Комната из цветочной пыльцы - Зое Дженни

Меня разбудили галдящие птицы Джузеппе. Кровать, на которой я лежу, – остров, который вот-вот затонет.

Задребезжали жалюзи: откуда-то подул холодный ветер. Сегодня лучи света падают в комнату вяло и безопасно, сытые сонные хищники. Я поднимаюсь и ставлю ноги на пол. Стена напротив наклоняется, кажется, еще чуть-чуть – и она развалится на части; я перевожу взгляд на ножки стула, они измельчаются на моих глазах, стул будто повисает в воздухе. От каменного пола в меня проникает холод. За мной лежит теплое откинутое одеяло, расколотая капсула сна, из которой я выползла. При каждом движении кости хрустят и гудят, будто они уже совсем состарились и износились. Подталкивая вперед свою телесную оболочку, я спускаюсь в пустую библиотеку Алоиса, прохожу по коридору на кухню и автоматически, словно кто-то дергает меня за невидимые ниточки, заворачиваю в ванную и смотрюсь в зеркало. На мне ночная рубашка Люси, она слишком велика мне. Рукава болтаются как спущенные паруса. Волосы всклокочены, будто я долгое время стояла на ветру; губы высохли, превратившись в две бледные полоски. Лежа в теплой воде в ванной, я смотрю на пар, поднимающийся к потолку. Представляю себе свое мертвое тело на высоком столе в морге. Помещение стерильно-чистое, большой хромированный умывальник и стены из белого кафеля. Мужчина в зеленом халате пододвигает мое тело к середине стола. Другой, стоящий рядом, раскладывает металлические инструменты. Вдруг мужчина в халате наклоняет голову к моему животу и пристально смотрит на пупок – справа от него родинка. Я всегда вижу эту родинку, когда смотрю вниз на живот. Круглая коричневая горка. Мне нравится смотреть на нее, и я немного горжусь этой родинкой: ведь не у каждого есть такое рядом с пупком. Мужчина зовет того, что с инструментами, тоже посмотреть. Он наклоняется, и тогда они говорят что-то, но мне не разобрать. Я понимаю, что это какая-то скабрезная шутка. Они оба смеются, запрокинув голову. И это последнее, что я вижу. Эта отчетливая картина увеличивается и приклеивается с внутренней стороны к оболочке мозга. Поднимаясь из ванны, я жалею, что сейчас не зима и нельзя нырнуть в теплую одежду.

Перед работающим телевизором я жду звонка Pea. Телефон стоит на столике у окна. Я ловлю себя на том, что подхожу к окну и, ожидая звонок, готова сразу же снять трубку. По ночам я не закрываю дверь в столовую и сплю в кухне перед камином, чтобы не пропустить звонок. Но в доме тихо. Мысль о Pea тает за образом телефона, стола и телевизора.

Я знаю, что она не уедет со мной. Может, она рано умрет, но это меня не касается, я об этом никогда не узнаю. Слова «Реа» и «Милуоки» скатываются в маленькие жесткие шарики страха. Эти шарики перекатываются во мне сверху вниз и из стороны в сторону и вот-вот разорвут меня на части. Каждый шарик – это самостоятельно живущий организм. Шарики ведут междоусобные войны, потому что каждый из них хочет завладеть мной целиком и полностью. Шарик страха под именем «Люси» – самый большой из них; иногда он пропадает, но вот он объявился снова, вырос и побеждает другие шарики.

Я набрала номер, который уже сотни раз показывали по телевизору, и заказала карманную компьютерную игру. Так проходит время. Когда я нажимаю на «старт», на экране появляются многоэтажки. Со зловещим звуком с неба на многоэтажки падают метеориты. Я стою на крыше и, пока метеориты не упали на город, стреляю по ним. Если метеориты разрушат три небоскреба, город исчезает и на экране начинает мерцать надпись «Game over».[2] Я не успокаиваюсь, пока не спасаю город. Метеориты бывают быстрые и медленные. С медленными я расправляюсь с презрительной усмешкой, ведь их нетрудно расстрелять. Я скачу по крыше и стреляю в небо. Подбитые метеориты растворяются с коротким шипением.

С балкона я видела, как во дворе отец сооружал для меня качели. Он позвал меня, я села на красную лакированную дощечку и обхватила обеими руками желтые пластиковые веревки. Отец раскачивал меня сзади. Я наклонялась назад, затем вперед и скоро раскачивалась высоко в воздухе с мокрыми от слез щеками, потому что из-за резкого ветра слезились глаза. Отец стоял рядом, он смеялся и кричал мне что-то, но я его уже не видела. Надо мной были облака, словно белые великанские плечи; мне хотелось взмыть вверх и прокатиться на этих плечах по небу, и я думала, что для этого нужно только получше раскачаться.

Я бы рассказала об этом сне наяву Лучано, будь он сейчас здесь, у двери ванной. Перед зеркалом я пудрю лицо, пока оно не становится как кукольное. Я готовлюсь к встрече с Лучано, который живет неподалеку в мансарде.

На меня успокаивающе действует мысль о том, что он просто живет там, сидит в своей комнате, поет в жестяную банку, которая служит ему микрофоном, и что ему совершенно наплевать на то, слышит его кто-нибудь или нет.

Я найду его и уеду с ним. Чтобы уехать с человеком, достаточно знать его и просто взять за руку. Перед домом дует холодный ветер. На деревенской площади стало спокойно; люди попрятались по домам или в баре. Длинные тени мужчин, склонившихся над столиками в баре, как наклейки прилепились к земле на деревенской площади. Я останавливаюсь и смотрю в бар через занавески. Братец Пальмизано у стойки что-то говорит официанту. Он прирос к стойке, верхняя часть его туловища словно сдулась. Он говорит вялым, задыхающимся голосом вдрызг пьяного человека. Лучано нигде не видно, я иду к его дому, надеясь, что услышу его хриплый голос уже на улице. Однако возле двери в парадную мне не найти его звонок. Дощечка с именем сорвана. Некоторое время я смотрю на белый квадратик, на котором раньше стояло имя Лучано. Он уже переехал в город. Один. Я хочу развернуться и уйти, но неожиданно сталкиваюсь с человеком, который резко заворачивает за угол. Это братец Пальмизано. Я быстро прохожу мимо.

– Эй ты, стой. Ты не меня ищешь?

– Нет.

– Тогда что ты тут вынюхиваешь?

– Тебя это не касается. Отстань.

Его ноздри начинают дрожать, голос визгливо вылетает из маленького рта.

– Ах ты, шлюха малолетняя! – Он совершенно запыхался, потому что я прибавила шаг. С трудом подталкивает вперед свое тело. – Ты же настоящая шлюха, ведь правда, ну скажи же!

Он без остановки несет какую-то нелепицу. Его пухлый подбородок двигается вверх-вниз. Он подходит ко мне так близко, что я слышу его сиплое дыхание. Слова, будто освобожденные из глубокого заточения, раскаленным железом выходят из глотки и обжигают меня. В горле появился ком, который никак не сглотнуть. Опутанная с головы до ног невыносимой бранью, я стараюсь спастись бегством. Но извергающий проклятия великан бежит за мной по пятам. Он хватает меня за волосы, но не вырывает их, а дергает, как ребенок, нетерпеливо тянущий колокольчик, чтобы услышать трезвон. Я делаю резкий прыжок вперед, поворачиваюсь к нему лицом и плюю прямо перед ним на землю. Он тоже застывает передо мной как вкопанный и удивленно глазеет на плевок, растекающийся под ногами.