Его сбежавшая невеста - Любовь Попова

порочное волшебство, перебирая завитки в поисках заветного местечка. И стоит ему нащупать самую сердцевину, как я закусываю губу, чтобы не застонать. В полной темноте, почти ничего не видя, слушая лишь его частое, горячее дыхание, остальные все чувства обостряются во сто крат.

Но мне хочется большего, теперь пальцев мне мало, и вскоре я ощущаю, как нечто огромное упирается мне в промежность. Сухая, твердая головка члена скользит вверх-вниз по половым губам, словно предупреждая о вторжении. На миг даже кажется, что он слишком большой, что он просто не поместится во мне.

— Харитон, я не уверена…

— Отступать поздно, к тому же он уже был в тебе. И помнится, тебе даже понравилось. Помнишь, как ты просила еще? 

Вполне разумно, только вот…Додумать я не успеваю.

Глава 15. Ева

Все как в тумане, стоит давлению между ног чуть усилиться.

Головка члена раздвигает складки и не без труда толкается внутрь. Харитон растягивает меня, а я почти перестаю дышать, двигаться. Мне остается только чувствовать, только слышать, как шумно в унисон бьются в тишине наши сердца, как кровь потоками течет по венам, как в груди растает незримое счастье мгновения.

Тело тут же натягивается струной. Я словно музыкальный инструмент, на котором виртуозно играет Харитон. Прикосновениями к разгорячённой коже, неистовыми поцелуями, длинными, медленными толчками, все сильнее подчиняя меня себе. Грубые, глубокие. В каждый из них он вкладывает силу, страсть, желание. То терпение, которому научился, пока я дразнила его день изо дня. Даже злость. 

Он рвано дышит мне в губы, целует щеки, веки, лицо и шепчет, опаляя, покрывшуюся испариной кожу:

— Такая узенькая, такая горячая. Ева, блядь, Ева. Были бы мы одни, дома, в безопасности, я бы не выпускал тебя очень долго, наслаждаясь каждой секундой в тебе.

Он словно извиняется, а может быть ругает меня, что вместо того, чтобы спокойно поблагодарить я почти вынудила его заняться со мной любовью. Но мне было это нужно. В этом месте, в этот момент, пока мы живы мне хочется ощутить себя живой, настоящей, любимой.

 Через еще несколько таких приятных, чувственных движений Харитон словно теряет человеческую сущность. Принимается совершать частые фрикции, каждая из которых бьет в самый центр нервной системы, приближая меня к падению.

Давит на поясницу, сокращая между нами расстояние до минимума. Теперь он так глубоко во мне, что создание впечатление, что мы единое целое. И теперь совершаем ритуальный танец, сотканные из самой тьмы. Быстрее. Чаще. Резче. Сильнее. В этот момент Харитон не мужчина, он животное и мне нравится его нежная грубость, то как он закрывает мне поцелуем рот во время очередного глубокого проникновения, когда я еле-еле сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть громче, издавая стон.  

В какой-то момент я просто теряюсь в пространстве. Уже не чувствую тела. Только слушаю, насколько энергичными стали толчки, как сильно бедра бьются друг о друга, как член внутри меня скользит с бешеной силой.

Ощущаю, как глубоко он во мне, как набухают вены, почти меня царапая. Харитон растягивает меня под себя, а я наслаждаюсь тем, как немеет от нагрузки тело. Как ноги дрожат, а в голове шумит прибой, в предчувствии настоящего цунами. И оно грядет. Снесет меня, Харитона и сделает единым целым.

 — Давай, Ева. Ну же!

Харитон вдавливает губы в мои, стараясь сдержать стон, а я прогибаюсь, когда он вдруг двумя руками сжимает мою грудь под тканью и достигает просто невероятной скорости печатного станка. Пока член внутри меня издает пошлые, влажные звуки, пока струна внутри меня вдруг не рвётся. Цунами сносит меня, заставляя содрогаться от бурного оргазма.  

Я задерживаю дыхание, сжимаю его волосы в кулаках, сдавливаю член мышцами влагалища, ощущая каждый миллиметр твердой плоти. Выгибаюсь дугой, как от удара плетью.

 В этот же миг меня заполняет горячая лава, а Харитон, совершая последний толчок, замирает, часто-часто дыша.

— Черт, Ева. Я этого не планировал. Мы должны были только поговорить.

— Ага. — Сейчас я вряд ли способна сказать что-то большее. — А мы потом сможем еще раз поговорить? Смотри, как хорошо у нас вышло.

— Всегда знал, что ты станешь ненасытной кошкой. Вставай, давай.

— Ты еще во мне…

Харитон поднимается и в тишине поправляет свою одежду, а я начинаю приходить в себя и даже чувствовать вину за распущенность. У меня сын там, а я …

 — Боже, о чем я только думала?

— Ева… — Харитон берет мое лицо в ладони. — Я все контролирую. Не думай больше ни о чем. Тебе больше нечего бояться…

— Я не понимаю…

— Я просто хочу, чтобы ты была готова к тому, что произойдёт.

— О чем ты? Об обряде?

— Мне нужно ослабить внимание Рашида, чтобы потом с ним поговорить и развести его на очередной спор…

— Поговорить? С ним? О чем? Спор? И что значит «ослабить внимание»? – Мысли в голове мечутся как пчелы и каждая заглушает разум, оставляя только потом эмоций. Самых разных от восхищения, что он нашел применение своему таланту и здесь до злости, что он опять вмешивает тех, кто невиновен. Понятно же, что отвлекать внимание он будет за счет Данилы.

— Ты должна доверять мне и Данилу.

— Он знает, что это ты?

— Нет пока. И не нужно. Иначе будет пялиться на меня, будет более спокойным, а этого допускать нельзя. Сейчас нужно вести себя так, как будто вы ничего не знаете. Как будто вы все так же боитесь.

  — Это будет несложно…

— Ты понимаешь о чем я?

 — Тогда зачем ты выдал себя мне?

— Потому что тебе нужно внушить ему, что если он не будет вести себя, как обычно, все может пойти насмарку. Рашид все поймет раньше времени. Пока вы здесь, я смогу вас вытащить, но мне нужна ваша помощь, понимаешь?

— Если честно, то нет.

— Блядь, Ева. Просто на обряде ничему не удивляйся. И не смотри на меня. Ты не замечала охранников раньше, так должно оставаться и впредь. Особенно для Данила. Поняла?

— Вроде бы да, — киваю болванчиком, пока Харитон сам приводит в порядок мою одежду, быстро стирает подтёки на бедрах.

В этот момент за дверью слышатся шаги и по коже мороз мгновенный. Харитон вдруг чиркает ножом. В этот же момент  чувствую на ноге ожог… Небольшой, словно бритвой порезалась.

 — Разобьешь в комнате лампу и скажешь, что порезалась, — командует