Секретные агенты против секретного оружия - Жак Бержье

После обычных пыток Барбье предлагает мне свободу, если я соглашусь заговорить.

Отвечаю, что свободы мне все равно не видать, поскольку «Ком-ком» обещал пристрелить меня на месте.

— Помните случай с полицейской машиной в Лионе?

Барбье отправляет меня в погреб и обещает завтра заняться со мной «по-серьезному».

Вскоре в подвал является «Ком-ком».

Предупреждаю, что со мной еще не кончили, но это не мешает ему увести меня. Уходя, замечаю, что в книгу привода и увода арестованных он меня не записал, и с интересом ожидаю дальнейшего.

Из рассказов товарищей, сидевших в погребе, выясняю, что Барбье спустился туда в половине третьего ночи с воплями:

— Верн! Верн!..

Естественно, никто ему не ответил.

— Швайнехунд! Он смеет спать!..

С хлыстом в руке Барбье бросается разыскивать меня среди пленников.

Но Верна нет. Кейн Верн. Полная паника. Лишь в три часа кому-то пришло в голову позвонить в Монлюк и спросить, нет ли меня там.

В форте Монлюк вопрос обо мне воспринимается как срочный вызов. За мной приходят. Вооруженного эскорта под рукой нет, и мы отбываем втроем на грузовике — шофер, «Ком-ком» и я. «Ком-ком» сильно нервничает. Шофер, пожалуй, еще больше.

Мы слегка задеваем трамвай и разбиваем вдребезги ручную тележку. За нами устремляется полицейский на мотоцикле.

— Террорист! — орет «Комком» и хватается за автомат — трофейный «стэн», отнятый у англичан.

Он выстрелил, промахнулся. Автомат тут же заедает.

— Английское дерьмо! — вопит «Ком-ком», бросает автомат на пол машины и начинает пинать его ногами.

— Конечно! — подбавляю жару я. — Это оружие делает Невиль Чемберлен. Посмотри, там есть клеймо — «Бирмингам Смолл Армс Kо!..»

— Так я и знал! — говорит «Ком-ком» и вытаскивает здоровенный автоматический пистолет. — Но я дорого продам свою шкуру!.. Хайль Гитлер!

— Да здравствует де Голль! — восклицаю я, чтобы поддержать воинственную атмосферу.

Шоферу она не нравится вовсе, он гонит как сумасшедший и подлетает к школе военных врачей в ту минуту, когда двери ее открываются.

Мы поспешно поднимаемся по лестнице и наталкиваемся на Барбье.

— Он мне не нужен — заявляет Барбье, указывая на меня. — Отвезите его обратно в Монлюк. Кстати, где его наручники?

— В кармане, — отвечаю я, — энтшульдиген зи… [46]

— Уведите его! — орет Барбье. — Хайль Гитлер!

— Смерть предателям! — отвечаю ему в тон, и мы отбываем.

По дороге мы сбили двух велосипедистов и начисто срезали столб электрического фонаря. Вот и Монлюк.

— Почему тебя так часто допрашивают? — недоуменно задает вопрос «Ком-ком».

— Потому что я ни в чем не виноват! — логически завершаю разговор я.

10 декабря 1943

Удалось встретиться в погребе с Жаклин Севильяно. Предупредил о ее предстоящем освобождении, передал поручение для Октава и свою последнюю волю в виде устного завещания.

Мне непрерывно устраивают очные ставки с людьми, с которыми я никогда не встречался.

Робэн расстрелян. Он умер очень мужественно.

Все время уводят людей «онэ пакете».

Один «зуган» сообщает мне потрясающую новость: генерал Жиро высадился в Генуе с армией в миллион негров. Только и всего.

12 декабря 1943

Прогулка во дворе кажется списанной с уайльдовской «Баллады Рэдингской тюрьмы»: «Я шел с другими душами, обреченными на муки, в другом кругу, и размышлял: что совершил этот человек? Велик или мал был его грех? И кто-то сзади прошептал: его ждет петля…»

Хотелось бы быть хорошим поэтом, чтобы перевести эти строчки…

Протестантский пастор Ролан-де-Пюри, заточенный вместе с нами, потребовал библию, чтобы читать ее заключенным.

Комендант форта выразил свое согласие… при условии, что там ничего не говорится об евреях.

Мы с интересом ожидали этой новой библии, но не дождались…

Присланная библия ничем не отличалась от обычной.

Мы устроили диспут, обсуждая ее с точки зрения различных религий, а также с точки зрения науки. Науку пришлось представлять мне. Комендант форта пришел на мое выступление, прослушал его и спросил, зачем я устраиваю здесь конференции по шпионажу? Я объяснил ему, что неповинен ни в чем. Он хохотал, словно услышал остроумнейшую шутку.

Комендант форта Монлюк не лишен чувства юмора.

Недавно, в то время, когда он говорил нам речь, неподалеку в городе раздался взрыв бомбы.

— Эге! — сказал он. — Кажется, будет гроза!

До рождества оставалось десять дней.

15 декабря 1943

Присутствовал при допросе.

Некий Бресчиа, по-видимому корсиканец, был арестован в поезде между Баланс и Авиньоном. При нем нашли четыреста хлебных карточек.

Допрашивающий: Откуда у тебя четыреста хлебных карточек? Зачем они тебе? Ты снабжаешь продуктами маки?

Бресчиа: Пощадите, господин полковник! Я даже не знаю, что такое маки. Эти карточки я вез своей мамаше.

Допрашивающий: Твоя мамаша может слопать за месяц четыреста пайков?

Бресчиа: Пощадите, господин полковник. Она слабая старушка, чтобы прокормить ее, мне приходится немножко спекулировать на черном рынке. Я честный торговец, господин полковник, и даже не знаю, что такое маки. Клянусь честью корсиканца!..

В конце концов, его отпустили.

Сегодня мне сообщили, что я приговорен к смертной казни объединенным парижским трибуналом, судившим меня заочно.

На всякий случай подаю просьбу о помиловании.

Основанием служит то, что французский офицер на французской территории не может рассматриваться как шпион.

Мне, конечно, откажут, но приведение приговора в исполнение, по всей вероятности, на несколько недель будет отсрочено.

20 декабря 1943

Чтобы я лучше соблюдал собственные интересы и стал разговорчивее, меня посадили на сорок восемь часов в одиночку для смертников. И такая приготовлена в здании школы военных врачей!

Превосходный случай хорошенько поразмыслить обо всем на досуге.

22 декабря 1943

Получены кое-какие сведения с воли. Моральное состояние у всех без исключения превосходное. Октав работает. Мне удалось достать и просмотреть «Паризер Цейтунг». Там опубликована довольно задорная статья о предстоящем применении секретного оружия, которая меня встревожила.

Острову Пеенемюнде сильно досталось, но Германия еще не проиграла войны. К счастью, Октав уже получил мое послание и, вероятно, успел предупредить Лондон.

Один «зуган» рассказывает, что союзники активно бомбят берега Ла-Манша и Северного моря. Конечно, он расценивает эти налеты как подготовку к открытию второго фронта. Мне думается, что правильнее рассматривать их как меры по уничтожению пусковых площадок «фау». Налеты массовые, серьезные.

25 декабря 1943

По случаю рождественских праздников освобождено несколько человек, в том числе Жаклин Севильяно. Сегодня же она встретится с Октавом и передаст мое донесение. Это очень важно для нашей организации.

Другой «зуган» недавно слушал Би-би-си и отчетливо разобрал непонятную ему фразу: «Высокий мыс вздымается над волнами».

Значит, все идет хорошо.

26 декабря 1943

Сегодня со мной проделали церемонию расстрела.

Завязанные глаза, полувзвод с винтовками и прочее. Неубедительно. Весьма вероятно, впрочем, что настоящий расстрел тоже будет неубедительным до самого конца. Никто не может поверить в собственную смерть.

27 декабря 1943

Наш барак — это целый мир, захватывающе интересный.

Создана «комиссия по варенью». Это выборная организация заключенных, которая распределяет дополнительные порции варенья, присматривает за шпионами и выполняет роль арбитра при любых разногласиях. Под благосклонным оком комиссии мы живем яркой интеллектуальной жизнью. Проводятся доклады, диспуты, конференции. Они помогают забыть о голоде, холоде и даже о страхе.

Время от времени люди уходят. Иногда «с вещами», что обозначает отправление в концлагери. Так ли там страшно, как говорят? Иногда пленники уходят по команде «без вещей», и это означает расстрел, хотя выстрелов мы не слышим.

На воле Сопротивление продолжает сражаться и бьет крепко. У одного «зугана» оказался при себе спрятанный номер подпольной газеты «Попюлер», датированный сентябрем. Из него мы узнали, что Комитет сражающейся Франции признан официально всеми союзными правительствами.

В той же газете сообщалось, что в области Ардэш, возле городка Тин, состоялась схватка. Погибли двенадцать макизаров и три немецких солдата.

Ужасно жаль было уничтожать газету, но длинные списки заложников опасно хранить на себе. Это карается.

Приятно то, что дурные вести из России оказались ложными. Один пессимист, скверно знающий немецкий язык, увидел в «Паризер Цейтунг» карту русского фронта и не обратил внимания на то, что линия, проведенная намного восточнее официальной линии фронта, нанесена на карту… карандашом. Очевидно, за истину было принято фантастическое предположение какого-то восторженного тевтона.