Моё солнечное наваждение - Наталия Романова

class="p1">Чёрта с два она понимала, что делала, когда отвечала на поцелуи, ласки, жарко дышала, рефлекторно двигала бёдрами навстречу его движениям.

Герман опустил руку между девичьих ног, осторожно притронулся к влажной ткани. Ярина резко вздохнула, он поднялся ладонью выше, протиснул, и тут же положил на живот, погладил, распаляя ещё сильнее. Второй рукой сжал грудь, минуя сосок, мягко обхватил его губами. Она вцепилась Герману в плечи, выгнулась навстречу, подставляясь под град поцелуев.

Темные волосы разметались по подушке, глаза закрылись, щеки налились жарким румянцем, рот приоткрылся. Губы влажные, молча просящие мужских губ. Ненасытных, алчных поцелуев.

Герман почувствовал тонкие пальцы на члене. Черт! Она обхватила его, дважды провела ладонью, с жадным интересом всматриваясь ему в лицо. Твою мать! Ад, рай, апокалипсис — она действительно давала ему всё.

— Сожми сильнее, — прохрипел он, накрыв своей ладонью, толкнулся и поощрил движения ее руки: — Вот так.

— О, боже, — прошипел Герман, не останавливаясь. Яйца задевали нежную кожу бедра, ствол обхватывала ладонь Ярины, он направлял её руку и продолжал, пока чёртова галактика не лопнула в глазах.

Одно движение сильных рук подтянуло девичье тело выше, второе избавило от последнего оплота нравственности — трусов. Кажется, это было нечто крошечное, кружевное. Третье, четвёртое, пятое — заставили Ярину изгибаться, раздвинуть шире ноги, хватать простынь, оставить следы на предплечьях, покрытых рисунками. Шестое — взорваться в оргазме, крике, растаяв в глубоком, жадном, сумасшедшем поцелуе.

Завтра, об остальном Герман решил подумать завтра. Они уснули почти мгновенно, он со следами её желания на пальцах, она — с размазанным по животу результатом безумия.

Проснулся Герман от настойчивой трели телефона. Пять пропущенных. Четыре от Нины, один от охраны на входе в дом.

— Нина? — среагировал он на очередной звонок. — Что-то случилось?

— Случилось! Впусти меня, сейчас же!

— Я позвоню охране, — тут же ответил Герман, вставая с кровати.

Ярина пробормотала что-то, закуталась в одеяло, как в кокон, уткнулась носом в подушку и продолжила спать. Он бы предпочел стереть из памяти события прошедшей ночи, но помнил каждую минуту, секунду, миг, дыхание, каждый стон, крик, вкус. И теперь уже не сможет отказаться от всего этого.

— Ты с ума сошёл? — прокричала Нина, как только переступила порог пентхауса. — Сошёл с ума, я тебя спрашиваю?!

— Что случилось? — Герман посмотрел на часы. Полдень. Учитывая, что спать они легли после рассвета, — раннее утро.

— Любуйся!

Нина ткнула в свой телефон, экран вспыхнул, демонстрируя открытый интернет-браузер.

«Скандал в семействе Глубоких».

«Какова степень родства наследника и наследницы Дмитрия Глубокого?»

«Роман между братом и сестрой. Возможно ли это? Что скажет Православная церковь?»

На последнем заголовке захотелось сплюнуть. Церковь-то причём?

— Ты ради этого приехала? — попытался отмахнуться Герман. — Каждый день выходят сотни фейков, почему именно этот тебя взволновал?

— Потому что это не фейк! — Нина прошла по одной из ссылок, и на экране всплыли полутёмные фотографии вчерашнего вечера. И нужно быть отбитым на голову, чтобы не распознать в двигающейся в унисон, едва не трахающейся парочке Ярину и её старшего, мать его, брата!

Глава 10

Нина продолжала ошарашенно смотреть на Германа, будто тот виновен во всех прегрешениях мира со времён изгнания Адама и Евы из рая. Впрочем, именно таким и чувствовал себя Герман — провинившимся куском навоза.

Ярина не ведала, что творила, алкоголь сыграл с ней злую шутку. О чём думал он? Решил, что всё сойдёт с рук? Поддался собственной слабости, наваждению? А что будет дальше, думать не захотел. Жёлтая пресса скоро заткнётся, найдёт следующий объект для полоскания грязного белья, потоков обличительной лжи. Что делать с собственной совестью? С пониманием, чем смердит история за тысячи вёрст.

На Руси и определение было: снохачество. Явление осуждаемое, грязный грех. Герман понимал абсурдность сравнения, несогласованность мыслей с чувствами, однако слово крутилось в голове, шарахало по вискам, вызывало тошноту. И всё же, предложи ему отмотать время назад, он не отказался бы ни от безумного танца в полутёмном клубе, ни от всего, что произошло после, в его спальне. И не откажется.

— Ты сошёл с ума?! — Нина курсировала по огромной кухне, как белая акула: остановится — умрёт. — Тебе не хватает женщин?! Где твоя… Анжелина?

— Ангелина. Мы расстались.

— Это причина делать то, что ты делаешь?! Найди другую! Двоих найди, троих! Кого угодно, но не Ярину! Что ты творишь? Зачем? В чём смысл?

— Да что я творю, в конце-то концов?! — не выдержал Герман.

Да, творит, да бессмысленно, безбожно, тупо, но это его жизнь. Он не нарушал и не нарушает закон. Ни с юридической точки зрения, ни с биологической. Мораль? Строчить грязные статейки — аморально. Лезть в постель к посторонним людям — аморально. Топтаться в чувствах, ковыряться в сердцах — аморально. В том, что случилось прошедшей ночью, не было ни капли, ни вдоха, ни выдоха аморального!

— Сходишь с ума, вот что ты творишь! Ярине девятнадцать лет, тебе тридцать три. Если бы вас, нас… — тут же поправила себя, сделав акцент на «нас», Нина, — не связывало пусть формальное, но родство, четырнадцать лет — большая разница. Одного этого факта достаточно, чтобы заявить — ты сходишь с ума. Я воспитывала тебя, растила, знаю, какие девушки тебе нравились, какие — нет. Болезненной страстью к молоденьким ты не отличался. Что изменилось сейчас?

Герман болезненно поморщился в ответ. Нина, как всегда, права. Четырнадцать лет — почти половина его жизни, и, без малого, целая жизнь Ярины.

— Что ты задумал, Герман? — Нина уставилась на приёмного сына. Застыла, словно увидела впервые. Красивое лицо исказила гримаса неприкрытого удивления, помноженного на недоумение, неприятие, собственную, не проходящую боль. — Ты ведь… не специально… Нет? Скажи, что я ошибаюсь.

— О чём ты?

— Ты же не… не соблазняешь девочку из-за денег, наследства?

— По-моему, сейчас ты сходишь с ума, Нина.

— Почему же? Ты считал себя наследником Димы, он был твоим кумиром, почти отцом. Ты всю жизнь пытался завоевать его признание, уважение, стремился доказать, что достоин, а тебя попросту кинули. Кинули! Ярина своим появлением перечеркнула твои планы! Любой на твоём месте хотел бы заполучить то, что должно было ему принадлежать. — Нина резко остановилась у стола, после секундного молчания, продолжила: — Соблазнить, вскружить голову, забрать то, что по совести должно было достаться тебе, — это твой план?

— Нина! — одёрнул Герман, взбесившись.

Чёрт возьми, Нина права, всё именно так и выглядит.

Несложно обвести Ярину вокруг пальца, воспользоваться неопытностью, запустить лапу в наследство, захапать причитающееся. Маркову, занимающемуся пять лет деньгами наследницы Глубокого, известны