Фавориты правителей России - Юлия Матюхина

Однако первой ласточкой будущих столкновений на почве боярского «самоуправства» стала тяжелая болезнь Ивана IV в 1553 г. Было составлено завещание, созваны бояре для торжественной присяги его сыну Дмитрию. В целом естественная процедура, помимо формального одобрения, вызвала резкое возмущение части придворных, испытывавших зависть к исключительному положению Захарьиных – родственников царицы. Иные отказывались присягать, так и говоря, что не против царевича, но против его опекунов Захарьиных, которым достанется место у трона.

В дворцовой среде уже до того шли несмолкающие разговоры о передаче власти князю Владимиру Старицкому, двоюродному брату Ивана IV. Воодушевленный этими словами князь Владимир, по свидетельству современников, отказался от присяги и стал готовиться к «заслуженному» выходу из политического небытия. Находившийся в состоянии полубеспамятства московский государь слышал эти «неблагонадежные» разговоры и впоследствии не раз припоминал опальным придворным, что именно навлекло на них наказание.

Наиболее сообразительные бояре уже после скандала с присягой пытались скрыться в соседних землях. Так, согласно ряду документов, уже в следующем году поимка «политического беженца», князя Никиты Ростовского, разоблачила наличие оппозиционной группировки в окружении царя. Оговоренные при дознании Никитой бояре, по его словам, ненавидели как жену Ивана IV Анастасию за пренебрежение к их «роду и заслугам», так и ее родичей, завладевших вниманием царя. «Искавшие их погубить» заговорщики пытались наладить контакты с Литвой и рядом европейских государей или даже с Римским Папой.

Впоследствии в письмах к А. Курбскому Иван IV упрекал бояр в ненависти к своей первой жене, которую они, по его словам, сравнивали с языческими царицами. Считалось, что ее погубили Сильвестр и Алексей Адашев. Противоречивые исторические свидетельства называют различных виновников, но доподлинно известно, что смерть Анастасии в 1561 г. тяжело отразилась на неустойчивом душевном состоянии царя и была одним из обстоятельств, оправдывавших впоследствии его борьбу с боярством и возникновение опричнины.

Пока же Иван IV спешил тем не менее начать новый этап в своей жизни и в августе того же года по просьбе митрополита вступил в новый брак. При этом он искал невесту непременно из чужих земель и поэтому женился на черкесской княжне Марии (Кученей) и наполнил двор ее родственниками.

Подозревая, что любимая Анастасия была отравлена боярами-княжатами, Иван IV затеял ряд мероприятий, направленных против остатков былой удельной самостоятельности. Так, в 1561 г. он взял у самых известных и родовитых бояр письменное обязательство «о неотъезде в Литву и иные места» и связал их взаимным поручительством, а в следующем году издал указ о княжеских вотчинах, разрешивший наследование только прямым потомкам мужского пола. При отсутствии таковых имения и земли считались выморочными и переходили в личную собственность московского государя. Этим Иван IV фактически только продолжил традиции, заложенные его дедом и отцом. И даже кровавый разгром Новгорода и Пскова, произошедший впоследствии, был, возможно, инспирирован не столько жадностью и бесстыдством опричников, сколько стал логическим завершением традиций прошлого, только в откровенно первобытной и чудовищной автократической форме.

Далее процесс только усугубился – многочисленные казни и ссылки без суда, сопровождавшиеся конфискацией имений репрессированных, привели к прямому предательству части ближних советников московского царя «живота ради». Так, в 1564 г. прямо с поля боя бежал в Литву старинный фаворит Ивана IV, князь Андрей Курбский, многократно обласканный государем. В оправдание своего поступка он отправил бывшему покровителю письмо, в котором обвинил его в беспримерной жестокости, преследовании «верных» и протекции «иноверцам».

Курбский, как говорят, тайно принявший католичество, от стаивал свое право «отъезда» не как нарушение данной им присяги, но как освященное временем право свободного вассала и преданного советника оставить вероломного и жестокого сюзерена.

Письмо, написанное в духе классической европейской публицистики, наполнено цитатами из Отцов церкви и ссылками на исторические хроники и является, по-видимому, выражением не только точки зрения бояр-оппозиционеров, но и мнения европейской общественности, осведомленной о «дикости» московских нравов и поддерживавшей всякое проявление недовольства в противовес достаточно прочному положению русского государства на международной политической арене.

Именно как выражение европейского мнения, водившего пером беглеца, и воспринял московский царь его послание и, как считают многие ученые, только поэтому на него ответил. В лице Курбского Иван IV видел своих «друзей-противников», повелителей европейских держав. С ними он вел полемику, отстаивая свое право на единоличную власть, не связанную никакими отчетами и условностями. Самооправдание двигало Иваном Грозным, когда он в качестве причины репрессий указывал на сепаратизм и «измену» бояр, погубивших его жену и мечтавших устранить его, законного самодержца, от всякого руководства страной, желавших бесконтрольно совершать поборы в его землях, присвоить отцовскую казну и др.

Отлично сознавая справедливость упреков Курбского и в то же время логичность своих объяснений и притязаний, он совершил тогда беспрецедентный демонстративный поступок для получения себе дополнительных полномочий. Такие жесты повторялись в дальнейшем несколько раз и, по мнению большинства историков, ничего, кроме психологической манипуляции общественным сознанием, в своей основе не имели.

В начале декабря 1564 г. Иван IV с семьей покинул столицу, оставив лишенный власти город в смятении и неизвестности. Никто не знает причин и целей отъезда, некоторые называют богомольное паломничество, но не могут сказать о сроках его окончания. Вместе с государем отправился весь его штат: ближние любимцы и доверенные лица, дьяки, охрана. Были увезены дворцовая и личная казна, иконы и реликвии. После посещения ряда монастырей остановившийся в Александровской слободе Иван IV направил в столицу две «своеручные грамоты».

Согласно имеющимся сведениям первая упрекала оставшихся в Москве придворных в «измене, алчности и лиходействе», а духовенство – в соучастии и поощрении чинимый боярами преступлений. Сообщалось, что «разгневанный и опечаленный» царь на произвол судьбы оставил свое государство и решил обосноваться «где Бог ему укажет», так как он не хуже прочих беглецов и изменников, беспрепятственно отпускаемых им в другие земли.