Золотая петля - Джеймс Кервуд

А тем временем небо сразу потемнело. Все снаружи покрылось мраком. Тучи, точно нарочно, свисли вниз. Не было никакого сомнения, что Филипп и Селия находились у самого Ледовитого океана или, по крайней мере, милях в ста от него, так как только этим и можно было объяснить такую быструю перемену погоды. Через полчаса должен был разразиться ураган. Эскимосы, видимо, предвидели эту непогоду. Она поможет им скрыть свои следы, и когда они увлекут с собою Селию, то снег заметет все признаки их преступления и собьет с толку Брэма и его волков.

Но почему, спрашивал себя Филипп, им понадобилась именно она? Он знал, что в последнее время эскимосы очень обнаглели и стали совершать свои нападения довольно часто. Так, еще недавно они убили у побережья двух американских исследователей и одного миссионера. Еще в истекшем августе из Черчилла были отправлены к заливу Коронации и к острову Батурст целые три патруля. С одним из них, которым командовал швед Олаф Андерсон, чуть не отправился в экспедицию и сам Филипп. Говорили потом, что весь отряд этого Андерсона был впоследствии сплошь перебит. Не трудно было понять поэтому, почему эскимосы напали на отца Селии и на тех, кто был вместе с ними, когда все они высаживались с корабля на берег. Но зачем эскимосам понадобилось так настойчиво преследовать саму Селию — это Филиппу казалось таинственным и необъяснимым.

Филиппа заинтересовала надвигавшаяся непогода. Удивительная быстрота, с которой серенький денек вдруг превратился в непроницаемую ночную мглу, так поразила его, что он чуть не крикнул Селии, чтобы и она тоже подошла к нему и стала наблюдать вместе с ним это явление. Мрачная громада подвигалась с необъятного Баррена по направлению к северо-востоку. На некоторое время водворилась подавляющая тишина. Он уже не различал перед собою движения верхушек кедров и сосен, росших по ту сторону забора, а по сию сторону мог иногда различать одни только двигавшиеся тени волков. Он и не заметил, как Селия вышла из своей хибарки. Он так пристально вглядывался в сгущавшуюся перед ним завесу мрака, что даже и не почуял, как она подходила к нему, пока она не встала рядом с ним. В зловещих сумерках, в которые сразу погрузился весь видимый мир, было что-то такое, что еще более сближало их и притягивало друг к другу, и Филипп молча взял ее за руку и так и продолжал держать ее руку в своей. Вслед затем до них донесся низкий ропот, точно какое-то живое существо ползло на них с противоположного края земли. Этот ропот все рос и расширялся во все стороны, пока наконец не наполнил собою всей вселенной. Теперь он превратился в заунывный, продолжительный вой. Первый порыв ветра пронесся над хижиной и потряс ее до основания. Нигде в мире не бывает таких бурь, как те, которые проносятся над Великим Барреном, нет такой страны на свете, где бы буря была насыщена такой массой воющих, стонущих и визжащих, перекликающихся между собою голосов. Для Филиппа это не представляло новизны. Он уже и раньше слыхал такие бури, когда ему казалось, что под давящим натиском облаков кричат десятки тысяч маленьких детей, когда он готов был верить в то, что вся мгла заполнена целыми полчищами хохочущих, вопящих, одержимых беснованием людей, и когда из недр бури до него доносились пронзительные вопли мужчин и рыдания женщин. Бывали случаи, что от таких бурь слабые люди сходили с ума. В течение долгой, непроглядной зимней ночи, когда пасынки природы по целому полугоду не видят солнца, даже эскимосы заражаются безумием этих бурь и кончают самоубийством.

А теперь точно такая же буря проносилась над этой несчастной хижиной, и Селия не выдержала и стала плакать. Филипп не видел ее в темноте, но чувствовал, как она дрожала, потому что она тесно к нему прижималась.

— Неужели я увидел ее в первый раз только сегодня утром? — задавал он себе вопрос. — Точно мы с нею знакомы уже много-много лет и точно она уже давным-давно сделалась моими душой и телом и частью меня самого!

Он протянул к ней руки. Тепленькая и дрожа всем телом, она покорно подчинилась его объятиям. Его душа воспрянула в диком экстазе и радостно понеслась навстречу буре. Он прижимал ее к груди и шептал:

— Успокойся, моя дорогая! Ничто не может повредить тебе!.. Ничто на свете!..

Это была простая и незначительная фраза — первая, пришедшая ему на язык. Но он повторял ее все вновь и вновь и все крепче прижимал ее к себе.

— Ничто не может повредить тебе!.. Ничто, ничто на свете!

Он наклонился над ней. Она смотрела на него снизу, лицо ее было обращено к нему, и он вдруг почувствовал неожиданное очарование теплого, ласкового прикосновения ее губ. Он поцеловал ее. Она не сопротивлялась. И в непроницаемой тьме он вдруг ощутил, как пылало ее лицо.

— Ничто не может повредить тебе! — на этот раз уже крикнул он громко и почувствовал, что мог бы расплакаться от счастья. — Ничто, ничто на свете!

И вдруг налетел порыв бури и потряс всю хижину, как карточный домик, и вместе с ним, точно у самого окна, раздался резкий, пронзительный крик, какого Филипп не слышал еще ни разу в жизни. И вслед за ним, покрывая стоны непогоды, вдруг тоскливо завыли волки Брэма.

Глава XV. ПОЖАР

Некоторое время Филиппу казалось, что это крикнул Брэм Джонсон, что, несмотря на неистовую бурю, человек-волк вернулся. Они оба стали прислушиваться, не повторится ли этот крик или не раздастся ли топанье шагов у запертой двери. Но Филипп скоро сообразил, в чем дело, и вдруг весело прижался щекой к ее лицу и засмеялся.

— Это — ветер! — воскликнул он. — Никогда еще я не слыхал ничего подобного! Это даже волков обмануло! Однако же, как ты испугалась! Впрочем, и нельзя не испугаться. А не зажечь ли нам огонек?

Держа ее за руку, он стал нащупывать дорогу к тому месту, где у Брэма были сложены заготовленные им плошки с медвежьим жиром. Она подержала перед ним две из них, пока он их зажигал. Желтоватый свет отразился у нее на лице, в то время как лицо еще оставалось в тени. То, что он заметил сейчас при мягком освещении и что отразилось у нее в глазах, так и подмывало его схватить ее на руки, несмотря на то, что она стояла с огнем в руках. Но она круто повернулась со светильниками и отошла к столу. Он все еще продолжал зажигать их, пока не осветил комнату вполне. Это было безумной расточительностью, но он поступал так нарочно, чтобы обуздать в себе зверя. Когда же он зажег уже шестую плошку и посмотрел на Селию, то она еще стояла у стола и смотрела на него так спокойно и с таким доверием, что он возблагодарил судьбу за то, что поцеловал ее только раз — только один единственный раз! Его радовало и волновало сознание, что ей уже известно, что он любит ее. Теперь он в этом был твердо уверен. И мысль о том, на что он мог бы решиться в этой темноте и в момент ее полной беспомощности, глубоко его потрясла. Теперь он мог радостно и не стыдясь смотреть ей прямо в глаза. Ему захотелось еще раз поцеловать ее в губы и в глаза. Но вместо этого он нежно взял шелковистую прядь ее волос и прижал ее к своим губам.