Атолл (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   Они сели завтракать. Аниту накрыла стол на троих. Оайе честно признался, что уже поел, но от лишней порции макуки не откажется. Тем более, что вторая жена отца ущемляет его в еде.

   - А что, разве мамы не было?.. - спросила Аниту.

   Уплетая сладкое, похожее на творог блюдо, мальчик сообщил сестре, что их мать больна.

   - Ты должна навестить её, - сказал Оайе.

   - Я и так сегодня собиралась идти в деревню.

   - Может, мне пригласить Генри? - предложил Аниту Джон. - Он хороший доктор.

   Генри Уилсон частенько бывал в гостях на яхте Джона, и Аниту его хорошо знала и была очень рада его видеть. Но теперь она покачала головой.

   - Нет, мама не доверяет европейским врачам.

   - Глупости...

   - Нет не глупости, - возразила Аниту. - Если мама не верит врачам, то и не вылечится. Ведь не лекарства лечат, а вера.

   В её словах был резон, ведь даже Иисус говорил: "Кто верит в Меня, тот излечится".

   - Сегодня на заре к ней приходил колдун Нон Апуапа, сказал, что вылечит её, - доложил Оайе. - Ночью соберут бово.

   - Большое бово или малое? - спросила Аниту.

   - Сначала малое, если не поможет, соберут большое бово.

   Джон знал, что бово - это такое местное сборище колдунов и их помощников. Помощники образуют круг, внутри которого горит костер и сидит (или лежит) тот, кого требуется вылечить. Бьют в барабаны и пляшут до тех, пока больнойбольная не исцелятся. Если помощники не справляются, в бой идут одни колдуны. Это и есть большое бово.

   Самое удивительное в том, что больные действительно исцеляются. Правда, те, кто не исцеляется, те помирают. Тут ничего смешного нет. Ведь и западная медицина имеет летальные исходы. И никто над этим не смеется.

   После завтрака, за которым Джон мог воображать себя отцом семейства, Аниту села в пирогу, которую пригнал Оайе, и отчалила, курсом на берег, в деревню. Писатель сообщил своему ученику, что сегодня они будут заниматься английским языком. Продолжат чтение книги Джеймса Босуэлла "Жизнь Сэмюеля Джонсона".

   Джон был того мнение о преподавательском методе, что ребенку вовсе не надо давать кокой-то облегченный материал, типа "бейсик-инглиш" Огдена".

   [* "Бейсик-инглиш" - предложенный в 1932 г. лингвистом Ч.К. Огденом редуцированный английский язык, содержащий всего 860 слов.]

   Облегченный материал надо подавать взрослому.

   Поскольку способности ребенка к обучению значительно превосходят способности взрослых, то именно ребенку надо давать самый трудный материал без каких либо скидок на возраст. Простой пример. Если ребенка воспитывает волк, то ребенок вырастает волком, его умственные способности так и не проснутся. Если воспитывает человек, вырастает человек. То есть, чем примитивнее воспитание, тем примитивнее вырастает человек. Потому, что мозг - это данное, а ум - приобретенное.

   Если ребенку дать Шекспира, то он мало что в нем поймет, но, вырастет умным человеком. А тот, кто читает во всем понятные комиксы, вырастет дебилом. Так думал Джон.

   Мальчик открыл книгу на закладке и стал читать:

   "Это напоминает мне, как забавно он описывал мистеру Лангтону несчастное состояние одного молодого джентльмена из хорошей семьи: "Сэр, когда я в последний раз слышал о нем, он носился по городу, упражняясь в стрельбе по котам". А затем мысли его вполне натуральным образом отвлеклись, и вспомнив о своем любимом коте, он сказал: "Впрочем, Ходжа не пристрелят, нет-нет, Ходжа никогда не пристрелят...""

   Оайе способный мальчик, читает бегло, но у него есть недостаток. Он легко отвлекается или загорается какой-нибудь идеей и уж пока её не воплотит в жизнь, не успокоится.

   Вот и теперь, едва прочитав о стрельбе по котам, Оайе вдохновляется перспективой пострелять из ружья по чайкам. Джону, который уже успел вдохновиться неурочной рюмкой виски (когда отбыла Аниту), эта идея показалась занятной. Стрельба по чайкам, что-то в этом есть чеховское. Тем более, стрельба из "чеховского" ружья.

   Джон сходил в каюту, вынес двустволку и несколько патронов к ней, набитых мелкой дробью. Переломил ружье, вставил в стволы смертоносные цилиндрики, взвел курки. Цели, однако, по близости не было. Чайки как назло летали везде, но не вблизи яхты.

   Оайе осенила идея, он побежал к столу, схватил недоеденный с утра круассан, раскрошил его и стал кидать крошки за борт. Горластые белокрылые птицы сразу узрели дармовую еду. Налетели, передрались, расхватали. Некоторые уселись на спокойную воду лагуны, плавали как утки.

   Джон вскинул ружье, прицелился в одну такую водоплавающую и нажал спуск. Грохнуло раскатисто по всей лагуне, чайки взлетели, прыснули врассыпную. Не ожидали они такой глупости от умного писателя. Но одна так и не улетела. Облако дроби изрешетило её в пух и прах.

   Джон обрадовался, что попал, но тут же огорчился убийством ни в чем не повинной птицы. Оайе был в восторге, не терзаясь сомнениями, просил тоже дать ему выстрелить. Не в цель (потому что цели уже не было) а просто так. Джон уступил с легкостью подвыпившего человека.

   Ружье для мальчика было явно великовато. Оайе поднял стволы в воздух. Приклад несколько широковат - перекрывал не только хрупкое плечико, но и верхнюю часть живота мальчика, как раз, где солнечное сплетение. Оайе держал ружье неправильно, к тому же не плотно прижимал. Джон как-то этого не заметил. Когда мальчик выстрелил, сильной отдачей его отбросило назад. Оайе упал на палубу, бросив ружье, держась худыми руками за живот. Мальчик не хотел плакать, но слезы сами полились из глаз. Лицо ребенка словно покрылось сумрачным пеплом. Казалось, он сейчас умрет.