Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Дюрок умел нравиться. Он завоевал расположение Толстого и Бенкендорфа прежде остального отсутствием надменной агрессивности, которую подозревали в каждом французе терпевшие поражение русские.

Иногда Дюрок во время бесед что-то записывал за Наполеоном на отдельных широких листах.

Несколько дней назад Савари доставил письмо из Петербурга, и император пожелал высказаться.

— Прусская проблема и турецкий вопрос существуют сейчас в неразрывной связи, — говорил Наполеон, постукивая пальцами левой руки по правому колену. — Согласитесь, что неразумно с моей стороны одно отделять от другого.

Толстой наклонил голову, но движение не означало согласия и противоречило тому, что он отвечал.

— В Тильзите не было и речи, чтобы связать турецкое дело с прусским. — Он сурово нахохлился и продолжил: — Мы готовы помочь вам добыть себе часть Турецкой империи, но в Тильзите мой государь не обещал, что за приобретенное Россией в Турции Франция получит себе вознаграждение на счет Пруссии.

Толстой помнил о клятве у гроба Фридриха Великого и решил идти напролом. В коридоре по пути на встречу Толстой посоветовался с Бенкендорфом — не отбросить ли ему к шутам дипломатические экивоки? Ну сколько можно изображать, что ничего не происходит? Притворство утомительно, приятнее чеканить правду. Со всем пылом кавалерийской молодости, получившей дипломатическое поручение, адъютант вначале поддержал патрона. Международные отношения должны в первую очередь учитывать честь и достоинство государства Российского. Конечно, надо отбросить экивоки и резать правду-матку! Бонапарт — солдат, и рубить его надо по-солдатски. Он понимает лишь силу. Тем более что речь идет о Пруссии. Пруссия и Россия соединены кровными узами. Бенкендорф высказал все это послу на русском языке, что случалось не часто. Толстой знал французский, временами, правда, справляясь у Бенкендорфа, как лучше выразить ту или иную мысль. Тилли безукоризненно владела французским, и сыновья его усвоили как родной, то есть немецкий, хотя и писали с ошибками. Пансион аббата Николя на Фонтанке давал неплохое образование. На каждого ученика составлялся индивидуальный план, в который включалось все — от занятий и режима до получения пищи и чтения книг. В каждой комнате жил воспитанник со специальным гувернером. В любой момент аббат Николя через потайное окошко мог выяснить, чем занимается один из шести его учеников. Ночью гувернер спал в той же комнате. Курс обучения стоил очень дорого — до двух тысяч рублей. Братья Бенкендорфы по протекции великой княгини попали в пансион сразу после его открытия в 1794 году вместе с герцогом Адамом Виртенбергским и братьями Орловыми — Михаилом и Алексеем, побочными, но потом узаконенными сыновьями екатерининского вельможи Федора Орлова. Михаил через тридцать лет стал мятежником, Алексей заместил Бенкендорфа на посту шефа жандармов. Аббат Николя говорил: «Детям моим суждено блестящее будущее. Все они войдут в историю России». Аббат был человек незаурядный. Он родился в 1758 году близ Руана, проработал довольно долго в коллегии Святой Варвары и не задумываясь покинул Францию после революции, отказавшись дать присягу новой власти и заклеймив презрением Талейрана. Вместе со своим воспитанником графом Шуазель-Гуфье он эмигрировал в Россию. Спустя два десятка лет он принял участие в организации ришельевского лицея в Одессе.

Таким образом, французский язык стал первым языком для Бенкендорфа, в чем трудно его винить. Французский являлся таким же для русских-прерусских братьев Орловых.

Россия и Франция в начале XIX века

У самой двери Бенкендорф прошептал Толстому, сообразив, что дал опрометчивую рекомендацию:

— Нам, военным, Петр Александрович, проще превратиться в балерин, чем в дипломатов…

Величавые физиономии лакеев, вытягивающихся в струнку при их появлении и напоминающих скорее гренадер-ветеранов, возвращали к суровой действительности. Воевать с Наполеоном тяжело. А французское остроумие, положенное на русско-немецкий формулировочный фундамент, постепенно снимало кавалерийский наскок. Фонтенбло — не кордегардия в Михайловском замке или Зимнем. Здесь выкрутасы запутаннее.

И у Толстого вдруг испарилось раздражение против Наполеона. Пора немного остыть. Адъютант прав.

— Трудно, невозможно теперь осуществить виды на Турецкую империю, — ответил Наполеон. — Я хочу взять Кандию и Морею, но препятствие ощущаю со стороны англичан, которые овладеют Архипелагом. Я не знаю, как удержусь на Ионических островах. Отдать вам Молдавию и Валахию — значит слишком усилить ваше влияние.

И Наполеон проницательно посмотрел на Толстого, наблюдая за реакцией посла. Он прямолинеен и грубоват. Колычев, граф Морков и даже ничтожный Убри, вручивший ноту после казни ублюдка Энгиенского, отыскали бы более приличествующие моменту выражения. Бонапарт не привык отступать и сражаться с врагом на своем поле. Он покосился на Бенкендорфа и прищурился. Адъютант посла, судя по досье Савари, воевал у князя Цицианова и вместе с русским шпионом генералом Спренгпортеном, который потом в Париже сорил деньгами, полученными в Петербурге, исколесил Крым и Грецию. На Крите он формировал отряды сулиотов. Для него Турция не пустой звук, как для Нессельроде. Тот на Турцию не реагирует. А Цицианова, кажется, янычары заманили в ловушку — ну если не сами, то по их наущению — и отрубили голову. Князь Цицианов человек культурный, происходил из древнего рода, писал стихи. Савари подробно изучал биографий живущих при русском посольстве. Формуляры, составленные Савари, Наполеон читал с особенным удовольствием.

Бенкендорф стоял спиной к окну, и императору не удавалось поймать взгляд, чтобы что-то прочесть в нем. Одна из привычек императора, непременно приносившая успех, — наблюдать за реакцией осведомленных в деле вторых и третьих лиц. А сколько он времени тратил, рассматривая в тайных зеркалах физиономии публики в партере Comédie Française и оперы. Специальных комендантов лож назначил, чтобы следили за сохранностью зеркал и предотвращали террористические акты. Он всегда буквально ввинчивался в глаза офицеров молодой гвардии, пытаясь в них отыскать на что-то ответ. Пухлогубые, наивные и восторженные, они отражали истинное настроение армии правдивее секретных сводок Бертье. Именно состояние духа русских поручиков и капитанов, уловленное Савари, послужило основой решений, которые приняли Победу под Аустерлицем.

— Да, Молдавия и Валахия укрепят ваше влияние на юге, сделают связь с сербами более прочной. Они вам преданы. Черногорцы тоже вам симпатизируют. Греки ваши единоверцы и любят вас.

Бенкендорф удивился: где же хваленая хитрость корсиканца? Зачем он по-генеральски бьет картечью? Да он рассуждает просто как дивизионный начальник средней руки.

Толстой, однако, не уступал императору и в свою очередь рубил сплеча — по-улански, а в другую минуту орудовал штыком, как гренадер: вперед — коли! Прикладом бей нападающего с тыла!

— Все это не причина для вашего величества искать вознаграждения в Пруссии, которая одна отделяет нас от Франции, замедлять ее очищение.

Дерзко! Бенкендорф подумал, что и уланы, рубя сплеча, не должны раскрывать истинные намерения. Рубить — не значит показывать шулеру карты. Стоило ли подтверждать догадку Бонапарта, что Россия боится иметь общую границу с Францией?

Но Толстого уже несло. Да, военного легче превратить в балерину, чем в дипломата!

— Мы не можем не беспокоиться, видя, как ваше величество набирает дополнительно восьмидесятитысячное войско, когда у вас уже под ружьем без малого миллион солдат. Против кого это, если вы в союзе с Россией? Савари и Коленкур донесут вам, что ваше величество вполне может положиться на нашего императора.

Против кого — ясно! Бенкендорф — кавалерист, и он с налета способен определить состояние ремонта у неприятеля. Стоит только понаблюдать, как дефилируют драгуны по Елисейским полям. Лошади — привилегированный класс животных у французов.

Напоминание о численности армии насторожило императора. Они здесь не дремлют. Прав Савари. Чернышев не только прячется по углам с мадемуазель Жорж в маскараде, а этот остзейский барончик с приторной физиономией меняет фиакры, чтобы запутать следы, и попадается на глаза агентам вовсе не там, куда он направлялся, и не тогда, когда его ждут. Бонапарт не брезговал деталями и подчеркнул в досье стоимость букетов и бонбоньерок для Марго. Она разорит его быстрее, чем предыдущая пассия танцовщица Дюваль. Савари докладывал, что Бенкендорф в долгах. Он чаще стал посещать своего заимодавца — молодого начинающего банкира и закладчика Гобсека, бывшего военного интенданта. Великое искусство дипломатии заключается не в том, чтобы сообщать собеседнику о сиюминутном течении собственных мыслей. Лгать на законном основании тоже приятно.