Комната из цветочной пыльцы - Зое Дженни

Отель в соседней деревне уже построен, он высится за тополями. Мужчины, которых поднимают вверх краном, монтируют огромные светящиеся буквы – название отеля: «Nova Park Hotel». Привязанные к тросам буквы еще болтаются в воздухе.

В комнату светит солнце, прямо мне в лицо. Мой палец – бревнышко: положенный прямо на глаз, он закрывает солнце. Если палец передвинуть чуть-чуть в сторону, то на черном фоне появятся двигающиеся по кругу радужные шары и эллипсы. Если отодвинуть палец еще дальше, солнечные лучи будут иглами вонзаться в глаза и колоть сетчатку. Я снова пододвигаю бревнышко пальца на прежнее место и больше его не трогаю.

Пустой зал ресторана предстает передо мной как необъятные водные просторы, и, словно боясь утонуть в нем, я быстро сажусь за столик у самого берега, спиной к стене. Официанты нетерпеливо посматривают на вход, ожидая гостей, которые должны появиться, но всё никак не приходят. Распахивается дверь, и входит Реа. Со страхом и любопытством официанты пялятся на нее, следя за тем, как она в своих армейских сапогах топает по залу, – короткая юбка колышется в воздухе, рука прижимает к носу окровавленный платок. Не здороваясь, она садится за столик и по-мужски сипло выкрикивает в сторону стойки: «Виски!» Официанты переполошились, выполняя заказ, причем они постоянно натыкаются друг на друга. «Эта скотина», – глухо доносится из-под носового платка.

– Случайно встретила Николу, он вызвался меня проводить. Тогда, после дискотеки, я оставила тачку возле его дома и бросила ключи в почтовый ящик. Только мы подошли к парку, как он вцепился мне в волосы и заявил, что мне не мешало бы перед ним извиниться, потому что на следующее утро ему, видите ли, пришлось добираться до дому автостопом. Я вырвалась и сказала, что он, наверное, веком ошибся. Извиняться перед ним – какие церемонии.

Реа закашлялась и ударила кулаком по столу.

– Я еще ни разу в жизни ни перед кем не извинялась! Он снова набросился на меня, но я вырвалась, побежала по газону. Услышав за спиной его приближающееся дыхание, я подалась в сторону, швырнула его на землю и навалилась сверху. Его рот еще немного то открывался, то закрывался, как у подыхающей рыбы. Потом он попытался двинуть мне в лицо, но я с такой силой надавила коленями ему на руки, что он больше не смог пошевелиться. И знаешь, что он тогда сказал? Ухмыляясь, Реа впивается в носовой платок:

– «Я тебя ненавижу», – сказал он. – Реа торжествующе откидывается на спинку стула: – Я чувствовала, как его ноги бились за моей спиной, когда я сжимала ему горло. Я отпустила его, когда лицо уже совсем побагровело. Подцепила с земли джинсовую куртку и вышла из парка. Несколько человек стояли на дороге и смотрели на Николу, как он откашливался в траве.

Залпом Реа выпивает виски.

– Я его чуть не задушила. Ну и что? Вообще-то, было бы неплохо все это заснять на видео. Получился бы крутой ролик для рекламы джинсовых курток, – говорит она, открывает сумочку и картинно опускает туда носовой платок.

Серые обрывки облаков надвигаются на солнце. Она топает, мои туфли на высоких каблуках постукивают, мы держимся за руки, и мне хочется, чтобы хоть чуть-чуть энергии Реа перелилось в меня через ее ладонь, постепенно наполняя меня, как сосуд.

– Послушай, Реа, – говорю я, – завтра я отвезу маму в лечебницу. Давай купим билеты на Милуоки?

Pea кивает. Она знает одно бюро путешествий на окраине города.

Наша дорога проходит через Подземный город. Наркоманы топчутся в темном углу, слышны их резкие голоса. Двое туристов растерянно стоят перед оградой у скелета. Они отчаянно пытаются прочесть текст на табличке, которую кто-то забрызгал красной краской из баллончика. Чуть дальше на дороге попадается мужчина, он сидит на камне, подавшись вперед. Его голова свисает, как тяжелый ненужный предмет, никак не связанный с телом.

– Что это с ним? – спрашиваю я, останавливаясь.

– Решил немного передохнуть, не видно, что ли?

Его тело неподвижно, ни малейших признаков дыхания.

– Похоже, он умер.

– Ну и что? Тем более лучше оставить его в покое. Бригада уборщиков его подберет, – говорит она и берет меня за руку.

Скорым шагом она направляется к выходу, который я раньше не замечала; она держит меня за руку, пока мы не добираемся до эскалатора, который выплевывает нас в бескрайнюю черную пустыню. Перед нами площадка, покрытая свежим асфальтом, в воздухе еще витает запах смолы. Блестящее ограждение отделяет площадку от автобана. На ней стоит одинокий автобус. Не сговариваясь и не глядя друг на друга, мы несемся к автобусу, в ужасе от мысли, что он может уехать, а мы останемся здесь. Наши голые ноги приклеиваются к теплым пластиковым сиденьям. Кейт Мосс злобно ухмыляется нам с рекламного щита. За окнами мимо нас проплывает город, и я раздумываю над тем, оставить ли Люси записку. Но она все равно даже не поинтересуется, здесь я или где-то в другом месте. Эта мысль лопается у меня в голове, как пакет с водой. Все больше людей садятся в автобус и оттесняют нас к окну. Кажется, в этот автобус набились все жители города. Против своей воли люди сдвигаются плотнее, в глазах – выражение маньяка-убийцы. Реа постоянно дергает меня за руку. «Сейчас будет наша остановка», – шепчет она. Я смотрю вниз, на большой палец ноги, он проглядывает в вырезе босоножек. Под ногтем скопилась грязь – мерзкий черно-белый ландшафт.

Мы молча идем по чистым улицам пригорода. Перед окнами жители выставили цветочные горшки, за которыми они ухаживают как за домашними животными; маленькие дети, как глухонемые, безмолвно сидят в своих палисадниках и пялятся на нас поверх туи, будто здесь еще ни разу никто не проходил. Мы ступаем на рыночную площадь, в центре которой, словно какая-то местная достопримечательность, высится светлая круглая постройка – полностью автоматизированная кабинка туалета. Я бросаю в отверстие монетку и захожу в сверкающую комнатку. Из невидимого динамика звучит какой-то шлягер. У меня возникает чувство, будто я попала в ловушку, и я тороплюсь выбраться отсюда как можно скорее. В раковине из хромированной стали мое отражение похоже на раздутую резиновую маску. В отчаянии я ищу какой-нибудь рычажок или кнопку, чтобы открыть кран и вымыть руки. Вода неожиданно включается сама по себе, и я испуганно озираюсь в поисках камеры, которая ведет за мной наблюдение. Но меня окружают одни только светло-желтые пластиковые стены. Я хочу выйти отсюда, но не нахожу ничего, на что можно было бы нажать, дверной ручки нет. Я стою перед пластиковой стеной, внизу через маленькую щелку проникает тонкий луч света; я наклоняюсь и прикладываю ухо к двери. Слышен шум транспорта. Выпрямляюсь и начинаю бормотать себе под нос всякую ерунду: «Только без паники. Эта штука сама откроется, автоматически». Шлягер из невидимого динамика неожиданно с треском обрывается. «Повреждение», – говорю я сама себе и вздрагиваю оттого, что мой голос прозвучал так громко. Я начинаю кричать, колотить в стену. Теперь мне слышен только собственный голос, и я продолжаю орать, не переводя дух, пока не начинаю терять сознание. Стена с гудением раздвигается, и я вываливаюсь на пустую площадь. Обведя взглядом дома и крыши, подхожу к Реа, которая стоит возле газетного киоска и листает журнал. Реа накупила для поездки целую кипу журналов. Через пару улиц находится бюро путешествий, но оно закрыто, хотя из надписи на дверях явствует, что сейчас оно должно работать. Реа ругается и прижимается носом к стеклу. Внутри темно. Она говорит, что просто закажет билеты по телефону, и мы отправляемся обратно к автобусной остановке. Серые тучи между тем уже полностью затянули небо. Где-то вдалеке сверкнула молния. Две девочки спрыгнули с качелей и бегут в дом. Ливень начинается стремительно и мощно. Капли размером с горох бьют нам по головам, поблизости нет ни кафе, ни магазинов, где мы могли бы укрыться. Мы бежим мимо бесконечной вереницы коттеджей. Между домами возвышается бетонная башня с крестом. «Церковь!» – кричит Реа, и я бегу за ней. Промокшие до нитки, мы садимся в холодной церкви на скамью. На алтаре мерцают несколько свечей в красных пластмассовых стаканчиках. На стене изображен Иисус, маленький и хрупкий на золотом кресте. Справа и слева от нас высятся бетонные колонны. Дождь стекает по высоким окнам.