Великая мать любви - Эдуард Лимонов

- Я с вами согласен, -, сказал Аргус, - это элементарно. - Элементарно, но я должен был вам это сказать, дабы вы знали с кем имеете дело. Мне не по душе литературный эстаблишмэнт, профессиональные интеллигенты. Но интеллигентность я очень и очень уважаю. - Получилось хорошо, гордо и убедительно. После такой декларации он был обязан слезть с меня. Я победоносно поглядел на Аргуса.

Он ждал еще чего-то. И вся компания ждала. Следовало добавить может быть конкретности в мою декларацию. Цифры, факты?

- Мы находимся с вами, вы и я, на противоположных полюсах чего? - он наморщил лоб, - фронта? Да-да, фронта. В Голливуде, куда судьба меня бросила в возрасте двадцати четырех лет я страдал и страдаю от неинтеллигентности людей, вдруг оказавшихся вокруг меня, и от. неинтеллигентности работы, которую мне приходилось и приходится, увы, выполнять.

Я вспомнил, что Аргусу предложили восемьдесят тысяч долларов в неделю за переписку сценария, и возмутился. И обрадовался. Удобный момент ему врезать. - Получается, что вы работаете для Голливуда уже лет тридцать пять? И все это время вы страдаете от неинтеллигентности работы, которую вам приходится выполнять? Почему же вы не уйдете, Натан? - Я вообще-то хотел сказать "Почему вы не ушли?", так как ясно было, что в шестьдесят лет свалить из Голливуда куда труднее, чем в 24 года, однако не будучи на самом деле таким уж безжалостным, каким мне нравится казаться, я пожалел его возраст.

Он понял свою оплошность. Но уже было поздно. Нужно было отвечать. Женщины смотрели на нас во все глаза, как на боксерский матч. На нас не было перчаток, но мы с удовольствием хлобыстали друг друга фразами. В живот, в нос, по самолюбию, по больному комплексу...

- Я пытался... Несколько раз. Последний - в возрасте 37 лет, после публикации первого романа. Уехал в Нью-Йорк с намерением начать новую жизнь. У нас с Найоми были сбережения. Она нашла себе работу в "Скрибнерс энд сан", я... - он задумался. - Роман получил зловещую критику в прессе. Они свалили меня: "Роман мистера Аргуса настолько же тяжел и невыносим, насколько легки и талантливы его прославленные работы для телевидения. Невозможно поверить, что роман написан человеком, подарившем Америке "Дочь моего брата"...

Никита сочувственно вздохнул. Пам заворочалась и вздохнула тоже. Я решил к ним присоединиться. "Да..." - пробормотал я.

-Вот так... Мы продержались в Нью-Йорке год на зарплату Найоми Мы, и дети... После нескольких попыток построить новую профессиональную жизнь вне Голливуда, я был вынужден принять предложение Стивена Стайна писать сценарий серии "Орлы избирают вершины", и мы вернулись в Калифорнию. Через год я купил эту гору... Как видите, все не так просто...

Аргус откинулся в кресле и у него был вид мученика, только под давлением превосходящих сил зла уступившего этим силам. Закованный Прометей, то-есть прикованный к скале Голливуда. Бить или не бить? Увидев в просвет одного из окон зелень его горы, я решил в пользу бить. - Я так понимаю, миссис Аргус работала в "Скрибнерс энд сан" не уборщицей и не машинисткой... Она поняла, куда я гну, и он понял, но... - Редактором.

- Насколько я помню, это минимум 20 тыс. долларов в год? - Я был уверен, что больше, но я хотел казаться справедливым.

- Да, что-то в этом районе. - Ответил он за жену и помрачнел. Не потому что не знал своих проблем и того, кто он такой, но потому, что не хотел, чтобы это сказали вслух. Не хотел, чтобы это слышал кажется влюбленный в него Никита. И сам он не хотел этого слышать, 0дно дело знать, другое слышать. - И у вас еще были сбережения, как вы сказали? - Немного... Мы предпочитали тратить деньги в наши лучшие времена.

- В мой первый год в Париже я заработал 27 тыс. франков, - сказал я. Чуть больше четырех тысяч долларов. Во второй - тридцать шесть.

- Но вы одиноки. А у нас были дети. Даже сейчас, когда они взрослые, и живут отдельно, мы вынуждены помогать им время от времени, - раздраженная Найоми встала. - Кто-нибудь хочет еще дринк?

Никита протянул стакан. "Если можно, опять "лошадь"?" Мне оставалось только вспрыгнуть на поверженный труп и сплясать победный танец. Но я мог отказаться от этой церемонии, если он смолчит и не попытается... Он молчал, потому я удержался от морали.

Мы оставались в доме Аргусов еще час, и за все время, появившееся на лице Аргуса скучающее выражение так и не исчезло.

- Зря ты его так, - сказал Никита, когда любезно, но сухо попрощавшийся с нами Аргус ушел в дом, и Пам, сдвинув "тойоту", повела ее, подпрыгивающую, к выходу из усадьбы. - Он исключительно хороший мужик. Интеллигентный, тонкий. Редкость среди голливудского жлобья. Если бы ты прочел его книги...

- А что я такого сказал, чего он не знает сам? Что он трус и придумывает оправдания своей трусости, он знает. ОК, я прочту его книги." У меня есть его первый роман, - сказала Пам. - Вот и разберемся, - сказал я. - Все сосут Голливудскую золотую корову и дружно ругают ее. Кто были бы они без Голливуда - все эти актрисы, актеры и сценаристы?

- Найоми сказала мне о тебе, Эдвард, в кухне, "Он уже испорчен, ваш приятель", - Пам весело обернулась к нам от руля. - Чем же это?

- Наверное она имела в виду, что ты уже лишился невинности, понял как устроен паблишинг бизнэс...

В окнах "тойоты", слава Богу, видны были не скучные бюро паблишинг бизнэса, но красивые растения Биг Сюр и, вдруг, на поворотах дороги, океан.

Я прочел роман Натана Аргуса. Семисотстраничное, рыхлое произведение в стиле нео-модернизма 60-х годов. Тяжелое, умное и скучное творение это было прямой противоположностью стремительных легких сценариев, производимых Аргусом для Голливуда и теле. Критики были правы. Устав очевидно от стремительности и легкости, Аргус искал правду в длинных умных фразах. Почему этой закономерности не понимал сам Аргус и не сотворил стиль приходящийся где-то посредине между легкостью и многодумной тяжелостью? Он был умен, но очевидно следовал ложным эстетическим идеям. Я встречал в свое время в Москве людей, всю жизнь посвятивших задаче создать нечто более сложное, чем "Уллис" или "В поисках утраченного времени". Возможно, что здесь, на другой окраине мира, в Калифорнии, Аргус был одержим такой же, очень московской идеей?

Четвертого июля мы были приглашены на празднование Дня независимости к еще одной жертве Голливуда. У Саймона Нортона также была своя гора. Выше и обширнее, седалищнее, чем гора Аргуса. И Саймон слыл, в отличии от Аргуса, веселой и тостеприимной жертвой.

Вместе с караваном автомобилей мы проползли последовательно по всем спиралям горы. Сквозь непроницаемый пыльный туман нам были видны лишь задние огни едущего впереди нас автомобиля. He

смотря на одиннадцать часов утра в огнях была необходимость. Bpe от времени караван останавливался, наткнувшись на невидимое препятствие, и тогда уставшие от слепой езды водители нервно сигналили. Блузка на спине Пам взмокла между лопатками. Никит боящийся толп, вслух выражал свою досаду. Я приоткрыл окно, но автомобиль тотчас же ввалился клуб меловой пыли, и пришлось срочно завинтить его. В конце концов мы вынырнули из пыльного обла1 на асфальтовый паркинг, окруженный голубыми пиниями, счастливая Пам успела втиснуть "тойоту" в свободную щель между двумя лэнд-роуэрами. Мы вышли.

От паркинга мощеная камнями дорога вела вверх к забору из колючих кустов. Из-за кустов доносились вскрики большой толп' звуки музыки и всплески воды.

- Ну влипли, - сказал Никита. - Сколько же он пригласил людей Автомобилей уже с сотню. И шесть автобусов, - сказала Пам, оправляя юбку. Саймон просил народ объединяться, из-за ограниченности паркинга. Сто, и в каждом четверо или пятеро, плюс автобусы - шестьсот человек будет. И сейчас лишь половина двенадцатого. В прошлом году гостей было полторы тысячи... Кошмар что творилось.

Мы преодолели наконец забор из кустарников и увидели прям перед собой большой дом в стиле ранчо, за ним меж деревьев блеснул зеркало пруда или бассейна. Чуть дальше внизу колосилось урожаев желтое поле, и за ним виднелось еще одно ранчо. У края поля, за оградой, как в ковбойском фильме, паслись и ржали несколько лошадей. На этом пейзаже повсюду расположились группы людей. Три оркестра играли фольклорную музыку, от нескольких жаровен к нам прилетали запахи жареного мяса. Розовый голый здоровяк с маленьким членом плюхнулся в пруд. За ним еще один. Третьей прыгнула грудастая женщина, взмахнув грудьми.

- Вода в пруд поступает от настоящего горного источника, - скаэала Пам. - Это вам не лос-анджеловский бассейн. - Забавно, - сказал я. - А почему они голые? -- Old fashion californian style" *, - комментировала моя религиозная Джули с презрением. Может быть боялась, что я тоже последую примеру аборигенов, и разденусь. Стану ходить среди людей, размахивая членом, а ей будет стыдно за меня. - Во времена хиппи нудизм был моден в Калифорнии, дяди и тети выросли, но привычки остались... Они выглядят глупо... Я подумал, что с ее очень большими шведскими грудьми моя подружка, оголившись, потеряла бы религиозно-кроткую ауру.