Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Большой любитель женщин, Федор Павлович, однако был на­чисто лишен рогожинского размаха и не бросал большие деньги к ногам женщины. Тратился экономно. Цену денег знал. Как гово­рил он младшему сыну, деньги имеют цену потому, «что с деньга­ми стоит только захотеть-с, Алексей Федорович, все и будет.» [10 9, 218].

Все, что будет, и все, что можно захотеть, это — женщины. Они — цель и смысл его жизни. Сладострастие — главное для Фе­дора Павловича. Что это такое, хорошо разъясняет один из ге­роев романа: «Тут влюбляется человек в какую-нибудь красотку, в тело женское, или даже только в часть одну тела женского (это сладострастник может понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество...» [10, 9„ 103].

Это полностью применимо к Федору Карамазову. С тем только уточнением, что красота для него не главное, не в нее он влюб­ляется, а именно «в часть одну тела женского». Как он сам го­ворит, для него нет дурнушек, во всякой женщине он найдет для себя что-то, включая «босоножек» и другую крайность — старых дев. Когда-то Федор Павлович шел с веселой компанией, и увиде­ли они спящую на земле Лизавету Смердящую, женщину, в срав­нении с которой Чекунда и Двугрошовая выглядели бы красави­цами. Заспорили, можно ли «этого зверя» принять за женщину. Все ответили отрицательно, один Федор Павлович — положитель­но. Позднее у нее родился Павел Федорович Смердяков

«Любовь» Федора Карамазова — явление чисто физическое, без всякой духовности.

И вообще, духовный мир героя крайне беден. Нравственные ценности вывернуты в нем наизнанку. После того, как от него сбе­жала жена, он, заведя гарем, всем жаловался, однако, на жену и рассказывал подробности жизни с ней. Совершенно справедли­во ему говорили: «Подумаешь, что вы, Федор Павлович, чин по­лучили, так вы довольны, несмотря на всю вашу горесть» [10, 9,. И].

Подобное у Достоевского уже было. Герой «Подростка» тоже к месту и не к месту, как чин, выставлял то, что он незаконно­рожденный. Но то подросток, а это человек вполне зрелый.

Святого для Федора Карамазова нет ничего. Над всем он кощунствует. Из своей второй жены он выбивал «мистику» и пле­вал при ней, верующей, на икону. Он жалеет, что истребляют ­леса и нечем будет сечь мужиков. Он иронизирует надо всем. В этой иронии положительна лишь ирония над собою. Помимо иро­нии над своим лицом, герой иронизировал над своим сердцем: «Господа, у иного сердце, как у Александра Македонского, а у другого, как у собачки Фидельки. У меня, как у собачки Фидельки» [10, 9, 98]. Тут он прав абсолютно. Его сердце таково. Но этот «развратнейший и в сладострастии своем часто жестокий, как злое насекомое» [10, 9, 120], человек вполне доволен своей жизнью и провозглашает: «Я в скверне моей до конца хочу про­жить, было бы вам это известно. В скверне-то слаще: все ее ру­гают, а все в ней живут, только все тайком, а я открыто» [10,9, 217].

Всех Федор Павлович не опрашивал, за всеми не наблюдал. О всех он говорит необоснованно. О себе — верно. Такова его про­грамма жизни.

Только вот жить-то осталось недолго. Федор Павлович, среди всех инстинктов которого неплохо развит и инстинкт самосохра­нения, чувствует опасность над собою. Опасность, которую поро­дил он сам: он боится своих детей. Боится обоснованно. Пред­чувствие не обмануло старого пройдоху — он упадет с проломленной головой.

Отец, боящийся своих детей, — явление явно не нормальное. В этом случае или отец плох, или плохи дети. Отец здесь опреде­ленно плох, дети — разные.

Вот они сошлись под одной крышей — эти плоды «случайного семейства». Сошлись после долгого незнания друг друга. Митя, Иван, Алеша.

Судьба отца известна. У каждого из детей она своя. Общее лишь то, что никто из них не получил положительного нравствен­ного заряда от отца. Все они воспитывались без отца, да и без матери.

Отец, как известно, скопивший деньги, даже не обеспечивал детей материально. И не воспитывал. Все дети что-то от него унаследовали, но воспитывались они в разных условиях.

Старший сын, Митя. От родителей ничего благородного унас­ледовать не мог. Об отце его все известно. Мать же сбежала, оставив его трех лет от роду.

Митя, о существовании которого отец просто забыл, воспиты­вался у случайных людей. У слуги, у двоюродного дяди. Затем, занятый мыслями о баррикадах, дядя забыл его. Митя воспиты­вался у двоюродной тетки. После смерти тетки — у ее дочерей. Опора у Мити — он сам. Недоучился в гимназии, учился в воен­ной школе. Далее: Кавказ, дуэль, разжалование, снова выслу­жился, кутежи, долги...

Встреча с отцом. Споры о деньгах. Соперничество из-за одной и той же женщины.

Сначала создается впечатление, что двадцативосьмилетний Митя лишь возрастом отличается от отца. Так же беспутен и сла­дострастен. И сам Митя характеризует себя так, что можно спу­тать его с Федором Павловичем. «Барыньки меня любили, не все, а случалось, случалось; но я всегда переулочки любил, глухие и темные закоулочки, за площадью, — там приключения, там нео­жиданности, там самородки в грязи. Я, брат, аллегорически гово­рю. У нас в городишке таких переулков вещественных не было, но нравственные были. Но если бы ты был то, что я, то понял бы, что эти значат. Любил разврат, любил и срам разврата. Любил жестокость: разве я не клоп, не злое насекомое? Сказано — Кара­мазов!» [10, 9, 139]. Д чуть раньше он уже разъяснил, что значит Карамазов. Дал обобщение. «Потому что я Карамазов. Потому что если уж полечу в бездну, но так-таки прямо, головой вниз и вверх пятами, и даже доволен, что именно в унизительном таком положении падаю и считаю это для себя красотой» [10, 9, 137].

Чем не Федор Карамазов? Так он характеризует сам себя. А по действиям? Тоже, кажется, не очень отличается. Вот случай из прошлого. Митя служит. К подполковнику приехала из Петербурга красивая, образованная, недоступная для Мити дочь. Случилось не­счастье — ее отца подвели, обманули. На карту поставлена честь подполковника: он оказался должен большую сумму. Митя, пресле­дуя карамазовские цели, предложил недоступной Катерине Иванов­не деньги — пусть придет к нему. Пришла.

Позднее он прокутил чужие деньги. Он оскорбляет бедного Сне­гирева, оскорбляет сильно, в присутствии его сына. Вот он ударяет (и чуть не лишает жизни) воспитывавшего его в детстве слугу. Уст­раивает тяжбу с отцом. Он думает, что умереть человеком честным или подлецом — безразлично. Стопроцентный Федор Карамазов. С его широкостью, безудержем.

Но так ли это? Ведь Федор-то не широк, а узок. Он весь во власти сладострастия. Стать шире сладострастия он не может. Да и не хочет.

Митя — иное. Он действительно широк. В нем не только сладо­страстие и жажда денег. Деньги вообще для него не самоценны. Отношение к ним у него рогожинское. Он разбрасывает деньги, показывая тем свою широкость, особенно заметную на фоне рас­четливых поляков. Федор на такое не способен.