Тот, кто хотел увидеть море - Бернар Клавель

Жена прервала его:

— Ну чего ты из себя выходишь? Мы не глухие!

Мать заметила, что он опустил нос в тарелку. Мишлина смотрела на него жестким взглядом. Потом, повернувшись к матери, улыбнулась и сказала:

— Не беспокойтесь, мама. Если бы действительно была опасность, мы бы, наверное, подумали об отъезде и, конечно, сказали бы вам.

Мать поднялась, и Мишлина проводила ее до выхода. В дверях она еще раз повторила:

— О Жюльене не беспокойтесь, мы его не оставим. — Затем, понизив голос, прибавила: — А на Поля не обращайте внимания, он нервничает. Время такое, все, что творится вокруг, его раздражает. Ну, спокойной ночи и не убивайтесь зря.

Мать поблагодарила и ушла. Она свернула в короткий, совсем безлюдный Кожевенный переулок, где темнота медленно наползала на фасады домов. Под платанами перед лицеем было темно. У одного дерева стояла парочка. Мать ускорила шаг и, дойдя до проспекта, остановилась. Минуту она прислушивалась. Машины еще шли, но не таким сплошным потоком, как днем. Было уже темно, и она с трудом различала их.

Постояв, мать пошла дальше. В ушах у нее еще звучал резкий голос Поля и более мягкий его жены. Ей казалось, что надеяться на них нечего. Но на кого еще могла она надеяться? Она думала о Жюльене. Только о нем. Она видела его на дороге… одного… Одного, среди чужих людей… Мало ли что его ждет — несчастный случай, бомбежки. Она видела его, и у нее сжимались кулаки, ногти впивались в ладонь. Она стиснула зубы. Когда она дошла до дому, струйки пота текли у нее по лицу, промокшая кофточка прилипла к спине.

26

Этой ночью тревоги не было, но мать не спала. Как она ни старалась лежать спокойно, все равно она ворочалась и, чтобы не будить мужа, перешла на другую кровать. Она прислушивалась к его храпу. Прислушивалась и к другим звукам ночи. Но все было тихо, только изредка заворчит мотор да откуда-то из-за домов донесутся едва уловимые голоса. Словом, ночь как ночь, теплая, несмотря на затянутое облаками небо.

Раз десять мать вставала и на цыпочках подходила к окну. Она долго стояла, опершись на подоконник, холодивший ей руки. Такое спокойствие, а если бы война была близко… Постояв, она вдруг пожимала плечами и опять ложилась, сердито ворча:

— Я просто дура, они даже до Парижа не дошли.

На следующий день газеты не было, но по радио сообщили, что Париж объявлен открытым городом. Эту новость принес Жюльен, слушавший у Робенов последние известия.

— Я так и думал, — только и сказал отец. — На этот раз их не остановят даже на Сене.

Во многих конторах прекратили работу.

К старикам Дюбуа теперь часто собирались соседи — возможно, их привлекала щель. Первые дни недели в саду с утра до вечера были люди. Сидели под деревьями и обсуждали довольно неопределенные слухи, появлявшиеся неизвестно откуда.

— Надо уезжать. Немцы расстреляют всех мужчин.

— Глупости. Никого они не расстреляют, если сидеть смирно.

— Да они сюда не дойдут, наша артиллерия за три дня уничтожила две тысячи немецких броневиков. Они при последнем издыхании.

— Дойдут и сюда, раз при их приближении все удирают.

— Говорят, Вейган готовит им встречу на Луаре, такую же, как в четырнадцатом году на Марне.

— А с кем он их встретит? Офицеры удирают первыми, прихватив девок из борделей.

— Если они придут, я хоть одного да уложу, раньше чем они меня схватят. Убью из окна, буду стрелять вдоль улицы…

— Чего зря говорить, не убьете.

— Нет, убью.

— А из чего?

— У меня есть ружье.

— Не имеете права.

— А кто может мне запретить?

— Не имеете права подводить под расстрел заложников.

— За себя дрожите?

Доходило до бурных сцен. Грозное время, ожидание, каждый день новые слухи — все раздражало, трепало нервы. Когда начинались ссоры, мать уходила на кухню. Ей все было безразлично. Она думала о Жюльене. Только о нем.

Вечером тринадцатого июня отец опять заговорил о деньгах. Он говорил о них уже несколько дней тому назад, и мать взяла из сберегательной кассы все, что там было.

— Если Жюльен уедет, пусть возьмет их с собой, — сказала она.

— Чтобы у него дорогой вытащили! Нет, лучше зарыть в саду.

— А если увидят, как ты зарывал, их у тебя все равно возьмут, не боши, так кто другой.

— А кто увидит?

— Мало ли кто? В саду нас издали видно, даже вон откуда, с холма.

Отец вздохнул, немного подумал, потом ударил кулаком по столу.

— Черт знает что, всю жизнь из кожи вон лезть, как мы это делали, дожить до шестидесяти шести и подохнуть с голоду из-за этой проклятой войны!

— Не кричи, — остановила его мать. — Что толку-то. Вот уже несколько дней все по пустякам кричат.

— По пустякам? Так, по-твоему, это пустяки! Видно, не надоело всю жизнь спину гнуть.

Говоря так, он стучал рукой по стоявшей на столе железной шкатулке, куда мать положила ценные бумаги и деньги.

— Надо зарыть деньги ночью, — заметил Жюльен.

— Ночью, с этой-то проклятой щелью, когда каждую минуту тебе на голову могут свалиться соседи. Нет, надо такой угол найти, где тебя никто не увидит.

Отец вдруг замолчал. Лицо у него просветлело, он осторожно положил руку на крышку шкатулки.

— Придумал, придумал! — воскликнул он. — Можно зарыть в сарае. Как это мне раньше в голову не пришло. Трудновато будет копать, очень уж сухая земля, но справиться справимся.

— Только чтобы не видели, как мы понесем туда шкатулку.

— А мы ее в мешок упрячем.

Они отнесли шкатулку в сарай, и отец с сыном заперлись там, а мать сторожила в нескольких шагах, чтобы предупредить, если кто придет. Ближе всего к сараю была посажена малина. Мать принялась прочищать грядку между рядами, срезать траву, складывая в корзину павилику для кроликов.

Закончив работу, мужчины пришли за ней.

— Пойдем, посмотри, найдешь ты место, куда мы зарыли? — позвал Жюльен.

Она пошла за ним. Пол в сарае был покрыт слоем серой пыли. Кое-где валялись клочки сена; там, где отец поставил козлы, лежала куча опилок, возле перегородки были сложены дрова, у колоды громоздились нерасколотые бревна. Мать обошла сарай, внимательно во все всматриваясь. Отец и сын, стоя посреди сарая, не спускали с нее глаз и медленно поворачивались на месте по мере того, как передвигалась она.

Несколько раз она оглядывалась на них. Они улыбались. Обменивались многозначительными взглядами. Это было похоже на игру «жарко, холодно».

— Я не нашла, — сказала она, окончив обход.

— Во всяком случае здесь «холодно», — заметил Жюльен.

Отец рассмеялся. Мать тоже улыбнулась, потом, сразу став серьезной, спросила:

— По-вашему, сейчас подходящее время для шуток?

— Конечно, нет, — сказал отец, — но теперь пусть приходят, в этом отношении мы спокойны, они ничего не найдут.

— Ну так скажите, наконец, куда вы спрятали?

— Ты прошла в десяти сантиметрах, — сказал Жюльен.

Он указал на кучу дров.

— Вот тут под дровами мы вырыли ямку. Если они переложат дрова, никому не покажется подозрительным, что под ними земля немного другая, чем в остальном сарае.

— Идем, идем, — сказал отец, потирая руки. — Незачем здесь застревать.

Они вышли в сад. Жюльен впереди, за ним отец, затем, последней, мать. Она смотрела на сутулую спину отца, на его морщинистую шею и седые волосы, торчащие из-под каскетки. Лица она не видела, но была уверена, что черты его уже разгладились и на губах играет, можно сказать, довольная улыбка. И чем больше она об этом думала, тем больше раздражалась. Мысленно она видела шкатулку и то, что в ней. Она убеждала себя, что, спрятав деньги, они поступили правильно, но радость отца сердила ее.

Когда они были уже у дома, он сел на скамейку; она сделала над собой усилие, чтобы не подойти к нему, и сразу же направилась к крольчатнику. Не успела она отворить дверцу, как услышала голос отца, говорившего Жюльену:

— Ну, теперь остается только ждать. И надеяться, что они не подожгут дом.

Мать поставила корзинку с травой на землю и быстро вернулась обратно.

— Припрятал свои денежки, а до остального и дела нет, — набросилась она на отца. — Только о своей кубышке и думаешь.

Отец сперва растерялся. Посмотрел на мать. Улыбка, все еще игравшая на его губах, постепенно сошла, и лицо помрачнело.

— Что ты еще выдумала!

— Тебе деньги дороже сына! Откуда ты знаешь, что они с молодыми делать намерены?

Отец на минутку замялся. Казалось, он ищет, что сказать, но, по-видимому, не зная, что ответить, он вспылил и напустился на мать:

— Не зли меня, слышишь, не зли, говорю. Чего тебе от меня надо? Ну скажи, что мне делать? Скажи, я сделаю!

Теперь уже мать не знала, что ответить. Жюльен, который пошел было к дому, вернулся и сказал: