Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу - Сабина Дарденн

Поначалу самое большое, что меня волновало, это покой. Я была в своем мирке, я начала уже строить свое убежище. Я больше не хотела слышать вопросов, я не хотела давать ответы. Когда по телевидению был какой-нибудь репортаж, я отказывалась его смотреть, я утверждала, что меня это не интересует, но, если мне хотелось почитать газету в три часа ночи или посмотреть то, что я не видела, я это делала скрытно. Это было наилучшим способом, чтобы другие не расспрашивали меня по ходу репортажа, как там было на самом деле. Мне повезло, что добрые души подарили мне независимость, в которой я так нуждалась. Мне выделили отдельную комнату, под самой крышей дома, с собственным телевизором и всем необходимым. Я могла там уединиться, посмотреть в одиночестве свой телевизор, поплакать и посмеяться, если мне хотелось, и не говорить ничего, если мне не хотелось, там я была в покое. И когда меня спрашивали: «Ты видела новости?» — я отвечала: «Нет, а что? Я смотрела фильм по телевизору». И часто это было правдой.

Было немного трудно, особенно в самом начале, оградить меня. Между 15 и 17 августа были обнаружены тела Жюли и Мелиссы. Я узнала, что они умерли, пока этот подонок был в тюрьме, что его жена, которая, как предполагалось, должна была носить им еду и воду, «побоялась» приподнять дверь тайника, что Жюли нацарапала свое имя на одной из стен, среди которых я тоже задыхалась. Но оно почти стерлось, и я его никогда не замечала. Выйдя из тюрьмы, этот монстр не придумал ничего другого, как зарыть их в своем саду.

3 сентября следствие обнаружило два других трупа. Тела Ан и Ээфье были найдены рядом с домиком, принадлежавшим его сообщнику по темным делам, тогда же было обнаружено и тело самого сообщника. Девочки были зарыты спящими, но живыми, равно как и сообщник.

И каждый раз я мысленно видела продолжение. Где нашли бы меня? В каком саду?

Даже на процессе я не хотела слушать эту часть прений. Я выжила, но родителям других детей было тяжело видеть меня перед собой, прочно стоящую на ногах. Не так-то легко жить с тем, что я выжила, избежала убийства.

И в то же время дома на меня давили этим бесконечным удушением: «Не выходи без сестры, не ходи в магазин одна, ты пока не будешь ездить в школу на велосипеде…» Я уже изнемогала от этого, мне хотелось закричать: «Оставьте меня в покое, перестаньте все время говорить об этом по телевизору, перестаньте надоедать мне этим, доставать меня огромными заголовками в газетах! Дайте мне пойти в школу, жить своей жизнью, пусть взрослые разбираются с монстром и ведут следствие!»

К сожалению для меня, каждый день мы слышали и читали все время одно и то же.

В школе было все отлично. Мне не задали ни одного вопроса, потому что директор произнес перед учениками небольшую речь и пришел навестить меня перед началом учебного года.

Он спросил меня:

— Когда ты рассчитываешь опять прийти в школу?

Я ответила:

— Первого или четвертого сентября, как начнется учебный год.

— Ты уверена? Тебе не надо еще отдохнуть дома? Ведь у тебя, по сути, не было каникул.

— Нет, потому что я не хочу выделяться среди других, если приду позже.

Я и так боялась, что люди будут смотреть на меня косо, если я появлюсь посреди учебного года. Я бы выглядела как новичок, который явился невесть откуда.

Я узнала, что меня перевели во второй класс колледжа, хотя я думала, что осталась в первом… Я была очень рада. И у меня не было никаких проблем. Дети между собой более уважительно относятся к историям, произошедшим с другими. В их мире все проще. О вещах, которые неприятны, не говорят. Они достаточно слышали, как об этом судачат за стенами школы и их родители, и в газетах, и по телевизору. И они хорошо видели, что я хочу жить своей жизнью и отделиться наконец от этой истории. Однако мой класс хотел устроить в конце августа праздник в мою честь, но я отказалась. Я понимала, почему им хотелось отпраздновать мое возвращение. Ведь они тоже искали меня. Они подарили мне объявление о моем розыске, на котором расписался весь класс. Они были очень рады, что я вернулась. Но я не воспринимала свое возвращение в школу как праздник. Я не хотела видеть много народу. Во всяком случае, мы проведем вместе целый год, они будут видеть меня целыми днями, если они захотят поговорить о том, что произошло за время моего отсутствия, у них всегда будет время это сделать. Сейчас они убедились, что я вернулась не покрытая шрамами и рубцами, а вполне живая и здоровая. Некоторые говорили мне:

— Нет, ну надо же, мы тебя так искали, а в итоге ты оказалась не так и далеко?

— Да, от этого хочется взбеситься, но что ты хочешь, именно так все и происходит.

Первое время к дому приходили журналисты, чтобы снять меня, но я никогда не выходила. Им отвечал мой отец. Они очень скоро поняли, что мы хотим жить своей скромной жизнью, потому что наш адвокат незамедлительно расставил все точки над «i». Он ясно им сказал: «Оставьте их в покое». Но однажды я вышла с собакой, чтобы подмести снег перед нашим домом. Я заметила примерно в трех метрах от меня какого-то человека с камерой. Я не слишком-то обратила на него внимание, просто спросила себя, какой интерес он находил в том, чтобы снимать девчонку, подметавшую снег!

В тот же вечер по региональному каналу телевидения я увидела репортаж и рассмеялась. Мы увидели, как наша собака сунула нос в приоткрытую дверь. Было немного ветрено, и уши нашего Сэма, который был нечистокровным кокер-спаниелем, очень смешно развевались по ветру. Я посмотрела повтор репортажа еще раз специально, чтобы полюбоваться на Сэма. Он был такой забавный.

Позже, году в 1998-м, кто-то из учителей или детей объявил мне: «Он сбежал! Ты не боишься?»

Я поначалу решила, что это плохая шутка, но, когда увидела вертолет, кружащий над школой, подумала, что, возможно, это и правда. Не утверждаю, что я не перепугалась в тот момент от мысли, что могу встретить его. Жандармерия патрулировала вокруг колледжа и дежурила даже у нашего дома. Но когда я вернулась из школы домой, охрана была снята, потому что его «увеселительная прогулка» уже закончилась!

Я потом прочитала подробности этой попытки к бегству в газете, как и все. Он находился во дворце юстиции Нёфшато, чтобы ознакомиться со своим досье. Он ударил одного жандарма, опрокинул другого, выхватив у него оружие, которое, кажется, даже не было заряжено! Он угнал машину, тотчас была организована погоня, и он кончил тем, что глупо запутался в лесу. Его схватил лесник! На фотографии он имел совершенно идиотский вид, стоял в кустах и с поднятыми руками! Наверное, я подумала: «Если бы они не поленились его охранять получше, чем на этот раз, мы бы не вышли из дела, чтобы закрыть следствие!»

Я принялась возводить вокруг себя настоящую баррикаду, в то время как средства массовой информации бушевали по всей стране. Мои родители сказали моему адвокату: «Никакой прессы, она хочет покоя». И по крайней мере на этом уровне я его получила. Я не погружалась во всю следственную кухню, я была несовершеннолетней, и я еще не видела мэтра Ривьера, который взял на себя защиту наших интересов. Он однажды позвонил мне и сказал: «Мне необходимы кое-какие уточнения, но именно с твоей стороны, а не от твоих родителей», — и я бы все рассказала. Но он так ничего и не расспрашивал, потому что понял все и без меня. Все, что я могла рассказать, было в моих письмах, которые, к счастью, частично были обнаружены.

И, таким образом, вокруг меня наконец-то стихла шумиха. Нет журналистов, нет заявлений и интервью. Только мой отец соглашался вначале говорить для местной газеты, но потом жизнь нашей семьи оказалась за закрытыми дверями. Было, конечно, несколько снимков «малышки Сабины», вновь обретшей свой дом и семью 15 августа, но ничего более. Фотографы начали виться вокруг меня гораздо позже.

На воскресенье, 20 октября, был объявлен «Белый марш», посвященный погибшим или пропавшим детям. Во главе организации этой манифестации стояла мама Элизабет Брише, также там принимали участие родители Жюли, Мелиссы и Ан. Родители Ээфье вели очень скрытный образ жизни, и я не знаю, присутствовали ли они тоже. Элизабет было двенадцать лет, когда она пропала 20 декабря 1989 года. Во время «Белого марша» никто еще не знал, что с ней произошло. Ее останки были обнаружены лишь в 2004 году, спустя 15 лет, в результате ареста Фурнире, еще одного хищника, француза по национальности, но который охотился на своих жертв также и в Бельгии. Элизабет была захоронена в замке на севере Франции.

Девизом «Белого марша» были следующие слова: «Чтобы этого больше никогда не случилось». Народ хотел также протестовать против отстранения следователя Коннеротта, работу которого все считали эффективной. Эту дисциплинарную меру назвали арестом «спагетти». Следователь принял приглашение на ужин с семьями жертв. Я оказалась на этом ужине случайно, после того как побывала у Летиции, и даже не перемолвилась со следователем ни единым словом! Как бы то ни было, он был обвинен в пристрастии из-за того, что поел спагетти с гражданскими сторонами истцов! Мы очень любили его, этого следователя в гавайской рубашке… он сделал хорошую работу. Но следователь Ланглуа, который заменил его, не потерял уважения ни в чьих глазах, что бы ни говорили некоторые, дабы удовлетворить свою личную точку зрения. Я была слишком юной в то время, чтобы разобраться в хитросплетениях юридической системы.