Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин

Свояки забавлялись в шахматы в доме у князя Глинского, женатого на средней дочери Малюты Скуратова, Анне, родной сестре Марьи, на которой был женат правитель.

Дом Глинских стоял на Никольской улице неподалеку от старого Никольского монастыря. Горница была маленькая, под самой крышей и называлась «певчей». По стенам горницы висели шесть серебряных клеток с голосистыми птицами, купленными за большие деньги. Иван Михайлович любил и знал толк в птичьем пении.

Борис Годунов хотел без лишних свидетелей поговорить с одним из приказчиков торговой лондонской конторы, Джеромом Горсеем, и, коротая время за шахматной доской, ждал купца.

Горсей не однажды оказывал услуги московскому правительству. В тяжелые годы Ливонской войны он отправился за помощью к английской королеве и вернулся к Никольскому устью с тридцатью кораблями, груженными селитрой, порохом и всевозможным оружием.

Проиграв партию, начальный боярин сердито нахмурился, с досадой посмотрел на своего любимца Ивана Воейкова, громко храпевшего на лавке, на щебетавших в клетках птиц.

«Лучше бы я поддался, — думал Иван Михайлович, преотлично знавший нрав свояка, — уж больно гневлив. С другой стороны, ему польза — крепче игру уразумеет».

Англичанин подъехал к дому ровно в полдень, как было условлено. Услышав стук копыт, Иван Воейков сразу открыл глаза и приподнялся с лавки. Он, как верный пес, никогда не покидал своего хозяина и был наготове вцепиться в горло всякому подозрительному человеку.

Джером Горсей, розоволицый толстячок с маслеными глазками, кланяясь, вошел в горницу. Одет он по-дорожному — в плаще, высоких сапогах и широкополой шляпе. Увидев в углу икону, купец стал с усердием креститься.

Иван Воейков помог ему раздеться. Англичанина усадили поближе к печке. Поставили перед ним серебряную чашу крепкого меда и ковшик. Поджав под лавку короткие толстые ноги, Горсей прихлебывал мед и прикидывал, зачем он понадобился правителю а неурочное время да еще в чужом доме.

Живой и предприимчивый, Джером Горсей у своих товарищей был не в чести и слыл за любителя ловить рыбку в мутной воде. Он увлекался горячительными напитками сверх нормы, установленной Лондонским обществом, вел разгульную жизнь, и в Москве ходили слухи, что он принял православную веру и хочет жениться на русской девице.

За купцом втиснулся в дверь коренастый дьяк Андрей Щелкалов, поклонился, сел на лавку возле Ивана Воейкова. Вчера он сидел с казанским воеводой в приказной избе до солнечного восхода и смертельно хотел спать. Дьяк часто позевывал, крестя рот.

— Итак, мой друг, — прервал молчание Годунов, — ты надеешься оправдаться в Лондоне и убедить в своей правоте королеву?

— Да, ваша светлость, я надеюсь оправдать свое доброе имя. Мне придется вступить в бой с Лондонским обществом.

— Хм, да. Я желаю тебе удачи.

Андрей Щелкалов шевельнулся и чуть заметно скривил губы. Лондонское общество переживало беспокойные времена. Первые годы торговли с Россией английские купцы, получив от царя Ивана Грозного всевозможные поблажки, не имели соперников и чувствовали себя на русской земле привольно. Но после завоевания Нарвы в Москву стали проникать в большом числе купцы других народов и англичане, не принадлежавшие к Московскому торговому обществу. И когда Нарва отошла от России, то некоторые из этих купцов продолжали самостоятельную, отдельную от общества торговлю, привозя свои товары сухим путем, через литовский рубеж. «Через горы», как говорили московиты.

К этим купцам присоединились кое-кто из приказчиков Лондонского общества, отказавшиеся дать отчет в товарах и в деньгах, имевшихся у них на руках. Приказчики открыли в Москве собственную торговлю.

Слухи о беззакониях, творившихся в московской конторе, серьезно обеспокоили лондонских дельцов, и они отправили двух лиц, облеченных особым доверием, в Москву — Пипока и в Казань — Чаппеля.

Главный московский приказчик общества господин Трумбуль выехал в Архангельск для встречи со следователями и вместо себя в Москве оставил Джерома Горсея.

Сам Джером Горсей был основательно замешан во всех противозаконных делах и поэтому внимательно следил за действиями лондонских следователей. Когда Пипок тайно послал в Лондон извещение о его делах со своим помощником Горнби, Горсей узнал об этом и донес русскому правительству. В своем донесении он сообщал, что Пипок сносится тайно с Литвою во вред русским. И тогда англичанин Горнби был схвачен, предан пытке на дыбе и огнем, а следователи общества Пипок и Чаппель заключены в тюрьму. Примечательно, что переводчиком отобранных у Горнби писем оказался Джером Горсей…

Предприимчивый купец по совету Андрея Щелкалова, помнившего его удачную поездку при царе Иване, был назначен гонцом царя Федора Ивановича к королеве Елизавете.

Правитель хотел наладить хорошие отношения с Англией, а для Джерома Горсея было важно предупредить невыгодное известие о его поступках, посланное из Москвы английскими купцами. Поэтому Джером Горсей согласился стать царским гонцом с великим желанием. Он ехал в Лондон тайно, не как царский гонец, а как купец по торговым делам. И не морской дорогой через Холмогоры и Белое море, а сухопутьем. Для русских этот прямой, удобный путь, через литовские владения, был недоступен из-за препон, чинимых властями.

Борис Годунов, помолчав, исподлобья взглянул на Горсея.

— Ты состоишь в товарищах по торговле с купцом Антоном Маршем?

— Да, государь.

— Дьяк Андрей Щелкалов подтвердил особой грамотой, что ты брал в долг у наших купцов для Московской торговой конторы. На самом деле деньги ты положил в свой карман. Правду я говорю?

Джером Горсей побледнел, сжался. Он ждал, что правитель скажет о морских судах, посланных в Скифское море, и был готов к самому худшему.

— Нам известны твои дела с купцом Антоном Маршем, — продолжал Годунов, — мы знаем о твоем недостойном поведении…

— Наш великий покровитель Борис Федорович, — поднявшись с лавки и прижав руки к груди, воскликнул англичанин, — я отблагодарю вас достойно!..

— Пустое. Я звал тебя для другого. В дела Андрея Щелкалова я не вмешиваюсь. Так ведь, Андрей Яковлевич?

Дьяк повернулся и кивнул головой. Ему явно не сиделось на месте. Он опять зевнул и перекрестился.

— Борис Федорович, — сказал дьяк, — пока ты судишь да рядишь, мы с хозяином холодного кваску изопьем. Анна Григорьевна великая мастерица квас с хреном ставить… Угостишь, Иван Михайлович?

— Угощу, Андрей Яковлевич, свеженьким, недавно новую бочку начали.

Вместе с князем Глинским великий дьяк спустился вниз по лестнице, скрипевшей под его тяжелыми шагами.

— А мы с тобой об одном деле покумекаем… Ваня, — обернулся Борис Годунов к Воейкову, — дай-ка мне ларец.

Иван Воейков вскочил с лавки и поставил окованный серебром ларец на стол перед правителем. Борис Годунов ключом, висевшим на шее, отпер ларец и вынул письмо Иеронима Бауса.

— Королевский посол оскорбил Андрея Щелкалова, князя Никиту Романовича, дядю царя, все правительство и непригоже писал о самом великом государе, — промолвил он. — Прочитай.

Джером Горсей взял письмо из рук правителя, пробежал глазами по строчкам.

— О-о да. Плохо.

— Я не показывал его дьяку Щелкалову. Он стал бы мстить всем аглицким купцам.

Джером Горсей понимал, что это справедливо… Если письмо попадет в руки Щелкалова, добра не ждать. Письмо сочтут оскорбительным для царского величества, и тогда англичане проиграют по всем статьям.

— Расскажи об этом письме королеве Елизавете. Если письму дать ход, — продолжал Борис Годунов, — аглицким купцам угрожают многие беды… Ты расскажешь королеве Елизавете, как я защищаю аглицких купцов ради ее величества и во внимание к ее доброте и милости молю за них царя, который для меня, — он сделал ударение на слове «меня», — изволит пожаловать купцов повольной грамотой, каковой нигде доселе им жаловано не было… И еще скажи королеве, что я, Борис Федорович Годунов, не в пример остальным боярам! Я — правитель великой державы русской, главный наместник царств Казанского и Астраханского, главный начальник всех воинских сил, наследный государь знаменитой области Важской и многих иных…

Джером Горсей сразу все понял. Борис Годунов хочет, чтобы иноземные государи знали о нем как о великом, могущественном человеке. А для чего ему нужна известность, нетрудно догадаться. В Москве многие говорят о тайных замыслах царского шурина.

— Великий боярин и правитель, — торжественно сказал, поднявшись с места, Джером Горсей, — английская королева узнает о ваших великих заслугах перед ее величеством. И о том, как вы, благоприятствуя английским купцам, не дали ходу оскорбительному письму Иеронима Бауса.