Моё солнечное наваждение - Наталия Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему? Потому что френд-зона для парня — приговор. Потому что Ярина — наивная дурёха, считающая, что Царевич с ней дружит без всякой задней мысли. Потому что она не понимает, что ни один парень не станет «дружить» с девушкой, если не мечтает затащить её в постель. Ни один мужчина не станет тратить время и силы на женщину, если не желает поставить её раком и хорошенько отодрать.
Герману хотелось ударить себя со всей силы, со всего маха. Где были его мозги, глаза? О чём он думал, когда считал, что фольклорная парочка — любовники? Два аутсайдера в классе, которые нашли друг друга и дарили искреннюю дружбу, привязанность, поддержку — вот кто они. Только один вырос из пелёнок, а вторая так и болтается в киселе из цветочной пыльцы, считая, что половозрелый парень станет «дружить» с обладательницей соблазнительной фигурки и хорошенького личика.
— Поехали домой? — произнёс он те же слова, что и чуть больше часа назад.
С тех пор Ярина стала умнее на одного бывшего друга, а Герман ни разу в жизни не чувствовал себя настолько потерянным. Не знал, как уговорить собственную совесть перестать шипеть потревоженной гадюкой.
К нему прижималась девушка, девятнадцатилетняя студентка. Для всего мира если не его сестра, то родственница. Девочка, не понимающая, под какой каток людского осуждения может попасть. Девственница, которая не умеет даже целоваться.
Почти у дома машину Германа остановили. Не сотрудники ГИБДД, а кортеж из трёх автомобилей, один из которых с правительственными номерами. Следовало ожидать, когда пересчитываешь кулаком зубы восемнадцатилетнему сыну власть имущего отца.
— Доброй ночи, — спокойно произнёс Герман на скупое приветствие папаши Царевича.
Грегора Игната Сергеевича он чаще видел в финансовых новостях, несколько раз доводилось обмениваться приветствиями на официальных встречах, пару раз на совместных обедах, один — на школьном собрании. Тогда он не сразу сообразил, с кем в одном классе учится свалившаяся подопечная. Знакомство, которое нельзя и шапочным назвать.
— Не думаю, — коротко ответил Игнат Сергеевич. — Пройдёмся? — Он показал рукой на пустынную улицу, сверкающую огнями ночной иллюминации. Группка праздно шатающихся туристов и галдящие подростки не в счёт.
— Я бы хотел прояснить сегодняшний инцидент, — без обиняков начал Грегор. — Мой сын сейчас находится в Склифосовского с переломом челюсти, лёгким сотрясением мозга. Подрался в ночном клубе.
— У молодых случается, — в тон ответил Герман.
— Герман Олегович, надеюсь, вы понимаете, что мне доподлинно известно, кто именно избил Елисея, и только добрая воля, уважение к вашей семье и многолетняя дружба моего сына с Яриной не даёт мне обратиться в соответствующие органы.
— Обращайтесь. — Герман наиграно пожал плечами. — В тот же миг мы обратимся в те же самые органы с заявлением о попытке изнасилования.
— Что? Какого изнасилования?..
— Обыкновенного. Вам объяснить, каким образом мужчина может изнасиловать женщину? Уверен, несложно будет доказать причастность Елисея к следам на теле Ярины, синякам и царапинам. — он не врал, не преувеличивал, на девичьей спине осталось несколько глубоких ссадин, на бёдрах начали проступать гематомы. — Глава следственного комитета пустит себе пулю в лоб, стараясь разрулить пикантную ситуацию, в итоге оба дела закроют, зато СМИ нажрётся свежатинки. А в биографии Грегора Елисея Игнатьевича навсегда останется пятно. Вы ведь планируете мальчика на государственную службу устроить, правильно я понимаю? — Герман блефовал, Грегор мог раскатать не только Маркова лично, но и весь его бизнес пустить под откос. Он пользовался растерянностью отца, недавно узнавшего о неприглядном поступке собственного сына. — Елисей не всё рассказал, насколько я понимаю? — Он прямо посмотрел на Грегора.
— Елисей не может говорить.
Ах да, перелом челюсти, сообразил Герман.
— Я могу пообщаться с Яриной? Лично?
— Если она захочет, — ответил Герман, понимая, что отказывать глупо, но если Ярина скажет «нет» — значит «нет», чего бы это ему не стоило.
Он позвал Ярину, и та вышла, поёжилась на ветру, обхватила себя за плечи, посмотрела исподлобья на высокого чиновника.
— Здравствуйте, дядя Игнат.
Вот так, всему человечеству Грегор Игнат Сергеевич, наследнице Дмитрия Глубокого — дядя Игнат. Шах и мат, мир под ногами!
— Это правда, что… что… — Игнат Сергеевич смешался, подыскивая слова.
— Да, — Ярина кивнула. — Только вы не злитесь на него. Он не виноват! Он… он ведь хороший, добрый… Он просто… Он не виноват!
— Тебе не причинили вред? — мягко уточнил Грегор.
— Не успел, — стушевалась Ярина, заливаясь краской.
— Хорошо, я понял. — Грегор замолчал, Ярина тоже молчала. Герман стоял в стороне, достаточной, чтобы не нарушать личных границ беседы, но слышать разговор. — После оказания медицинской помощи Елисей отправится учиться в Англию, тебя он больше не побеспокоит.
— А можно?.. — Ярина не договорила.
— Думаю, пока вам лучше не общаться.
На синющие глаза накатили огромные слёзы. Насколько же одинокой, несчастной росла девочка, если готова простить насильника, попытаться доказать его невиновность в благодарность за дружбу, поддержку, когда-то протянутую руку.
— Если тебе будет нужна помощь, обращайся. — Грегор мягко подчеркнул «тебе», отсекая Ярину — наследницу Дмитрия Глубокого, одноклассницу и подругу детства сына — от возможных трудностей её семьи. Коснулся кисти руки, заменив лёгким движением объятия, и пошёл в сторону Германа.
— В случае если девочке понадобится помощь психотерапевта — непременно сообщите, есть хороший специалист, попасть к нему — почти нерешаемая задача. Координаты вам передадут. — Он коротко кивнул и отправился к кортежу.
— Теперь домой? — Герман наконец смог подойти к тихо плачущей Ярине.
Он вдруг вспомнил мюзикл в конце девятого класса Ярины — Нина настояла на его присутствии. Пафосный актовый зал, сцена, напичканная оборудованием под стать Большому театру, артисты в подростковых прыщах и сценических костюмах. Что они ставили? Белоснежку? Золушку? Красавицу и Чудовище? Вспомнил Ярину, стоявшую в стороне от основной массы одноклассников, рядом с белобрысым мальчишкой ниже её на голову, с брекетами и в нелепом парике.
Трудно тебе, девочка, страшно в очередной раз прощаться с детством? В этот раз навсегда.
Герман быстро принял душ. Бесконечный день и бездонная ночь, кажется, подходили к концу. Можно, наконец, расслабиться, лечь спать. Они дома. Он в своей спальне, с видом на бесконечно движущийся, светящийся город. Она — в своей.
Не спалось.
