Четыре года в шинелях - Михаил Лямин

На второй батарее никто не боялся бомб. Пример бесстрашия показывали заряжающий Никитин и санинструктор Шевнин. Оба они из Удмуртии: один - из Шаркана, другой - из Ижевска.

- Давай, давай разгружайся! - кричал немецкому летчику маленький, юркий веснушчатый Никитин.

- Ребята, головы берегите! - предупреждал Иван Шевнин, спокойный, суровый на вид здоровяк, прохаживаясь возле траншей.

Налет не причинил батарее особых потерь. Было двое раненых. Покорежен лафет у одной пушки. Бой можно было продолжать.

И он продолжался. Час, два, три.

Стали просачиваться автоматчики. Заработали наши пулеметы.

Звонил командир полка:

- Как настроение? Какие потери?

- Пока держимся.

- До вечера стоять обязательно.

А до вечера было еще два часа. И за эти два часа немцы обрушили на батарею еще три бомбовых удара. В этот раз орудия сохранить не удалось. При первом налете вышло из строя одно. При втором еще одно. Оборону продолжало держать орудие Вотякова. Третьим налетом скосило последнее и вместе с ним его командира.

Иван Шевнин потащил Вотякова в укрытие. Тот умоляюще попросил:

- Не уноси. Дай посмотреть, как ребята рассчитаются с бандитами.

Подошел черный, весь в грязи Поздеев. Вотяков обратился к нему:

- Разрешите остаться здесь, товарищ старший лейтенант.

- Оставайся, Миша. А сам побежал к пулеметчикам.

В конце бой шел уже не с танками, а с пехотой противника. На землю опустились сумерки. Они были очень некстати немцам. Наши начали нажимать.

С Зотяковым находился Шевнин. Он рассказывал командиру расчета о ходе боя. Старший сержант был ранен смертельно, но сознание сохранял.

- Вы не оставляйте здесь пушки, - передавал последние советы Вотяков. Оттяните ночью в тыл. Их вполне можно отремонтировать.

- Сделаем, Михаил Тарасович, - обещал санинструктор.

- А еще, Иван, не забудь написать жене. Ты знаешь Анисью, она работает на оружейном.

- Успокойся, Миша...

- Металлургам тоже...

- Миша...

- Я отдал Родине все, что имел.

А из штаба полка, нахлестывая вороного, летел майор Засовский. За ним вел лошадей для отхода батареи старшина Александр Лекомцев.

Михали остались неприступными. Поздно ночью покидала боевые позиции вторая батарея, повторившая подвиг четвертой под Карабановом. На лафете одного из орудий артиллеристы везли тело своего командира, ижевского рабочего-металлурга Михаила Вотякова. Рядом с ним шел его боевой друг, товарищ по оружию и духу, сын удмуртского крестьянина Григорий Поздеев.

Михаил Тарасович Вотяков дважды приходился мне однополчанином. Вместе проходили действительную службу в Баку во Второй краснознаменной Кавказской дивизии имени Степина. О бессмертном подвиге я поспешил сообщить землякам небольшой зарисовкой в газету. Политотдел выпустил о герое листовку.

Вторую батарею сменила третья. Михали продолжали оставаться нашими. Мы оборонялись еще несколько дней, пока окончательно не отучили немцев совать нос в этот уголок советской земли.

Прорыв

И вот настал час нашего прощания с калининскими лесами и болотами. Пусть не подумают потомки, что это было отступление трусов. Нет, после михалевской схватки мы еще два месяца сдерживали натиск противника и не давали ему отсюда отправлять свои дивизии на юг, где он уже начал новое фронтальное наступление.

Мы дрались днем и ночью, но теперь нашей главной задачей было выжить, сохранить силы. Здесь нам делать больше нечего. Мы дали возможность Красной Армии подготовить наиболее выгодные позиции для завтрашних наступательных боев. На эти позиции надо было выходить и нам.

Мы теперь избегали открытых столкновений с противником. Быстрее, без потерь, вырваться из кольца окружения. Это было похоже на кутузовский марш двенадцатого года под Москвой.

Но нам приходилось во сто крат труднее. В воздухе все еще господствовала немецкая авиация, на земле - немецкие танки. Последние в краю лесов и болот были не страшны, а вот "воздух" не давал покоя.

Тридцать девятая армия расчленялась врагом на куски. Отрезалась одна дивизия за другой. Замыкались большаки и железнодорожные переезды. Противник ждал тризны.

Но мы тоже не зевали. Все в эти дни особенно внимательно наблюдали за комдивом. Как он берег свою дивизию! Как уводил ее из-под ударов. Встреча с врагом больше была не нужна.

Комдива могли заподозрить в трусости, как пытались в свое время заподозрить в том же полковника Киршева. Тот отдал свою жизнь. Подполковник Кроник не имел права этого делать, если бы даже ему приказали бросить дивизию за какую-нибудь деревню.

В полках снова шли учения. Отрабатывалось умение ползать по-пластунски, действовать мелкими группами в лесу, стремительно форсировать речки. Многие недоумевали: зачем?

В трудном положении была дивизионная газета: о чем писать. (После открытия нелидовского прогала редакция получила потерянное было шрифтовое хозяйство, и газета вновь стала выходить). Самое страшное для газеты отсутствие информации. А ее сейчас, живой, оперативной, не было.

И все-таки в дивизии жил боевой дух. Он поддерживался личным примером командиров и политработников. В том числе и примером комдива.

Он по-прежнему часто бывал в полках и батальонах с помощником начальника оперативного отдела Васильевым, теперь капитаном. Дружба их крепла. Это очень поддерживало авторитет комдива.

Солдат понимает все. Солдат - это народ. А народ трудно обмануть. Его можно на время усыпить, запугать, но невозможно отрешить от правды.

- Вот человек, - восхищался новым комдивом Степан Некрасов. - Если бы мне такого защитника при исключении из партии...

- А забыл, как тебе ответил на это Новаков?

- Новаковым крышка.

- Но у них есть защитники.

- Война всех поставит на свое место.

До нас, как и до всех, доходит известие о договоре Советского Союза с Великобританией. Вспыхивают и затухают разговоры о втором фронте.

Куда интереснее слушать солдатам о героях обороны Севастополя. Это орлы, так орлы! А второй фронт? Черт его знает, что это такое и с чем его едят.

Нам сбрасывают на самолетах газеты. Они пишут об итогах первого года войны.

Наступило лето. Одолели новые враги: комары не дают житья. Ни мази, "и сеток ни у кого, разумеется, нет. Нельзя увлекаться и кострами.

Но учения все-таки продолжаются. Радость - есть возможность купаться. Сочетаем приятное с полезным - учимся переправляться через речки на подручных средствах.

Время от времени ходим на дивизионное кладбище в деревню Старое. Убираем могилы товарищей. Приедет ли когда-нибудь и кто-нибудь на этот погост из нашей Удмуртии поклониться праху героев?