Ее Высочество - Гай Орловский

– Раньше цеплялся ко всем бабам, теперь придется отбиваться.

– Хо, – сказал он с мстительным удовлетворением, – а вот и буду! Пусть пристают. Я им покажу, что такое настоящие глерды!

– Вот теперь по коням, – сказал я. – Будем гнать, пока наш чародей не скажет, что пора перевести дух.

Рундельштотт поморщился, но смолчал. Уже в седле я хлопнул себя по лбу, сунул руку в мешок.

– Фицрой, это вам с Понсом по ножу. Не смотрите, что тонкие, их не так просто сломать. Зато пробивают, как лист травы, любую кольчугу. Даже доспехи из металла, будь они даже из железа. Знаем, какое здесь железо… Все, погнали!

Глава 2

Фицрою даже в седле не сидится, вытащил новый клинок и начал на скаку рубить ветки справа и слева от дороги, потом деревца, наконец попробовал рубануть толстое дерево, вдруг да получится, и чуть не вылетел из седла, пытаясь выдернуть застрявший меч.

Лезвие сильно удлиненное, но по весу клинок такой же, потому все, что умел раньше, удается точно так же, но теперь можно достать противника на дистанции, а тому для удара нужно обязательно сократить разделяющее их расстояние.

Рундельштотт подъехал ближе, на Фицроя и Понсоменера даже не посмотрел, оба заняты делом, у Понсоменера еще и лук, поинтересовался:

– Как… переговариваться?

– Самое интересное, – согласился я. – Вот здесь и здесь касаетесь одновременно… затем обязательно выбираете громкость… Так гласят правила этикета, не все вокруг должны знать, какие тайны выбалтываете врагам нашего королевства. Говорить можно даже на расстоянии двух шагов от посоха, но тогда громко, а если не жаждете, чтобы вас слышали, говорите вот так, почти касаясь губами…

Он кивнул.

– Понятно. Будто кому-то на ухо.

– Точно, – подтвердил я. – Посох – это ухо вашего собеседника, где бы он ни находился. Когда закончите разговор, обязательно отключитесь, а то будем слышать, как кряхтите в кустах… И прочее, что предпочли бы сохранить в тайне.

Он содрогнулся.

– Опасная вещь.

– Дисциплинирующая, – уточнил я. – Чародеи не должны терять над собой контроля. Даже, когда напиваются.

Он поморщился.

– В походах я никогда не пью.

– Понятно, – сказал я. – Значит, древний мир был разрушен, когда чародеи были дома и расслабились… А так как их мощь позволяла двигать горами и поднимать моря…

Он вздохнул, на мгновение лицо помрачнело, но, видимо, это давно пережил и смирился, через минуту спросил:

– Погоди… если в посохе есть ухо, то им можно и самому подслушивать?

Я сказал пораженно:

– Мастер, вот что значит мудрый человек! У вас мозг, как у стада слонов. Есть такие звери в дальних королевствах. Вы сами догадались, о чем я даже забыл! Да, можно подслушивать на больших расстояниях, нужно только точно направить посох на того человека или на то место, где они спрятались… Сейчас я вам покажу, как это делается…

Я взял в руки посох, а он, слегка усмехаясь, сказал почти шепотом:

– Не увлекайся. А то заметят.

– Что?

Он сказал еще тише:

– Ты сказал, что себе поставил те штуки на глаза уже давно. Еще до знакомства со мной?..

Я прикусил язык, ответил так же шепотом:

– Вы правы, мастер. Что-то я беспечнею. К счастью, оба не мыслители, факты сопоставлять не обучены. Но я буду осторожнее. За врагами следить нужно, а за собой тем более!.. Смотрите, вот здесь включаете, то есть просто нажимаете, но в двух местах, чтобы исключить случайное включение, а то так, возможно, когда-то мир уничтожили…

Он с трудом повернулся в седле, покряхтел, запуская пальцы в седельную сумку. Я ждал, наконец он со вздохом облегчения протянул мне цепочку с мрачно поблескивающим камешком.

– Возьми. Его лучше носить всегда, – сказал он серьезно. – Никогда не угадаешь, когда понадобится.

– А что он дает?

Он вздохнул.

– Не знаю. Кому как. Я пробовал носить сам, но разницы не заметил. Однажды год не снимал!.. Ничего. Однако он очень ценен, судя по древним книгам.

– Хорошо, – ответил я. – Спасибо. Попробую. Кто знает, может быть, ему другая группа крови нужна, как комару, что одних кусает, других нет…

Или ДНК, поговорил про себя, Рундельштотт сам одел мне цепочку, амулет сунул мне под рубашку.

– Рубашка у тебя тоже чародейская, – заметил он, – но покрой более изящный, так в Нижних Долинах не шьют.

Я отмахнулся с беспечностью.

– Мода быстро меняется, мастер. В Нижних Долинах не всегда шили одинаково.

Понсоменер с его великолепным чутьем обычно держится впереди, но я, выждав, когда Фицрой сцепился с Рундельштоттом в каком-то споре насчет сокровищ древних королей, быстро догнал и, пустив коня рядом, сказал негромко:

– Понс, нас двое, я не проболтаюсь. Ты сам догадываешься, что со мной все не так, как говорю, верно?

Он кивнул, голос прозвучал спокойно и даже равнодушно:

– Да, я заметил сразу.

– Хорошо, – сказал я. – Потому, как странность странности, мы можем быть друг с другом чуть откровеннее, чем с другими. Скажи, ты человек?

Он посмотрел на меня рыбьими глазами.

– Человек.

– Тогда почему, – сказал я, – умеешь больше других? Как у тебя это, а?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Просто получается. Наверное, просто больше работаю. Втянулся. Обучился.

– Так-так, – сказал я. – Давай вспомни, когда ты заметил, что умеешь больше других?

Он снова пожал плечами.

– Не помню. Очень давно.

– Как давно?

Он повторил равнодушно:

– Давно. Даже не помню.

– Это было пять лет? – спросил я. – Десять?.. Тридцать?.. Сто?..

Его лицо ничего не выражало, но я что-то уловил или почуял, сказал с нажимом:

– Сто лет?.. Или тысячу?

Он ответил мирно:

– Да какая разница… Может быть, и тысячу… Я ж неграмотный, не научился читать-писать. Жил в деревне… а там какая разница, сколько лет прошло?

Я чувствовал, как сердце начинает колотиться чаще и чаще, а в груди недостает воздуха, но пересилил себя и сказал как можно спокойнее:

– Ну вот, теперь понятнее, почему умеешь больше других. И даже почему сильнее… Это ж столько лет работать, да у тебя и кости крепче, и жилы толще!.. Наверное, попал как-то под свет трех лун?.. Да ладно, не молчи, я сам попался, но как-то выжил, да еще и обрел вот чуточку от мага… Ненадолго, правда, но все-таки, я ж не маг, и то здорово, что мне перепало.

Он, судя по его менее чем обычно вялому виду, заинтересовался, в глазах заблистали огоньки.

– Глерд, вам будет интереснее, чем мне.

– Почему?

Он сказал тихонько:

– Когда человек попадает вот так, как мы, то либо умирает, таких большинство, либо… останавливается.

Я спросил настороженно:

– Это как?

– Останавливается, – ответил он, явно стараясь отыскать слова поточнее, но не нашел, повторил: – Останавливается… таким, какой есть. Не стареет, но и… остается таким же!

– Не умнеет? – спросил я. – Не усваивает новых знаний?.. Так вот почему даже грамоте не обучился? Но все равно тело стало крепче, навыки в работе отточились… Из лука стрелять умел?

– С детства, – подтвердил он.

– Значит, – сказал я, – новому учиться нельзя, что-то блокирует, а вот совершенствоваться можно… Тоже нехило! Это же здорово. Если даже ничему не научусь, то мне на сто лет, а то и тыщу, хватит развивать то, что успел ухватить только верхушки… А потом и поменять можно. Все будет хорошо, Понс!

Он снял с плеча лук, взгляд стал задумчивым и отрешенным, пальцы медленно потянули из колчана стрелу.

– Надо проверить, – произнес он. – Новое всегда бьет немного не так. Привыкнуть надо.

Я понаблюдал, как он на скаку целится и стреляет, выбирая цели далеко впереди, и каждый раз движения все короче, а тетиву спускает быстрее. Через полчаса руки словно превратились в вихрь, настолько быстро выхватывал стрелу, накладывал на дугу лука, и тут же она исчезала.

Стрелы оказывались торчащими в стволах деревьев вдоль тропы, он почти не останавливался, резко выдергивал на ходу, интуитивно определив, что такие штуки так просто не сломать.

– Далеко бьет, – обронил он, перехватив мой взгляд. – И стрелы… как железные, только не гнутся и не ломаются.

– Эти береги, – сказал я. – Когда нужно будет стрелять, а я окажусь рядом, лучше я буду подавать, понял? Такие же, но другие.

Он кивнул, лицо неподвижное, в самом ли деле понял, не знаю, но если буду вынимать стрелы из воздуха и подавать ему, вряд ли изумится, слишком долго жил, удивляться почти разучился.

Фицрой все еще упражняется с новым мечом, привыкая к удлиненному лезвию.

Я посмотрел, придержал коня, давая догнать себя Рундельштотту. Он единственный, кто не экспериментировал даже с посохом, не до того, как я понимаю, давно не сидел в седле, и не важно, каким был лихим скакуном или скакальщиком в молодости…