Цвет ликующий - Татьяна Маврина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4.02.66. «Лес, лес, возьми мою плоть!» Та же поездка по Пятницкому шоссе. Седой лес разделан белилами по той же системе ритма. Лыжня в небо, черное — только надпись. Без людей с одной птицей. Белое: белая бумага, гуашь серебристая и титановая темпера. На темных мелких соснах белые кресты. Это надо где-нибудь повторить с большей выразительностью и сделать верхушки, чтобы были юбочки, а на верхних ветках — шарики.
Заговор на больную руку, которая сейчас уже прилично пишет и мажет за эти 5 дней. Наверное, лес помог.
5.3.66. Приехала Лена с новым мужем Юрой, ходили на выставку в Музей Восточной культуры. Индийская и Иранская, довольно жалкие, новых форм не нашла почти совсем. Недавно с Н. В. были на выставке прибалтов в Манеже. Кроме 3-х лубков XVIII века: «Георгий Победоносец» — первый сорт, «Адам и Ева» — не очень хороший, «Сердце Иисуса» еще слабее, потом еще две деревянные скульптуры Георгия Победоносца с драконом в виде собаки — очень хороши, и кое-какая бытовая и религиозная мелочь. Все же остальное современное их искусство не вызвало ни восторга, ни интереса. Но они меня хорошо приняли на книжном жюри. «Звери» — первая премия.
6.3.66. Выставка Тышлера в Музее им. А. С. Пушкина в трех больших залах. Прелестно! Народу интересного было много.
Много таланта. Много времени. Мало мысли, а руки чешутся. Волшебно и хорошо.
4.3.66. Поехали во Псков. Чуть весна, чуть почки, вода и еще кое-где снег. Ездили 5 дней и 5 ночей. Особенно хорош Печерский монастырь. Упадок сил. Потом делала «Царя Салтана». Рука все лучше и лучше. Почти совсем хорошо.
7.5.66. Поехала в Нижний Новгород, 9.05 вернулась в Москву. Очень жарко. Неделю потом не могла отделаться от дурной головы. Потом кое-как выправилась.
Показывала «Царя Салтана» Татьяне Григорьевне. Почему-то восторгов не вызвала, хоть рисунки намного лучше «Мертвой царевны», которой она так восхищалась. Я даже затревожилась и отложила сдачу до осени. Работа еще не кончена.
28.05.66. Абрамцево. Букет белой сирени. Подарила Мар. Евгеньевна. От запаха заболела голова, я ее спрятала в мастерскую. Первый раз ничего не вышло, наляпала туда красок. Второй раз получилось складно. Цветы — крестиками в ритмичной пестроте. Белое на белом. Белый фон справа сделала по черному титановой темперой.
29.05.66. Восхитилась букетом в сумерки в саду, над бочкой с водой, где отражался месяц. Пел соловей. Все сиреневое. Букет в моей руке. Белый цвет получился хорошо, нежно.
30.05.66. Начала писать путешествие во Псков 7–11.04.66. «Продмаг в воде». Река Шоша, грачи, деревья без листьев, большая вода.
За тридевять земель. За тридевять весенних морей.
31.5.66. 24-го переехали на дачу. Так рано — от жары. С неделю и здесь стояла жара, а сейчас несколько дней все дождь и серые дни. Начинаю дела с Госзнаком. Азбуку. На даче написала уже 5 картинок. Вот прорва! Если мне не мешать, так заполоню. От перелома выправилась и физически и душевно. Письмо от Катерины. Опять. Тревожно.
4.6.66. Написала Тверь. Вчера ничего не вышло. Помешал приезд Ал. Мих, и пустые нудные разговоры и неловкость приема гостьи. Веселый город на розовом. Волга только что освободилась ото льда. Народ гуляет. И мы погуляли вдоль воды, но очень мало.
«Тверь богатая, Тверь торговая». Когда-то была столицей Руси. Оба берега низковатые. Где же стоял Кремль? Надо еще раз съездить обстоятельно. В городе же впадает в Волгу Тверца.
«Есть у Моцарта высказывание, которое звучит примерно так: у меня было плохое настроение и потому я писал красиво, прямо и серьезно. Сегодня я в хорошем настроении и пишу беспорядочно, криво и весело». (Из статьи Гиацинтовой по поводу книги А. Таганова о Станиславском, изд. «Детская литература», Новый мир, 1, 1966.)
Захворала. Холодно мне. Простудилась.
10.6.66. А оказалась грудная жаба. Болела, как нарыв, грудная клетка. Пот и легкий озноб. Отважилась, пошла к местной докторше Таисии Ивановне в поселке. Она услушала аритмию сердца.
12.06.66. О Сезанне. Я хворала и лежала, а то бы и внимание не остановилось на неубранной постели Н. В. с сезанновскими складками. Ренато Гуттузо изобразил среди них забинтованную голову рабочего. Эта картина написана сильно, выразительно (потому запоминается), но противно. Художник очень талантлив.
У нас на балконе висит репродукция с сезанновского натюрморта, где эта белая мануфактура в жестких складках так изображена впервые, на ней овощи и яблоки. Основа обеих картин — жесткие складки белой материи, как это ни странно, по отношению к картине Гуттузо. Наверно, немало выразительных голов лежали на простынях в истории живописи, а на таких впервые. Гуттузовская голова лежит на сезанновском натюрморте. И в этом есть какая-то наглость. Поселить смерть в жизнь! Сезанн смеется своими яблоками и любуется принесенной с базара несложной «свежестью», дарами земли. И это его тема. Спокойный конец XIX века. По нему до сих пор скучаешь, хоть я и родилась в новом веке, но вкусы мои очень устарели. Еще во времена ВХУТЕМАСа жили этим наследством, писали натюрморты, модель, пейзажи. А была уже война, революция, немецкий экспрессионизм, кубизм и пр.
XX век, конечно, век графики, и повсеместно. А цвет (это священное знамя ВХУТЕМАСа) на службе или у этой графики, или у натурализма всех родов, от А. Герасимова, Лактионова, до Рокуэлла Кента. Я прочитала терминологию западной современности в чешском журнале «Посткубистическая живопись». Этот термин хорош, можно его употреблять.
21 мая, в воскресенье, я ездила на выставку «9»-ти на Юго-Западе. Их было 7. Я с букетом сирени для Егоршиной. Она одна дама, хоть на этот раз ее вещи не лучшие. Она боннаровское заполнение холста довела до противного минимума, т. е. оставляет белый холст, чуть мажет кое-где и все. И в этом фарс!
Другие напоминают сезаннистов времен ВХУТЕМАСа. 40 лет тому назад. Диву даешься, как они смогли, могут в наше время сохранить то же дыхание. Есть в этом ограниченность воли. Но есть и мужество. У Биргера и Вейсберга нет даже простого движения, молодости, страсти, жизни, игры формы и цвета. Все покоится в «нирване». Созерцательное настроение. А Мися сравнивала их картины с фугой Баха. Цвет и фактура сложные, они — фальковцы. Когда-то это было моей мечтой. А породила эту мечту после Вхутемасовской зарядки Тициановская «Венера перед зеркалом», что жила в Эрмитаже. Женское тело. Тема живописи самая заманчивая.
Все это посткубистическая живопись, конечно, потому что нарушено соотношение формы, цвета и пространства. Почти все измайловцы подражают не французам, а французам в преломлении «Бубнового валета», и даже не «Бубнового валета», а ВХУТЕМАСа. Поговорить на эту тему с Костиным.
Ренато Гуттузо. Забинтованная голова рабочего на сезанновском натюрморте!!! Абсурд. Врубелевские складки простыни в сумасшедшем доме — изломы нервные и тоскливые. Это против Сезанна.
11.6.66. Получили монографию Костина «Петров-Водкин». Привезла Мися. Формат квадратный — никуда не положишь. Супер — лакированный, копия с «Красного коня». Я не люблю П.-Водкина, но все равно за него обижена и за коня особенно. Чуть не та форма, не тот цвет — и получилось мертвое. У него хороши чистые лица женщин. Мальчики на траве — какие-то онанисты, корни — Иванов, пейзаж — Матисс. Нелепость. Он старик смолоду и мертворожденный «умник». Пименов ему подражал в молодости. Н. В. говорит, что и весь ОСТ — тоже, и он прав, породил зализанную технику, но свой мир — есть. Знамя его — красное, голубое и охра. Умом принимаю, а сердцем — нет.
14.6.66. «Царевна Лебедь» Врубеля — таинственная, любимая жена, Блоковская дама, мечта трубадура, хрупкое создание с сумасшедшими глазами, кристалл души. Картина такая щемящая и поэтичная, что стоит всегда в глазах, как Венера Боттичелли, как «Видение» Моро. Прерафаэлиты. Крылья, как белые облака, слоистые на летнем небе. Цвет подводный. Утонченное волшебство. Ничего фольклорного. А лебедь белая из былин — «злая жена» Востока. А царевна-лебедь Пушкина — народный образ, перевертыш, оборотень, как царевна-лягушка (из рукавов кости летят и превращаются в лебедей), как братец Иванушка, белая Утица и пр. мужичьи образы. «Ай да лебедь, дай ей Боже, что и мне веселье то же» — чуть не камаринская. А у Врубеля — тайна, Гоголь, ночь, ангел-хранитель.
У меня нет любимой жены, я сама женщина. Мои любимые царевны живут на пряничных досках, прялках и полотенцах. У них и грусть сказочная не грустная, и облик живой земной, несмотря на удивительную чудовищность подчас.
Я царевну Лебедь сделала в виде птицы с пряничной доски. Полудева, полуптица, крылья немного «крылы твоих молитв» по терминологии Алпатова.
18.6.66. Есть цвет, линия, форма, композиция, «пространство» (это можно выделить отдельно, а можно включить в композицию, все равно). 4–5 компонентов, дай бог и с ними справиться, а еще тема, смысл, выразительность. Вполне достаточно для изоискусства. Можно даже без трех последних требований — все равно заполнишь душу человека и творящего, и глядящего. Писатели, конечно, со мной не согласятся. А зрители не отдают себе отчета как следует, на что они смотрят. Много попугайства, обезьянства и стадности.