Разбойники в горах Атласа - Аззедин Бунемёр

было тяжким испытанием. Скотина начинала нервничать, пускалась вскачь, а то и лягалась. Приходилось ловить ее, снова увязывать кладь, прилаживать ее и опять трогаться в путь.

По дороге туда они шли позади мулов, следили за мешками, которые были крепко-накрепко привязаны. На протяжении всего пути дорога была далеко не гладкой. И если поклажа падала — то ли веревка перетерлась, то ли узлы развязались, в зависимости от местности, по которой они шли, и от тропинок, порою таких узких, что они походили на запутанные ходы лабиринта, — водрузить ее на место было очень нелегко. Тогда мужчины начинали ругаться, кляня все на свете, бранились, спрашивая себя, да точно ли это земля и уж не в ад ли они случаем попали. Шагая сзади мула, они держали его за хвост. Иногда им приходилось виснуть на нем с одного бока, чтобы восстановить равновесие, особенно в трудных местах.

Хасан был счастлив. Он помнил наизусть названия всех деревень, мимо которых они проходили. Он видел богатые фермы иноземных землевладельцев, простиравшиеся без конца и края. Одни сады сменялись другими. И он не уставал любоваться этой пышной природой, плодородными долинами с черной, жирной землей без всяких колючек и сорняков. Видел он и дома в несколько этажей. Его поразил их внушительный размер и веселая окраска.

На все путешествие уходило несколько дней. Пересекая населенную местность, они вынуждены были следовать путем, проложенным не одним обозом, вливаясь зачастую в общую массу путников и не отставая от них ни на шаг. Это была единственная возможность добраться благополучно. Много людей сновало по проселочным дорогам взад-вперед, от базара к базару: бродячие торговцы, барышники, крестьяне. Если они шли вместе, группами, бандиты, действовавшие поодиночке, не решались нападать на них. Ведь что собой представляли такого рода бандиты? То были люди, доведенные до преступления голодом. Но были среди них и другие, те, что организовывали вооруженные банды, ставившие себя вне закона. Их подручные наблюдали за дорожными магистралями и сообщали им нужные сведения.

Итак, обозы двигались вперед, люди шли за скотиной босые, с изрезанными морщинами лицами, состарившиеся до срока, с тяжестью на сердце, неразлучные с маетой и нищетой. Но попадались и другие, те, что работали на себя, они были одеты и обуты и ходили по деревням, покупая и продавая все, что можно было купить или продать.

На исходе третьего дня путники добрались до мечети. Было уже темно. Они разгрузили мулов и вошли в мечеть. Там они увидели незнакомца, который лежал, подложив под голову тюк. На вид это был крепкий мужчина. Как только они вошли, он сразу встал. После обычных приветствий разговор пошел о погоде. Все трое были обеспокоены: тип этот внушал им опасения. Обычно легко распознается принадлежность человека к той или иной среде. Крестьянин всегда чует крестьянина. Хозяина сразу видно по осанке, по его непринужденному виду, по обуви и гладким рукам. А этот не похож был ни на того, ни на другого. Даже если это был крестьянин, работу свою он бросил давно. Голос у него был звучный, громкий, как у человека, который уверен в себе. А выражение глаз было странное. Да и одет чудно́. На нем была рубашка, похожая на шелковую, брюки и пиджак — городские. Серый, засаленный тюрбан и старая, прохудившаяся во многих местах кешебия, которую никто, видно, не чинил. Из этого они сделали вывод, что жены у него нет, и это возбудило их любопытство.

Страх все больше овладевал ими. Али достал ячменную лепешку и оливковое масло. Они пригласили незнакомца разделить их трапезу и угостили его лепешкой. Попробовав разломить ее, он понял, что пекли ее несколько дней назад. На лице его промелькнула улыбка. Муса сказал:

— Мы три дня как выехали.

Мужчина обмакнул лепешку в масло и стал неторопливо прожевывать каждый кусок.

— Как там у вас дела? Так же, как и везде? — спросил он.

Перестав жевать, его собеседники молча смотрели на него.

— Одни, насколько я могу судить, торгуют пшеницей, а другие погибают от голода.

Испугавшись, они снова принялись за еду. Они, не жуя, глотали куски, замечая это, только когда лепешка застревала у них в горле. А мужчина продолжал говорить, спокойно и серьезно. На губах его блестело масло.

— Лично я плевал на каидов, — сказал он.

Остальные, перестав жевать, застыли от ужаса. Они дрожали всем телом. А на улице тем временем послышался какой-то шум. Верно, сообщники незнакомца растаскивали мешки с пшеницей.

— Вот у нас, — продолжал он, — стоило каиду чересчур зарваться, как он тут же получал пулю в лоб, и дело с концом. Все шито-крыто. Люди действовали тогда сообща, не то что сейчас, и умели постоять за себя, не давали воли тиранам. Для такого рода дел существовала даже особая касса взаимопомощи. Последнего каида убили потому, что он возомнил себя чуть ли не самим вседержителем. Он разъезжал с судебным приставом и обирал всех, кого мог. А тех, у кого взять было нечего, сажал в наказание на колючие заросли или тащил по ним волоком.

Один Хасан слушал его с восторгом. Мужчина подмигнул ему.

— Был там у нас в деревне Лагуна один человек. Всякий раз, как мы с ним встречались, мы начинали меряться силами, боролись, так уж повелось. В первый раз дело было нешуточное. Тогда еще мы даже не знали друг друга. На базаре началась потасовка. А человек он был сильный. Так вот, уложив своего противника, он поворачивается к толпе и говорит: «Кто еще недоволен? Если такой отыщется, пусть подойдет поближе». Ну, я и закричал, что, мол, вот он я. Тут-то и началось. Мы дрались, как быки, силы у нас были равны. Никто не решался разнять нас. Так полдня и боролись. Потом явился каид со сторожем и отвел нас в участок. С тех пор стоило нам встретиться с тем человеком, как мы затевали все сызнова, но это была уже игра. Мы стали друзьями. И вот однажды деревня Трех Ручьев решила избавиться от тирана. Для этой цели выбрали меня. Все было задумано заранее. Мой друг отправился в деревню Лагуна и в трех нужных местах оставил сменного коня. Четвертый ждал на площади. Каида всегда окружали жандармы, так что незаметно убить его было нельзя. Тогда я зарядил свое ружье и тут же, на площади, прямо на глазах у всех пустил в него пулю. И этот сукин сын еще звал мамочку. Конь стоял наготове. Я уже скакал во весь опор, когда полицейские, опомнившись, стали стрелять в меня.