«ОБХСС–82» - Павел Барчук

Я, когда проверил рюкзак и увидел, что одна осталась целёхонька, так печаль моя и поубавилась.

— Если такие объемы употреблять, может печаль и убавится, а печень точно поприбавится, — Сообщил Семен Матвею Егорычу, за что тут же огреб подзатыльник. — Эй! Это, между прочим, не я, это Минздрав.

Дед откупорил бутылку с мутной жидкостью, а затем налил себе, Переростку, Тоне и мне. В маленькие рюмочки, которые домработница поставила на стол, как только увидела бутыль. Правда на ее содержимое она смотрела с недоверием и даже опасением.

— А чё? Поболее посуды не будет? — поинтересовался Матвей Егорыч. — Из такой даже не почувствуешь вкуса.

Антонина сурово свела брови.

— Ну, нет так нет, — ответил дед и поднял рюмку. — Ты вот, Тоня, когда так хмуришься, сильно мне бабку напоминаешь. Мою. Аж не посебе. Ну…за встречу!

Мы выпили. Я сразу отставил рюмку в сторону. Подумал, достаточно. Ну, его на хрен. А вот Тоня натурально вытаращила глаза, открыла рот и замахала руками. У нее выступили слезы.

— На! Закусывай! — Матвей Егорыч ухватил с тарелки огурец, и прямо, как есть, целиком, сунул его Антонине в рот. — Ясное дело, вы тут в городе всякую дрянь пьете. Вот! Натуральный продукт! Там тебе и градус, и вкус.

Судя по Тониному лицу, она с дедом была полностью согласна. Только в противоположном смысле. Особенно насчет вкуса.

Пока все ели солянку, я осторожно придвинулся к Андрюхе поближе.

— Слышишь. Скажи. Как там Наташка?

— Аааа…Что? Вспомнил теперь? — Братец закидывал ложку за ложкой, уминая так, что трещало за ушами. — Нормально Наташка. Даже хорошо, можно сказать. Техникум закончила, в Москву переехала. Училась на бухгалтера, а устроилась продавцом. Какой-то тут у вас имеется дюже необыкновенный гастроном. Вот в него.

— Почему необыкновенный? Да погоди жрать! Расскажи! — Я отодвинул тарелку братца в сторону. Он с тоской посмотрел ей вслед, но, наверное, понял, покоя ему не видать, пока не успокоит мое любопытство.

— Жорик…Не знаю. Удивительный, потому что вон, как крайний раз к родителям приезжала, настоящие деликатесы привезла. Колбаса, не колбаса, сыр, не сыр. Николаич сказал, даже икра была. Представь. Красная. Или черная…В общем, не помню. Правда, полгода уже не появлялась. Только письма пишет. Мол, все хорошо у нее.

Андрюха взял тарелку за край и потянул ее обратно.

— Адрес знаешь?

— Чей? — Удивился братец.

— Деда Мороза, блин. Наташкин, конечно. Или магазина этого.

— Слушай. — Андрюха отложил ложку, перестал жевать и посмотрел на меня серьезно. — Отстань от девки. Она в тот раз еле в себя пришла. Виду только не показывала особо. Но я знаю, как ей тяжко было. А ты опять собрался. Зачем? Вдруг опять какой-нибудь приступ и ты ее снова забудешь. Хватит издеваться. Она хорошая девка. Ей замуж надо. Семью. Детей. А от тебя одни проблемы Наташке. Так что, Жорик, и знал бы, не сказал. Понял?

— Понял, понял… — Я взял со стола кусок хлеба, плюхнул на него колбасу, сыр, и принялся молча жевать.

Нет, есть, конечно, правда в Андрюхиных словах. Есть. Я понятия не имею, сколько тут пробуду. А что потом? Однако Наташку хотелось увидеть очень сильно. Хотя бы увидеть. Со стороны.

— Ладно… А Серега как? — Это был еще один очень важный вопрос, который само собой, меня волновал.

— Серёга? Так он поступил куда-то. Уехал. То ли на север, то ли на юг. Точно не скажу, потому что никто не знает. Так еще после его отъезда, кто-то на Лиходеева накатал жалобу. Что он, мол, колхозное достояние перепродает. Деталей не знаю, но Дмитрий Алексеевич под суд пошёл. Наш Николаич неделю пил на радостях. Два баяна порвал. А больше с Серегой никто слишком близко и не общался. Мы виделись потом несколько раз. Но все как-то случайно. Тут ничего сказать не могу. Как в воду канул твой Серёга. И Алка вместе с ним. Представляешь? Записку родителям оставила, мол, все хорошо, уехала вместе с любимым. Жениться решили. А чего дома не женилось, не понятно. Ох, там мать с отцом ее боговали. Даже пытались Ефима Петровича подключить. А он сказал, все чинно-благородно. Она взрослая. Захотела уехать и уехала. Мол, состава преступления нет…Так, вроде, сказал. Да. Состава преступления. Слушай, Жорик, дай пожрать. Чего ты прилепился? Сидел два года тут, в Москве. Ни с кем не говорил, не общался. А теперь расскажи ему за пять минут всю жизнь.

— Ничего не изменилось…Тебе лишь бы пожрать…

Но от братца я отцепился.

Потом, когда все улеглись, позвал Тоню в кухню, чтоб расспросить еще ее.

Все оказалось, на самом деле, гораздо проще. Семен — несовершеннолетний. И после гибели родителей, от государства ему была положена пенсия по потере кормильца. Брата оставили при мне, оформив наше совместное проживание юридически. Благодаря все тем же товарищам отца. Мне уже стало интересно, что там за товарищи. И откуда такая забота о детях Милославского.

Ну, а потом, был еще клад. Тот самый, который мы нашли возле погоста.

Здесь, в СССР все, что находили, считалось народным и сдавалось в Госхран. Премия за находку была только 25 %. Кладом считались деньги или ценные предметы, появившиеся на свет до 1917 года, а предметы, относящиеся ко времени после 1917 года, считались уже находкой. Но те монеты, которые отрыли мы, оказались старой чеканки, гораздо более ранней, чем указанный период. Сумма, полученная нами на руки, вышла очень приличной. Тоня сказала, я положил ее на сберкнижку. Точные цифры ей были неизвестны, но вроде, Жорик говорил, что о будущем волноваться надо, но не сильно.

Кстати, про Тоню. После смерти родителей, квартиру у нас, само собой, забрали. Она была служебной. Но дали вот эту, в которой мы жили сейчас. Опять же, помогли добрые люди. Ясное дело, машина, личный водитель и все остальное, отменилось. А Тоня осталась. Сказала, мол, куда же ей идти. Она ведь лет пятнадцать с Милославскими.

Из старой квартиры Антонина успела забрать некоторые антикварные вещи и материны драгоценности.

— Ой, да что там, драгоценности… — Я вспомнил огромные, яркие, пластмассовые серьги, которые так любила носить Светланочка Сергеевна. — Бижутерия какая-нибудь.

— Эм…Да…Ты же не помнишь…Подожди.

Антонина поднялась из-за стола и исчезла в своей комнате. Андрюху и Матвея Егорыча мы положили спать вместе. Семен переместился ко мне. Это был наиболее логичный вариант.

Через пять минут она вернулась с небольшой шкатулкой, которая закрывалась на замочек. Открыла, и я охренел.

Там лежали брюлики. Причём такого качества, что у меня задёргался глаз. Серьги, колье, брошь. Несколько колец с камнями. Какая-то стрекоза. Тоже, наверное, брошь.