Мегрэ и Клошар - Жорж Сименон

- Так вы узнаёте его?

Мегрэ удержался, чтобы не дать вырваться наружу внезапно окатившей его волне чуть ли не ярости против этого человека, твердо решившего - и это он теперь твердо знал! - ничего не говорить.

Доказательством тому служила тенью промелькнувшая на лице клошара улыбка и затаенное лукавство, проглядывавшее, в глубине зрачков.

Губы Келлера слегка приоткрылись, и он пробормотал:

- Нет...

- Это один из двух речников, которые вытащили вас из Сены.

- Спасибо... - еле слышно произнес он.

- И он же - я почти уверен в этом! - нанес вам удар по голове, прежде чем кинуть в воду.

Молчание. У Тубиба не дрогнул ни один мускул - жили лишь одни глаза.

- Вы так и не узнаёте его?

Происходившее тем более впечатляло, что разговор шел вполголоса, кругом рядами стояли койки с другими лежачими больными, которые не только пристально за всем наблюдали, но и вслушивались в каждое слово.

- Вы не хотите говорить?

Келлер по-прежнему оставался неподвижным.

- А ведь вы знаете, почему он покушался на вашу жизнь...

Во взгляде клошара промелькнула искра интереса. Он, надо полагать, изумился тому, что Мегрэ удалось столько разузнать.

- Все началось два года тому назад, когда вы ещё ночевали под мостом Берси. Дело происходило за полночь... Вы меня слышите?

Он подал знак, что да.

- Декабрьской ночью вы оказались свидетелем происшествия, участником которого был именно этот человек...

Келлер, по-видимому, снова размышлял над тем, как ему поступить в сложившейся обстановке.

- Тогда в Сену столкнули другого человека, хозяина баржи, недалеко от которой вы лежали. Ему-то не удалось выбраться из подобной передряги.

И опять - ни звука, и даже полное безразличие на лице пострадавшего.

- Так ли все произошло? Увидев вас в понедельник на набережной Селестэн, убийца струхнул, не заговорите ли вы...

Клошар чуть-чуть, с видимым усилием повернул голову, ровно настолько, чтобы в поле зрения одновременно попал и Жеф Ван Хутте.

При этом в его взоре не было ни ненависти, ни злобы - при желании можно было бы уловить лишь некоторую долю любопытства.

Мегрэ осознал, что ничего путного он от бомжа не добьется, и как только появившаяся старшая медсестра напомнила, что они уже достаточно долго находятся у постели больного, не стал больше настаивать.

В коридоре речник вызывающе вздернул голову.

- Далеко же вы продвинулись, не так ли?

Он был прав. Фламандец выиграл эту схватку.

- Я ведь тоже, - с торжеством провозгласил он, - могу насочинять всякого...

Мегрэ не сумел на сей раз сдержаться и прошипел сквозь зубы:

- Заткнись!

*

Пока Жеф в сопровождении Торранса ожидал на набережной Орфевр, Мегрэ почти два часа провел в кабинете следователя Данцигера. Тот позвонил заместителю прокурора Паррэну, попросив того присоединиться к ним, к комиссар доложил им обоим все свои соображения по делу Келлера с начала до конца в малейших подробностях.

Следовательно делал карандашом пометки, и когда тот закончил, тяжко вздохнул:

- Короче, у нас нет ни единой улики против Ван Хутте.

- Верно, доказательств нет.

- За исключением несовпадений во времени. Но хороший адвокат от этого аргумента не оставит камня на камне.

- Знаю.

- Есть ли у вас хоть какая-нибудь надежда добиться признания?

- Никакой, - вынужден был признать комиссар.

- Клошар будет продолжать играть в молчанку?

- Убежден в этом.

- Как вы считаете, почему он выбрал такую линию поведения?

Объяснить это было трудно, особенно людям, никогда не сталкивавшимся с мирком тех, кто ночует под мостами.

- Да, что у него за причины такие? - вмешался и заместитель прокурора. - В общем-то он чуть не приказал долго жить... По-моему, ему следовало бы...

Но это было, конечно, мнение магистрата, то есть человека, живущего в апартаментах где-то в районе Пасси* с женой и детьми, еженедельно устраивающего у себя партии в бридж, заботы которого в основном сосредотачивались на вопросах продвижения по службе и размерах окладов.

_____

* Пасси: фешенебельный квартал в Париже.

Что отнюдь не совпадало с суждениями какого-то там клошара.

- Но есть все же правосудие...

Да, разумеется! Но в том-то и дело, что тех, кто не боится спать под мостами, в разгар зимы обложившись для сохранения тепла старыми газетами, не очень-то им и обеспокоены.

- Вам это понятно?

Мегрэ не решался утвердительно ответить на этот вопрос, ибо в таком случае на него покосились бы неприязненно.

- Видите ли, он не считает, что суд присяжных, обвинительная речь, выступления адвокатов, решение жюри и тюрьма имеют такое уж существенное значение.

Интересно, как бы они прореагировали, расскажи он им о сцене со стеклянным шариком, сунутым в руку раненого? Да если бы он даже просто поведал им, что бывший доктор Келлер, чья жена проживала на острове Сен-Луи, а дочка вышла замуж за крупного производителя лекарственных препаратов, таскал эти безделушки в своих карманах, как какой-нибудь десятилетний мальчуган?

- Он все ещё настаивает на встрече с консулом?

Речь вновь зашла о Жефе.

Следователь, взглянув предварительно на заместителя прокурора, тихо произнес с явным сомнением в голосе:

- На нынешней стадии следствия не думаю, что я смог бы подписать ордер на его задержание. Более того, судя по сказанному вами, видимо, и мне бесполезно встречаться с ним.

Ясное дело, если уж Мегрэ не смог расколоть фламандца, то магистрату такая задача тем более была не под силу.

- Так что будем делать?

Мегрэ, ещё направляясь сюда, уже знал, что дело было проиграно. Не оставалось ничего иного, как отпустить Ван Хутте, которая, не исключено, ещё потребует и извиниться перед ним.

- Прошу прощения, Мегрэ... Но учитывая, в каком положении мы оказались...

- Знаю.

Ему предстояло пережит момент не из приятных. И случалось это не в первый раз - и неизменно с каким-нибудь дурачьем!

- Прошу извинить меня, господа, - вполголоса распрощался Мегрэ с коллегами.

Чуть позже, уже в своем кабинете он повторил:

- Извините, месье Ван Хутте. Уточняю: сожаление выражаю лишь формально. Знайте, однако, что мнение я не переменил и остаюсь при своем убеждении, что вы убили вашего хозяина, Луиса Виллемса, что именно вы сделали все, чтобы избавиться от клошара, оказавшегося нежелательным свидетелем этого преступления.

Вместе с тем ничто не мешает вам теперь вернуться на свою баржу, к жене и ребенку.

Прощайте, месье Ван Хутте...

И тут произошло нечто неожиданное: речник и не подумал протестовать, лишь с некоторым удивлением глянул на комиссара и, уже стоя в проеме двери, протянул ему длинную руку, проворчав:

- Любой может ошибиться, не правда ли?

Мегрэ сделал вид, что не заметил его жеста и спустя пять минут ожесточенно набросился на текущие дела.

В последующие недели были проведены достаточно сложные мероприятия по дополнительному сбору улик и доказательств в районе набережной Берси и у моста Мари, опросили множество людей, бельгийская полиция тоже прислала кое-какие материалы, которые приобщили к остальным, но все эти усилия оказались тщетными.

Что касается комиссара, то в течение трех месяцев его не раз видели на набережной Селестэн, где - трубка в зубах, руки в карманах - он прогуливался, словно слонявшийся без дела горожанин. Тубиб в конце концов выписался из больницы. И вновь обрел свой уголок под аркой моста, все вещи ему вернули.

Случалось, Мегрэ, как бы невзначай, останавливался возле него. Их разговор не отличался многословием.

- Как дела?

- Нормально.

- Рана не беспокоит?

- Время от времени кружится голова.

И если они избегали говорить о том, что произошло, то Келлер прекрасно понимал, зачем пожаловал комиссар, и Мегрэ знало, что для того это не было секретом. Между ними завязалась некая своеобразная игра.

И она длилась до наступления летней жары, когда однажды утром комиссар задержался около клошара, поглощавшего краюху хлеба, запивая её красным вином.

- Как дела?

- Нормально!

Решил ли Франсуа Келлер, что его собеседник прождал достаточно долго? Но он вдруг посмотрел на пришвартованную неподалеку бельгийскую баржу - не "Зварте Зваан", другую, но похожую на нее.

- Хорошо живут эти люди... - пробормотал он.

И указывая на двух белобрысых ребятишек, игравших на палубе, добавил:

- Особенно вот они...

Мегрэ заглянул ему в глаза со свойственной ему серьезностью, предчувствуя, что сейчас должно последовать что-то еще.

- У всех жизнь нелегкая... - продолжал клошар.

- Как и смерть...

- Единственно, что невозможно, это судить о них.

Они понимали друг друга.

- Спасибо, - прошептал комиссар, который наконец-то узнал правду.

- Не за что... Я ведь ничего и не сказал...

И добавил как фламандец:

- Не так ли?

Он и впрямь ничего не раскрыл. Он отказывался выносить суждение. Свидетельствовать он не стал бы.