он и даже мотив его поступка.
— Да, очевидно.
— Быть может, она там написала: «Мой избранник являлся уже на этих страницах». Это сильно сузило бы круг. Вернее, прямо бы указывало на Рокингема.
— Но кто он, этот Рокингем?
— Ах да, вам надо прочесть вот что. — Найджел передал ей страницу из середины главы и рассказал о стертом инициале «Л».
Клэр пробежала глазами листок, потом, брезгливо держа его двумя пальцами, положила рядом с собой на диван.
— Вот не знала, что люди так могут писать. Я хочу сказать — всерьез.
— Душенька моя, неужели вы никогда не читаете журналов с яркими обложками?
— Боже упаси! Ведь там пробивные девицы пишут на потребу ходким девицам.
— Взгляните-ка еще раз на последнюю страницу. Ну а если убийца написал это не просто для того, чтобы скрыть, кто он? Если это нужно, чтобы запутать какой-то определенный след? Какой же след ему хотелось запутать?
Клэр перечла страницу, насупившись, как колдунья, черные пряди упали ей на руки.
— Что же, — сказала она наконец. — Вот насчет того, что у них не было ребенка… Да, и ниже тут вроде повторяется: «Не имея ничего в память о нем»… Это, да?
— Умница! Бэзил Райл рассказывал, что, по словам Миллисент Майлз, ее соблазнили, когда ей было девятнадцать лет, а потом бросили, и у нее родился мертвый ребенок.
— Не понимаю, как мертвый ребенок, который родился почти тридцать лет назад, может стать причиной убийства.
— Ну а если она фантазировала? Если у нее был ребенок и он жив?
— Да, тогда… — медленно протянула Клэр. — Но в этом случае у нее была причина убить этого типа, а не наоборот.
— Не обязательно. Если этот тип недавно опять вошел в ее жизнь, если он человек, который боится попасть в скандальную историю, она могла его шантажировать этим ребенком. А шантажистов иногда убивают.
— Да-а, понятно. А разве любимице библиотекарей не страшно стать героиней скандала? Будь я на месте этого типа, я бы ее припугнула. Послушайте, а вы не думаете, что Бэзил Райл ее сын?
— Дорогая, это уже просто из водевиля!
— Вы надо мной смеетесь потому, что вам самому это не пришло в голову, — скромно ответила Клэр.
— Но она же его завлекала как настоящего или потенциального любовника!
— Он выясняет, что она его мамочка, и в припадке отвращения ее убивает. Как в античной трагедии.
— Не валяйте дурака, Клэр, — возразил Найджел, хотя и несколько растерянно. — Райл знает все о своих родителях.
— Ну, тогда он мудрое дитя… А кто же ваш кандидат в Рокингемы?
Найджел встал и зашагал по комнате, хватая какие-то предметы с полок, вглядываясь в них невидящими глазами, а потом ставя их не на место, если, конечно, какая-нибудь вещь в жилище Клэр имела свое место.
— Протеру или Джералдайн, — сказал он после долгого молчания. — Это должен быть Протеру, понимаете, я всем своим существом чувствую, что убийство связано с делом о клевете.
— Найджел, миленький, вы говорите непонятно.
— Если предположить, что с версткой резвился Стивен Протеру…
— Стивен? Но ведь в прошлый раз вы сами сказали…
— Мало ли что я сказал, — с досадой бросил Найджел. — Разве я не мог изменить свое мнение? Стивену было проще всего приложить руку к верстке. И потом — показания Бейтса.