Разбойники в горах Атласа - Аззедин Бунемёр

пшеницу. Пришлось дожидаться его возвращения. Управляющий вернулся только на исходе пятого дня. На каждом муле, а их было шесть, навьючены были мешки, полные огромных арбузов. Каид так и кипел. Завидев управляющего, он накинулся на него и стал ругать последними словами. Тот сразу все понял, но не проронил ни звука. Насупившись, он молча пошел в комнату следом за хозяином, бросив скотину, которая сама побрела в стойло. Каид не дал ему перевести дух, тут же набросился на него:

— Так вот, значит, как! Ты самостоятельно решил делать дела, даже не поставив меня в известность. Если бы ты хоть, по крайней мере, умел делать их как полагается, без шума. Не умеешь — не берись.

Управляющий, измотанный проделанным путешествием, хотел было вставить слово, чтобы объясниться, но каид закричал:

— Молчать, сукин сын! Убирайся. И чтобы духу твоего здесь не было, пока все не уляжется. Скажу, что во всем виноват тот, другой. Ему, по крайней мере, к каторге не привыкать.

Управляющий весь побелел и, уходя, сказал:

— Надо было бы придушить этого паршивца. Я во всем виноват.

Он твердил это как одержимый.

На шестую ночь с Айшой остались только несколько женщин. Измученные, они заснули возле очага, прижавшись друг к другу. Мальчик стонал не переставая все ночи подряд и все время бредил. Каждое его слово запечатлелось в мозгу несчастной матери, бессильной что-либо сделать. Так ей стало известно все, что случилось. Теперь она знала причину гибели мужа и беды, обрушившейся на сына.

За ночь она не сомкнула глаз. С первыми проблесками зари, серебряными нитями пробившейся сквозь щель под дверью, она поднялась. Понять, откуда пришла беда, для нее было уже немало. Она пошла к ручью умыться.

«О, Аллах, — думала она, — до чего жесток этот мир».

Свежая вода подбодрила ее. Вернувшись в дом, она потрогала рукой лоб мальчика: он спал, несмотря на сильный жар. Она разожгла огонь, подбросив на угли несколько веток. Остальные женщины, прижавшись друг к другу, все еще спали. Снопы золотистого солнечного света поглотили утреннюю белизну и затопили голубую сьерру. Стая щеглов устроила перепалку на изгороди, как раз возле двери. Айша вспугнула их, и они улетели.

Айша сильно похудела. От нее остались кожа да кости. Она стала совсем седой. Поправив платок на голове, она вошла в дом и поставила на огонь чугунок с водой.

Узнав обо всем, прибежал запыхавшийся Хасан. Сквозь полуоткрытую дверь он увидел мать, занятую чугунком и стоявшую к нему спиной. Просунув голову, он заметил брата, опухшего, красного. Сердце у него заколотилось. В горле встал ком. Тут проснулись соседки. Повернувшись к двери, самая молодая увидела безмолвно плачущего Хасана. Крупные слезы катились у него по щекам. Подобрав распустившиеся волосы, Фатма тронула Айшу и показала на дверь. Айша с сыном бросились обнимать друг друга и горько заплакали.

— Проходи, — сказала она, — и побудь с братом, пока я приготовлю что-нибудь поесть.

Подолом платья она вытерла лицо сына. Увидев, что Айше стало лучше, соседки утешили ее, как могли, и ушли, чтобы не мешать, зная, что она будет угощать их, хотя у нее самой ничего не было. Айша достала две горстки крупы, оставшиеся у нее, и высыпала их в чугунок, потом стала размешивать большой деревянной ложкой. Хасан смотрел на спящего брата, лицо у того с одной стороны распухло больше, чем с другой. Время от времени он поглядывал на мать, варившую кашу. Она очень переменилась, стала просто неузнаваемой: щеки изрезаны морщинами, глаза ввалились. Не зная, с чего начать, Хасан спросил у матери:

— Что мы будем делать, мама?

Продолжая помешивать кашу, мать отвечала ему ласково, с нежностью в голосе:

— Мне сказали, что ты устроился на хорошее место. Тебе хотелось бы там остаться?

Хасан ответил:

— Там очень добры ко мне, и ем я досыта. Жаловаться не приходится. Но что мы будем делать теперь, мама?

Айша не выдержала. Вынув ложку из чугунка, она подошла к Хасану и села рядом.

— Каид хочет, чтобы ты работал вместо брата, — сказала она горестно, ломая руки.

Кровь бросилась Хасану в голову.

— Ни за что, — ответил он. — Он убил моего отца. Чуть не убил брата. Не говоря уже о быках. А теперь еще хочет, чтобы я шел к нему!

Застыв от удивления, мать спросила:

— Откуда ты все это знаешь?

Мальчик повторил то, что рассказывали грабители, когда приходили в деревню, где он жил. Хасан знал все до мельчайших подробностей.

— Так эта самая банда убила твоего отца? — с беспокойством спросила мать.

— Нет, другая, — ответил он. — Откуда такая ненависть к нам? Чего они к нам пристали? Что такого им сделал отец?

Они умолкли.

Каид, у которого стадо осталось без пастуха, потребовал от Айши, чтобы она выполнила условия их договоренности.

— Либо ты вернешь мне то, что задолжала, либо второй твой сын заменит того, который болен.

У Айши не осталось ничего. Чтобы жить, ей нужна была вторая половина жалованья пастуха, о котором условились ее муж с каидом. Она получила только первую половину. Другую ей должны были выплатить зимой.

У Матушки к Хасану относились, как к родному. Его все любили. По натуре очень живой, он умел и посмешить и рассказать забавную историю во время общих сборищ. И однако часто, уходя со своими козами, он садился под дерево и смотрел вдаль, спрашивая себя, а что там, за горизонтом, так ли, как у них, живут люди в том краю. А в иные минуты, возвращаясь вечером, он садился у огня и, углубившись в свои мысли, ни на что не обращал внимания. Он смотрел на огоньки, перебегавшие по раскаленным углям: голубые, сиреневые; потом вдруг цвета менялись, превращались в оранжевый, светло-желтый, серый. Потрескивание дров порой выводило его из задумчивости. Тогда он подкидывал одно-другое полено, чтобы не было дыма. Огоньки разгорались ярче: голубые, зеленые, желтые. Потом все снова становилось обычным в его глазах. Нет, он совсем не хотел возвращаться к себе в деревню. Смерть отца, безропотность людей отвратили его от родных мест. Ему никого не хотелось больше видеть, разве что мать с братом. И вот теперь брат его на краю могилы. На него снова обрушилось несчастье. Сердце его было исполнено печали, он познал горечь страдания, скрытого на дне души; это все равно что болезнь, которая точит вас, проникая в самую глубь вашего существа, и от которой нет спасения. Но что поделаешь? Он постарался отвлечься от своих мыслей. Ему вспомнился брат, играющий на свирели. Играя, он любил