Великая мать любви - Эдуард Лимонов

Ветер врезал мне в ухо горстью пыли и я вернулся с Салтовского поселка на рю дэ Лион. Рядом стоял сутулый арабский, дядька с

*TIe en rafale - стрельба очередями

большим, покрасневшим от холода носом, в потрепанной шапке из цигейки. И неотрывно глядел на матовой синевой отливающую мускулистую жилистость карабина. Взгляд у него был грустный. Мы коротко переглянулись, без улыбки, но с симпатией, никто ничего не сказало я отошел ко второй витрине, целомудренно оставив его наедине с карабином. Так оставляют друга наедине с любимой девушкой.

Стоя потом в этой блядской очереди в центр, они еще даже не открыли дверей, затылок к затылку... (сейчас все это бесстыдство организовано лучше, тогда же, в панике, боясь западни со стороны новых властей, социалистов, "этранжерс" приходили едва не с рассветом, нервничали, ждали, бегали лить и отлить, доверяя свои имена соседям, топали ногами под дождем и снежной крупой; я старался думать об оружии, а не о фликах. Если не об оружии, то на военные всегда темы! Так я развлекался тем, что представлял соседей по очереди в виде солдат моего режимант, роты, батальона, и пытался определить на взгляд из какого типа получится какой же солдат. Некоторые из. них решительно ни к черту не годились, недисциплинированных их придется расстрелять за дезертирство после первого же боя, другие, напротив, обещали стать отличными храбрыми солдатами. Я вовсе не воображал себя мегаломанически полководцем, всего лишь офицером, может быть обер-лейтенантом как мой отец. Обер-лейтенанта, я был уверен, я достоин. Почему? Потому что в воинской профессии, как и в мирных ценится спокойствие, уверенность в себе, педантичность и неистеричное поведение. "Ребята меня уважали во всех странах, в которых мне привелось жить... Ребята разных социальных классов и разных степеней развития, почему же вдруг окажусь я негодным к командованию людьми с оружием?" - думал я. Я не терялся при пожарах (два раза), в морских несчастьях (тоже два), не дергался... Я вспомнил, как некто Эл, старый нью-йоркский адвокат, сказал мне как-то во время приема в доме моего босса-мультимиллионера: "Ты напоминаешь мне, Эдвард, гуд олд бойз моего поколения. На тебя можно положиться, парень". И Эл похлопал меня по плечу. Босс общался с Элом по необходимости, у Эла была плохая репутация, он был адвокатом всяких темных людей с итальянскими фамилиями, живущих в Бруклине и Литтл-Итали, босс морщился, завидев Эла на своих парти. Но я, его слуга, имел свое мнение на этот счет, я всегда думал, что Эл - hard and real man, в то время как босс - сорокалетний мальчик, выебывающийся своими экзотическими автомобилями и бизнесами. Мой босс Стивен Грэй был кем-то вроде Бернара Тапи задолго до Бернара Тапи... "Man"... Между мужиками всегда бывает ясно, кто "мэн", а кто нет. Настоящий мужчина Эл меня одобрял, я был горд тогда очень. Я горд и сейчас. На нем был старомодный твидовый пиджак, на Эле, поредевший после пятидесяти кок зачесан назад... "Гуд олд бойз" его

поколения очевидно были все эти люди с итальянскими фамилиями, которых он защищал...

Визита к витрине на рю дэ Лион хватало мне, чтобы выдержать фликовскую церемонию на рю Энард. За годы этих походов, каждые три месяца, я многое понял об оружейных магазинах. Я понял, что витрина магазина оружия - стена плача современного мужчины. Он приходит к ней, чтобы лицезреть свою насильственно отсеченную мужественность. Грустный, лоб к стеклу, он молча молится и грезит о своей былой мощи. К витрине магазина оружия приходят очень разные люди. Да, старые, вылинявшие, облезшие, прогулявшие безвозвратно свою жизнь, но попадаются и очкастые аккуратные буржуа в хороших пальто, и краснощекие типы в кроссовках, джинсах, с яркими горячими глазами, по таким, как поэтично выражались в России, "тюрьма плачет". Однажды я застал у витрины, и это меня растрогало, несентиментального, маленького горбуна с желто-зеленым лицом, веснушчатый кулачок прижимал к носу платок. О чем он думал, маленький, недоросший, недосформировавшийся, в куртке, потертой на горбу?

Я начал посещать стены плача еще в Вене. Свое первое западное оружие крепкий золингеновский немецкий нож, похожий скорее на штык вермахта, чем на нож, я купил в магазине оружия на Бродвее, на самом Таймс Сквер. Он находился между магазином "Рекорде" и "Таймc Сквэр Эмпайр" - в этом торговали куклами, изделиями из слоновой кости, тостерами, лампами, портфелями, бумажниками из искусственной кожи, масками Кинг-Конга, статуэтками Эмпайр Стэйтс Билдинг, тишотками "Ай лав Нью-Йорк" и еще сотнями наименований подобного же говна для туристов. За магазином "Рекорде", под козырьком порно-кинотеатра продавали поп-корн, и с тех пор понятие нож или штык неестественным образом соединяется в моем подсознании с запахом поп-корна. Безусловно, прежде чем войти внутрь, я больше часа простоял у витрины. У той стены плача топтался целый коллектив. Большие, но робкие черные неотрывно глазели, кто на пистолет-пулемет Маузера, кто на Винчестер, короче, каждый выбрал себе объект желания. Я помню, что в центре витрины, на кусочке красного бархата была выставлена знаменитая итальянская винтовка Каркано М.91, калибра 6,5 мм. Это из нее Ли Харвей Освальд пристрелил Кеннеди. Зачем не знаю, но я посчитал нас. Нас было шестеро у стены плача. Был еще один, но тот... было непонятно, интересовала ли его винтовка Каркано М.91, а может он ждал благоприятного момента, чтобы залезть в отдувающийся карман или чтобы раскинуть карты на картонном ящике и ограбить прохожих легально... Двери магазина были гостеприимно открыты, из них несло холодом, по-американски щедро расточаемым, и я вошел в аэр-кондишионэд помещение. В застиранном до дыр джинсовом костюмчике, купленном на Канал-стрит. 1 доллар 25 центов брюки и 3 доллара куртка. Аборигену не стоило труда мгновенно понять, что я за птица.

- Что я могу для вас сделать, young man? - спросил меня сэйлсмэн Зигмунд Фрейд. Черноглазый, веселый и подозрительный он изъяснялся на грубейшем английском, свидетельствовавшем о куда более низком социальном происхождении, чем у его двойника, но по хитрым глазам было видно, что опыт и практика сделали из него отличного чтеца человеческих душ. - Я хочу приобрести нож, - сказал я. - Мне он нужен. - Я вижу, "янг мэн", согласился Фрейд. - Тебе он действительно нужен. Представители его племени обыкновенно отличаются разговорчивостью. В штате Нью-Йорк, продажа населению оружия по воле властей чрезвычайно затруднена, магазин вовсе не был забит посетителями, бедняга Фрейд по-видимому страдал от вынужденного мутизма... Правда он мог разговаривать с другими сэйлсменами... - О, тебе ужасно нужен нож, "янг мэн", - воскликнул он и сочувственно поглядел на меня. А что еще он мог сказать? Мой костюм, такой можно было подобрать в мусоре, сандалеты были из той же коллекции, контактные линзы мои покрылись налетом пятнышек неизвестного происхождения и царапали глаза и глаза болели. Покрасневшие, они, я предполагаю, сообщали мне больной вид. Я много пил тогда и физиономия моя оставалась перманентно опухшей, я курил крепкую марихуану и ...короче, я был не в лучшем состоянии. "Янг мэн изрядно потрепанный жизнью" - вот как я сам себя определял, глядя в зеркало. И было непонятно, выпутаюсь ли я из моих историй.

- Сколько денег ты можешь истратить? - спросил меня Зигмунд Фрейд. Двадцать долларов.

- Жаль, - сказал он. - За двадцать два есть отличный немецкий армейский нож. Они, - джерманс, понимают, как наилучшим образом отправить человека на тот свет. Хочешь посмотреть?..

Я хотел. Кроме двадцати у меня было еще множество монет во всех карманах джинсов, но я не был уверен, наберется ли на два доллара. В любом случае, я взял все свои "мани", следующий же чек из Вэлфзр должен был прибыть только через пять дней. Меня это обстоятельство мало заботило, я врос в Нью-Йорк корнями, я мог прожить в нем пятьсот пятьдесят пять дней без "мани". Я знал как. Единственная серьезная неприятность безденежного существования состояла в том, что оно лишало меня одиночества. Одиночество, я выяснил на собственной шкуре, в сильно развитом капиталистическом обществе стоит денег. Странно, казалось бы с первого взгляда люди боятся одиночества и ищут именно общения. Почему же одиночество стоит "мани"?..

- Хочешь полюбоваться? - повторил он. - Да.

Он беззаботно оставил меня и ушел во внутреннюю кишку. Впрочем все витрины были заперты на замки и в большом ангаре магазина присутствовали еще два сейлсмэна и несколько покупателей. Вернулся и положил передо мной изделие в ножнах из грубой свиной кожи. Извлек. Тяжелая рукоять, сильное тело с двумя канавками для стока крови. Инструмент предназначался не для разрезания, не для легких хулиганских порезов по физиономии, нет, у него в руках находился инструмент для глубокого пропарывания, для достижения внутренних укромных органов, спрятанных в глубине тела.

- Видишь, - сказал Зигмунд Фрейд, - это, янг мэн, именно то, что тебе нужно. Порет глубоко и верно. Ты ведь собираешься ходить на охоту на дикого зверя, я так предполагаю? Никакой зверь не устоит перед прямым ударом, нанесенным верной рукой.