Водоворот судьбы. Платон и Дарья - Юрий Васянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удрученные расставанием Романовы взялись за руки и расстроенными глазами взглянули друг на друга. Взволнованным братьям было, что сказать друг другу, но разговаривать в присутствии чужих людей они не смогли. Радость от встречи пропала. Придется ли еще раз увидеться? В этом у них не было никакой уверенности. Романовы в замешательстве крепко обнялись. Керенский с плохо скрываемым злорадством взглянул на братьев.
Вдруг в приемную вбежал радостный цесаревич Алексей.
— Это-дядя Миша приехал? — спросил он Кобылинского.
— Да, — ответил тот.
— Можно мне на него посмотреть?
— Конечно, Алексей Николаевич, — великодушно разрешил Евгений Степанович и насильственно улыбнулся.
Цесаревич заскочил за дверь и увидел то, что происходило в комнате.
— Позвольте мне проститься с родственниками, — под усами великого князя жалостно дрогнули губы.
— Я не могу вам этого разрешить, — замявшись, отозвался Керенский.
Великий князь облил главу правительства недоуменным, гневным взором. Михаил Александрович искренне не понял, почему Александр Федорович не разрешил ему попрощаться с родственными душами. Какая на, то есть причина?
Не такой представлялась родным братьям встреча. Сейчас бы сесть им за стол поглядеть друг другу в глаза и проговорить до самого рассвета. Однако, пробыв во дворце всего лишь десять минут, великий князь, не попрощавшись с женой и детьми брата, ушел навсегда. И больше они уже никогда не увидятся.
Керенский остался во дворце, чтобы понаблюдать за сборами и отъездом Романовых. Перед самым отъездом глава правительства успокаивающим тоном, объявил Романову:
— Николай Александрович, правительство решило вас отправить в тихое и спокойное место. Я прошу вас сильно не переживать по этому поводу, потому что вы будете проживать в губернаторской резиденции. Там вы навсегда избавитесь от преследующих вас последнее время унижений. И после того, как состоится Учредительное собрание, вы сможете выехать куда захотите.
Глава правительства держался непринужденно, словно в отношении царской семьи ничего не происходило.
— Если это нужно, чтобы успокоить страну, то пусть все так и будет, — после недолгого молчания ответил Ники.
— Все будет хорошо, — внушительно заверил глава правительства и его губы скривились нехорошей улыбкой.
— Я вам верю, но куда вы нас отправляете?
— Я объявлю об этом в вагоне, — уклончиво ответил тот.
Романов не подал виду, что его мало успокоили слова Керенского. Его спокойное настроение сменилось на удручающее раздумье. Вещее сердце говорило ему, чтобы он не верил словам главы правительства. Ники уже давно подозревал об отъезде в Сибирь по доходившим до него слухам и сообщениям по большому секрету. Однако раскрытая тайна его не радовала, потому что он рассчитывал только на свою любимую Ливадию. Отъезд в Англию предполагался им только в крайнем случае, так как покидать Россию ни он, ни его семья не хотели. Им легче было умереть, чем расстаться с родиной. Они не представляли свою жизнь без святой Руси.
Солдаты начали выносить вещи в круглый зал. По дворцу туда-сюда сновали офицеры и солдаты. Отъезжающие спустились в зал, но время отъезда все время переносилось из-за задержки поездов. Керенский заметался и занервничал. Ники, выкуривая одну за другой папиросы, то разговаривал со своими приближенными то, раздумывая о чем-то своем, расхаживал взад-вперед. Аликс бесконечно читала про себя молитвы и о чем-то переговаривалась с дочерями.
Время тянулось утомительно долго. И чем ближе было утро, тем тоскливее и горше становилось Романовым. Никому не спалось, потому что на душе не было покоя. Романовы, переживая за будущее своих детей, провели ночь в полной тревоге. Нестерпимая тоска пробралась в их сердца. Тяжесть потерянного счастья обрушилась на плечи царской семьи.
Но вот извечная борьба между тьмой и светом закончилась и на горизонте появилась скудная полоска рассвета. Наконец рано утром глава правительства объявил, что можно ехать. Царская семья в последний раз вышла на заветное сердцу парадное крыльцо и от невыносимой боли у них застонали сердца. От усталости и от охватившего бессилия они с трудом стояли на ногах. Как смириться с тем, что раньше было родным, а теперь вдруг стало чужим? Им не хотелось расставаться с родными местами, но другого выбора у них не было. В то утро Александровский дворец опустел. Его стены больше никогда не услышат веселого смеха царских детей.
— Мне не жаль себя, мне жаль мою Родину и мой народ, — прощаясь с родным гнездом, сказал Ники.
Отойдя от крыльца, Романовы оглянулись на дворец и увидели на любимом крыльце графа Бенкендорфа и фрейлину Буксгевден. Семья со слезами немой благодарности попрощались с ними. В эти печальные минуты перед их глазами одним мигом пробежала вся счастливая жизнь. Им трудно было жить прошлыми радостными воспоминаниями, но еще сложнее было от них избавиться.
Ники из прошлого времени вернул тихий шепот Аликс.
— Господи, помилуй нас! — глядя во все глаза и часто крестясь, прошептала она.
— Не терзай себя, будем надеяться, что бог будет милостив к нам.
Узники расселись по местам, и громоздкие неуклюжие автомобили двинулись на станцию. Спереди и сзади автомобили сопровождали всадники 3-го драгунского балтийского полка. После недолгого пути колонна остановилась возле станции. На пятом запасном пути в затылок друг другу громоздились два поезда под японским флагом и под вывеской японской миссии Красного Креста. Романовы, окруженные редкой цепью солдат, по щебенке и шпалам с трудом дотащились до своего поезда. Керенский по звонкой лесенке заскочил в вагон и услужливо помог подняться вначале Аликс, а потом Ники. Следом забрались утомленные бессонницей и тревогой царские дети.
Матвей Васильев, удивившись надписи на вагонах, едва-едва успел заскочить в последний вагон, потому что твердо решил, что он вместе с Романовыми отправится в Сибирь. Но там ему будет значительно легче, чем Романовым, потому что ему ничего не угрожало.
Выглянув из окна, Матвей увидел, как Керенский в шесть часов десять минут махнул рукой и оба поезда длинно и тоскливо свистнув, стронулись с места.
Проводив взглядом, сигнальные огни последнего вагона Александр Федорович вдруг ощутил в груди такую безудержную радость, что, ударив пяткой, хотел крутнуться на месте и пуститься в пляс, да застыдился народа.
Отправив Романовых в Сибирь, Керенский отправил их на верную смерть. Он все время жестоко обманывал свои жертвы, соблюдая при этом внешние приличия.
“Я сбросил вас с горы как мешающийся огромный валун. Обратно на гору вы уже никогда не заберетесь”, — подумал Керенский и, нервно теребя верхнюю пуговицу, с мерзкой улыбкой
