Искатель. 1962. Выпуск №3 - Владимир Михайлов

— Вас смущает это противоречие? Но ведь за каждой загадкой обычно следует и какое-нибудь открытие. Так что посылайте ко мне новые ракеты.

— Мы так и сделаем. До скорой встречи, прекрасная Венера! Большое спасибо за интервью! Привет вашим обитателям, если они существуют!

Пусть ждут нас!

СНИМКИ РАССКАЗЫВАЮТ

ТАЙНА АМАТИТЛАНА

Прозрачны бездонные воды Аматитлана. На несколько километров протянулось озеро среди извилистых берегов, покрытых лесами. Южнее его бьют из-под земли неистощимые фонтаны гейзеров. Цепь потухших вулканов, словно стража, высится вокруг безмятежно спокойной озерной глади.

Этот живописный уголок, расположенный недалеко от столицы Гватемалы, — любимое место отдыха туристов. Несколько лет назад озеро Аматитлан заново «открыли» аквалангисты.

Однажды один из подводных охотников вынырнул на поверхность без обычного охотничьего трофея. В руках он держал каменный сосуд в форме статуэтки. После этой находки подводная охота была забыта. Теперь аквалангисты разыскивали на дне озера затонувшие археологические сокровища. Со временем азартное «кладоискательство» сменилось более планомерными поисками. Группа археологов-любителей занялась систематическим исследованием дна Аматитлана.

Когда спустя два года к месту удивительных находок прибыли ученые, коллекция аквалангистов уже насчитывала 400 экспонатов. В основном это были чаши и сосуды с различными барельефными изображениями. Одни каменные изваяния зловеще улыбались, лица других искажал беспредельный ужас. Немало было изображений идолов. Барельефы украшали даже крышки и ручки сосудов.

Ученые продолжили исследования озера, глубина которого в некоторых местах достигала 40 метров. Аматитлан оказался настоящей кладовой сокровищ для археологов.

Происхождение находок не представляло загадки для ученых. Подобные сосуды и статуэтки были знакомы им по раскопкам поселений древних майя — народа высокой культуры, погибшей после вторжения в Америку в XVI веке испанских колонизаторов. По «стилям гончарных изделий и скульптур из камня археологи установили возраст находок. Большинство из них относилось к 300–600 годам нашей эры, к «классической эпохе» государства майя.

Но как попали ценные сосуды, чаши и тому подобное в место, отдаленное от культурных центров той эпохи? Каким образом оказались они на дне озера? И как объяснить, что некоторые сосуды, найденные под водой недалеко от берега, аккуратно поставлены один подле другого?

Разгадать тайну Аматитлана помог археологам «священный колодец» в древней столице майя Чичен-Ице в Юкатане. По всей вероятности, Аматнтлан был некогда «священным озером», куда, как позднее к «священному колодцу» в Чичен-Ице, съезжались паломники для поклонения божествам. Об этом говорит и своеобразие найденных сосудов. Это курильницы, предназначенные для сжигания благовоний, светильники, чаши больших размеров, в которые, вероятно, клали дары. О том же свидетельствуют и многочисленные изображения головы ягуара, олицетворявшего для майя бога воды и дождя. Косвенным доказательством такого предположения является и весенний праздник на Аматитлане. До сих пор в определенный день со всех концов Гватемалы съезжаются на озеро паломники. Они сопровождают статую «святого» на лодках к центру озера, где в его честь бросают в воду цветы и фрукты. Не является ли этот обычай отголоском древнего языческого обряда майя?

Видимо, и майя одаривали своих богов, бросая приношения прямо в озеро А сосуды в нишах? Вероятно, это была особая форма поклонения богам. Наверное, майя клали сосуды, наполненные дарами, и курильницы с благовониями также и на берегу. Но уровень воды в Аматитлане со временем значительно поднялся. и они оказались затопленными.

Но почему именно это озеро стало местом паломничества? Скорее всего, воображение майя поражало сочетание в этом месте тихих вод Аматитлана и извергающихся вулканов, горячих серных источников, бьющих в небо гейзеров. Им могло казаться, что именно в этом озере живет божество, повелевающее грозными силами природы.

Исследование многочисленных находок Аматитлана поможет историкам изучать жизнь и культуру древних майя, сведения о которых до сих пор очень отрывочны и неполны.

Г. Рябов, А. Ходанов

ФАМИЛЬНЫЙ РУБЛЬ

События, которые происходят в этой повести, вымышлены. И в то же время они реальны.

Вымышлены, потому что ни в Ленинградском, ни в каком-либо ином управлении милиции дела о фамильном рубле никогда не было.

Реальны, потому что нам, авторам, пришлось — по роду службы — расследовать не одно уголовное преступление, и многое из того, что довелось узнать и пережить во время расследований, положено в основу этой повести.

ГЛАВА I

Рано утром 18 октября 1961 года из подъезда трехэтажного дома с белыми колоннами, что стоит в Москве на углу улиц Огарева и Герцена, вышел высокий молодой человек в форме офицера милиции. Это был следователь Ленинградского управления внутренних дел Иван Сергеевич Громов.

Здесь, на улице Огарева, еще доживало лето. Доживало в веселых солнечных зайчиках, скачущих вокруг Громова, в прозрачной звенящей синеве неба, по которому ползла невидимая точка — самолет. Самолет оставлял белый пушистый след, и, прищурившись, Громов прочел: «Мир».

Да, здесь был мир. Он чувствовался и в шумном гомоне спешивших по улице студентов, и в деловитом урчании машин, и в спокойных движениях рабочих, что расклеивали на стендах утренние газеты.

Да, здесь был мир… А Громов собирался на фронт. И пусть этот фронт не протянулся сотнями километров проволочных заграждений, но и на нем иногда возникала перестрелка. И тогда шли в атаку люди в синих шинелях…

Громов достал телеграмму.

Она пришла перед началом совещания, и заместитель министра, наклонившись к микрофону, сказал:

— Капитан Громов, самолет на Ленинград уходит через час. Подробности в телеграмме. Теперь прошу подойти сюда.

Когда Громов подошел, заместитель министра протянул ему открытую коробочку. На бархате лежал значок. В рубиновой ленточке-ободке, обрамлявшей значок, сверкали золотой серп и молот, а под ним — матово-серебристый меч.

— Мне хочется, — сказал заместитель министра, — чтобы вы всегда помнили: меч, изображенный на этом знаке, вручил нам товарищ Дзержинский.

В телеграмме говорилось: «Немедленно вылетайте тчк вам поручено расследование дела по сто второй тчк…»

Убийство…

Через два часа машина с сиреной уже мчала Громова к месту происшествия…

Когда стопка книг тяжело опустилась на письменный стол, Громову показалось, что вот сейчас, сию минуту он узнает все… Открыл наугад верхнюю — толстый фолиант с золотым тиснением — и увидел портрет Николая I, застывшего в картинной позе у мраморной колонны.

Книги издавали странный незнакомый запах. Словно кто-то чужой, далекий вдруг неслышно вошел в комнату, обдал тяжелым дыханием прошлого и въедливой, щекочущей ноздри пылью.

«Наверное, ты любил дышать таким воздухом, — подумал Громов. — Воздухом присутствий и казематов. Ну что, ваше величество, поговорим?»

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Николай — презрительно и надменно, следователь Громов — спокойно и чуть насмешливо,

«А ведь ты, наверное, знал, как это началось…»

За стеной, у соседей, кто-то настойчиво долбил пальцем по клавишам рояля: «Едем мы, дру-зья, в даль-ни-е кра-я, ста-нем но-во-се-ла-ми ты и я!» Сначала неуверенно, потом быстрее и быстрее. Но вот все исчезло. Был только шелест страниц да непривычные «еры» и «яти», современники мрачного, жестокого времени, в котором Громов блуждал сейчас. Блуждал, стараясь отыскать следы того, кто прошел сегодня, всего несколько часов назад, оставив после себя горе и кровь.

…До этих страниц Громов добрался не сразу. Уже затих шум города за окном, уже властно стучало в голове: «спа-ать», «спа-ать», когда почти бессознательно, прислонившись подбородком к руке, Громов медленно, по слогам прочел: «Ма-дон-на»…

Распрямил широкие плечи, потянулся, машинально пригладил черную буйную шевелюру. Не глядя, вытащил папиросу, удовлетворенно подумал:

— Кажется, то самое. А ну-ка…

Теперь все происходило наоборот. От строчки к строчке уходил сон…

Это действительно было «то самое»…

20 января 1819 года член Горного Совета и Действительный статский советник русской службы семидесятилетний Людвиг Келлер почувствовал приближение конца.

Две недели назад, осматривая по просьбе императора Александра строительство Исаакиевского собора, Келлер простудился и слег, и вот теперь, проклиная неумелых лекарей, готовился к переходу в лучший мир.